Она закинула снова. Оглянулась. Дайнега возился со своей удочкой – что-то у него там было не в порядке.
– Хочешь, возьми мою, – предложила она.
Он отрицательно покачал головой.
Это был геройский, самоотверженный поступок, ведь обычно он становился на рыбалке невменяемым. Вика помнила, как однажды отправилась с ним осенним вечером на пруд, промерзла до костей, а он даже не смотрел в ее сторону. Не замечая, что она уже посинела от холода и громко лязгает зубами, он просил еще пять минуточек и еще пять минуточек. Потом они попали под жуткий ливень, дома Вика не чувствовала собственного тела и потом две недели смиренно ждала, когда же у нее начнется крупозная пневмония.
– Что ты там копаешься? – крикнул Нейман. – Клев сказочный, а он сидит!
– Катушка сбоит.
– Поступи согласно основному военному принципу – сложное упрости, а непонятное устрани, – посоветовал Владимир Валентинович, доставая очередную камбалу. Это был великолепный экземпляр! Вике до дрожи в коленках захотелось поймать такую же.
– Да сейчас налажу…
Сергей закинул, но Вика видела, что его удочка – инвалид. Катушка не работала, приходилось стравливать леску руками. Искушенный рыбак, Дайнега знал, что ничего не выловит, он просто изображал процесс, чтобы Вика с Нейманом не отвлекались от ловли.
Из рубки вышел капитан, неся перед собой огромную тарелку жареной рыбы.
– Как говорится, с полу с жару.
Вика почувствовала легкий укол совести. Наверное, это она должна была торчать у плиты?
Владимир Валентинович поставил удочку «на автопилот» и сбегал в каюту за водкой. Разлили по кружкам, но для Вики где-то нашли изящную рюмочку.
– Серега, иди сюда. Ешь рыбу, что тебе невеста наловила, – засмеялся капитан.
Куски камбалы брали руками, за неимением салфеток облизывали пальцы… Непьющая Вика думала, что рюмка водки окажется для нее серьезным испытанием, но противный напиток пошел удивительно легко. Не чинясь, она поддержала и второй тост, ну а уж третий, за тех, кто в море, сам бог велел.
Давно ей не приходилось участвовать в такой приятной трапезе. Вика зажмурилась, отдаваясь ощущению счастья, но вдруг словно острый коготь царапнул по душе.
Откуда эта внезапная горечь? Почему она не может насладиться прекрасным днем в одном из красивейших мест на земле и обществом хороших людей? Почему в сердце вновь закипает отчаяние?
Она прислушалась к себе. Нет, это не было привычное ощущение вины перед Сергеем и досады от того, что он больше никогда не будет ее любить. С этим она смирилась. Ну, почти смирилась. Нет, что-то другое, пока непонятное ей, вдруг погасило яркие краски дня…
Сойдя с катера, Дайнега запоздало сообразил, что он за рулем. Выпили они немного, а морской воздух и вовсе свел опьянение на нет, но все же вести машину было небезопасно. Дорога сложная, горная, с ней справится не всякий трезвый.
– Придется ночевать у меня. – Вика постаралась, чтобы в ее голосе не звучало ни радости, ни страха.
– Добре.
В комнате был всего один диван, и никаких подручных средств, чтобы устроить Сергею отдельную постель.
Он растерянно огляделся.
– Я могу спать на полу.
– Ни в коем случае. Я же не лисичка из сказки. Ляжем вместе, если хочешь, валетом.
– У меня где-то здесь был кортик. Можем назначить его мечом целомудрия.
– Если честно, я после целого дня на воздухе безумно хочу спать. Думаю, ты тоже.
– Угу. – Он сладко зевнул. – Мы как только ляжем, сразу отрубимся и даже не поймем, что спали вместе.
Но заснуть никак не удавалось. Она каждым нервом чувствовала близость Сергея. Автоматически вернулась старая привычка – подлаживаться под его дыхание, и тело само стремилось уткнуться носом в его шею и закинуть ногу ему на бедро.
Но это совсем другая ночь, из другой жизни. Те ночи канули в прошлое и не вернутся.
Вика сама построила эту стену. Стена – как мембрана. Для дружбы проницаема, для любви – нет.
Дайнега повернулся к ней:
– Ты почему не спишь?
– Не знаю…
– Спи. Ты же знаешь, я не могу заснуть раньше тебя. Историческая память.
– Хорошо, я постараюсь.
– О чем ты думаешь?
– Не скажу. А ты?
– Тоже не скажу. Но мне кажется, мы с тобой думаем об одном и том же.
Она вздохнула:
– Наверное… Скажи честно – ты все еще сердишься на меня?
– Нет. Честно, нет.
– Ты меня простил?
– Давно. Спи.
Он легко провел ладонью по ее волосам.
– Сначала я бесился, ясное дело. А потом понял. Ты просто очень сильно устала тогда. Силы тебя покинули.
– При чем тут это?
– При том. Ты всего добивалась сама, без помощи и поддержки. Продиралась сквозь джунгли, и никто не прорубал перед тобой дорогу. И наступил момент, когда ты поняла, что больше не можешь идти вперед одна.
– Сергей, но…
– Вика, я сам виноват. Если бы я пахал столько же, сколько ты… Или хотя бы заметил твою усталость. Это я упустил тебя, и ты имеешь право меня упрекать, что из-за меня попала в руки такого подонка, как твой муж.
– Я тоже тебя прощаю, – буркнула она и повернулась к стене.
Как легко прощать, когда кончилась любовь…
Когда Вика проснулась, в комнате его уже не было. На столе ее ждали заряженная кофеварка и свежий йогурт. В пластиковой бутылке из-под воды красовалась мясистая белая роза. Вика страшно разозлилась. Дайнега встал, собрался, сбегал в магазин, а она ничего не слышала! Теперь она даже не знает, когда увидит его в следующий раз… Может быть, через два месяца. Или через год…
Она будет сидеть в его комнате, как преданная собачка, и ждать хозяина. Впрочем, она и юридически находится на положении собачки. Ни заработка, ни документов.
Она бежала от тюрьмы, но свободу не приобрела. Она потеряла возможность принимать те решения, которые считает нужными и правильными.
И это произошло гораздо раньше, не тогда, когда следователь назначил ей подписку о невыезде.
Это произошло, когда она впервые взяла взятку.
Уже тогда ей пришлось научиться хитрить, изворачиваться и бояться. Врать родителям. Молчать на собраниях и соглашаться с любыми решениями администрации, чтобы ее не лишили побочного дохода.
За каждый принесенный в конверте рубль она расплачивалась частицей своей свободы.
Что бы сказали моряки с лодки, узнав, что она не добропорядочная учительница русского языка, а беглая взяточница-докторша? Захотели бы флиртовать с ней или не пустили бы на борт? Стал бы Нейман пить с ней водку?
Наверное, они сказали бы ей: «Мы защищаем тебя, рискуя жизнью, а ты обираешь наших матерей! Не хотим тебя знать».
А вот если бы она нашла силы сказать себе: «Да, Родина платит мне очень мало денег. Но я состою у нее на службе и обязана лечить больных. Это мой долг, и я его выполню». Какой свободной была бы она теперь!
Да, она не потеряла свободы тела, но утратила кое-что более важное – свободу духа.
Теперь она не может ни любить Сергея, ни ненавидеть, ни отказаться от его дружбы, как бы тягостна она ни была. Ей придется терпеть любое его отношение к ней – просто из страха сесть в тюрьму. Терпеть, жить сегодняшним днем, не строя никаких планов, потому что ее существование целиком зависит от него.
В один прекрасный день он придет к ней и скажет: «Познакомься, вот моя жена». Ей и это придется стерпеть, улыбаясь. Она даже обидеться на него не сможет, они ведь друзья.
Не лучше ли отсидеть пару лет? Впервые в жизни Вика подумала, что наказание преступника – это благо не только для добропорядочных граждан, но и для самого преступника. Оно избавляет от мук совести и дает человеку право смело смотреть в глаза ближним.
Она говорила Балахонову, что не пойдет в суд, потому что не верит в его справедливость. Да, справедливости не будет, Ира Крымова об этом позаботилась. Но разве Вика не заслужила, чтобы ее судили продажные судьи? Если она брала взятки, почему этого не могут следователь с судьей? Вор, укравший кошелек, даже убийца имеют право на справедливый суд… А она – нет.
Если она хочет сохранить себя, нужно ехать домой и сдаваться следователю. А там как бог рассудит. Каяться она не станет, прежних показаний не изменит. Если ее посадят – что ж, она постарается это вытерпеть, говорят, доктора неплохо живут на зоне.
Представив во всех подробностях, что ее ждет, Вика утратила решимость… Но, допив кофе, поднялась и стала собирать сумку.
Вот Балахонов удивится, когда она приедет! Забавно, что он первый будет отговаривать ее от визита к следователю.
Она долго сомневалась, прощаться ли с Сергеем или уехать по-английски. Потом сообразила, что второй вариант невозможен – у нее нет денег на билет.
Пришлось звонить ему с просьбой срочно приехать. Через полтора часа он уже звонил в дверь блока.
Неймана не было дома, и Дайнега пренебрег ритуальным поцелуем.
– Что случилось?
Морская форма очень ему шла – Вика поневоле залюбовалась.
Надо на него наглядеться – может быть, она видит его последний раз. Он вздохнет с облегчением, когда она уедет. Они будут вести переписку, передавать приветы общим знакомым, но жизнь больше не сведет их вместе. Ей очень хотелось зарыдать у него на плече, но она себе это запретила.
