— Эй, он что, сдох? — вырвалось у меня, и от ярости даже кулаки сжались.
А с чего это мне так обидно? Отлично же, значит, теперь Марио отправит меня домой.
Но все же страх холодил сердце. Не хотелось мне находиться в одном доме с трупом. Да к тому же, с чьим.
— А ты только этого и ждешь, сука, — прошипел охранник, обжигая своей ненавистью, и понес грека в дом.
Непонимающе вытаращилась на Марио. Тот развел руками, вздохнул и пояснил:
— Перепил.
Перепил? Вот так просто взял и перепил? Вдрызг и за руль?
— Ну, блядь, мудак. Лучше бы ты…
И замолчала, потому что и не знала, чего такого «хорошего» пожелать Кавьяру.
Думаю, он сам себе уже всего пожелал. Завтра головы от подушки не оторвет. И к лучшему. Всю неделю ко мне не прикасался, хорошо бы и дальше продолжить в том же духе.
Но на этом «прекрасный» вечер не закончился. Спустя полчаса после возвращения Кавьяра в доме раздался телефонный звонок. Марио с Хавьером, которые «пасли» меня в гостиной, как-то странно переглянулись. Назойливый звук начал раздражать.
— Мне, что ли, подойти? — приподняла бровь, глядя то на одного зависшего идиота, то на второго. — Или, быть может, оторвете задницы от дивана и ответите уже кто-нибудь?
Хави что-то промычал, видимо, ругательство в мой адрес, а доктор наконец-то снял трубку.
Он молчал. Ничего не сказал, просто слушал. Один раз только покосился в мою сторону и вновь взгляд отвел. Мне это показалось подозрительным. Что же происходит?
Может, ночью пробраться в каморку под лестницей и покопаться в той коробке? Вдруг найду что-нибудь интересное. Хотя, похоже, теперь Хавьер с меня глаз не спустит.
— Это не твое дело… — проговорил Марио после долгого молчания. — Все, чего ты добиваешься — бесполезно. Клио раскусил задумку «Черного креста». И если ты попытаешься выжить его, лишь раззадоришь… Мой тебе совет — завязывай с угрозами и перестрелками. Твои псы не получат Клио… Нет… Заткнись, Стив… Нет, это ты послушай, — испанец предстал передо мной в ином свете. Никогда прежде не видела его таким агрессивным и властным. — Место в «Кресте» закреплено за Клио, и все девочки, которые поступали в Таиланд, были не младше восемнадцати лет…
Вы посмотрите, какое оправдание нашлось для грека!
— А ты, педофил законченный, и тринадцатилетними не брезгуешь. Да еще слушок прошел, что и мальчиками не прочь побаловаться…
Мои глаза полезли на лоб. Не могу назвать себя закоренелым гомофобом, однако не нравятся мне такие люди. Ну, раз уж созданы мы природой гетеросексуальными, то все иное — это неправильно, что ли. Если у мужика отсутствует простой животный инстинкт и тяга к оплодотворению как можно большего количества самок, вероятно, он реально болен. Может, это с психикой связано? Я как-то не эксперт в подобных делах. Но, во всяком случае, могу точно заявить, геи — это не мое.
Так и с этим разговором — стало немного не по себе. Марио злился и продолжал пререкаться с неким Стивом. Я в это время тихонько встала и выскользнула за дверь. Охранник проигнорировал меня, потому что был занят подслушиванием беседы.
Но не успела пройти и пары шагов, как тут же столкнулась с Кавьяром. Он как раз сидел на нижней ступеньке лестницы, свесив руки с коленей и опустив голову. Нужно было пройти мимо, но как это сделать, чтобы не привлечь внимания грека? Лестница-то не слишком широкая.
Осторожно, стараясь ступать как можно тише, приблизилась к «статуе Кавьяра» и только ногу приподняла, чтобы на ступеньку поставить, как тут же Клио ожил и пригвоздил меня к месту мутноватым взглядом.
— Убегаешь, мелкая? — скривил он губы в ухмылке. — А я за тобой пришел.
Вот меньше всего в жизни мне хотелось услышать эти слова от Кавьяра, сказанные тоном серийного убийцы. Да и смотрел он не менее “нежно”…
Похоже, душ принял. Хотя и выглядел усталым, но все же мог шевелиться и даже говорить, причем не запинаясь, как это бывает у человека, злоупотребившего алкоголем.
К тому же рубашка его темно-синяя наполовину расстегнутая, которая отчетливо обрисовывала контуры сильных плеч, казалось, была надета наспех. С влажных взъерошенных волос капала вода, впитываясь в ткань воротничка, а на груди уже образовывалось мокрое пятно.
— Что пялишься? — пробормотал грек, вытянув ноги, и похлопал себя по карманам черных брюк.
Прижавшись спиной к стене, я затаив дыхание таращилась на Клио, как будто впервые увидела. Он скрестил босые ступни и, почему-то тихо посмеиваясь, провел рукой по волосам, затем тряхнул головой.
Воображение тут же выдало ассоциацию: Кавьяр — мокрый тигр.
Что за хрень? Это вообще мой мозг? Тогда что он там себе думает? С трудом удержалась от едкого комментария. Я всегда так делаю, — в смысле, язвлю, — когда меня цепляет за живое нечто нежелательное.
А грек тем временем нашел все-таки сигареты и, прикуривая, поглядел на меня. С прищуром своим фирменным.
— Летти, ты язык проглотила?
Похоже на то.
Кавьяр хмыкнул и, откинувшись назад, облокотился о ступеньку. Запрокинул голову и выпустил струйку дыма.
И в этот момент я все поняла. Это желание. Просто животный магнетизм Кавьяра рано или поздно должен был подействовать на меня. Я человек и женщина, вообще-то. Так что ничего удивительного. За побоями не могла толком разглядеть внешних данных грека. Ну, красив и все. А теперь стало ясно, что не просто красив, а опасен. Нет, не в смысле «мое сердце разбито, потому что я влюблена во врага», а как раз, наоборот, ненависть с новой силой обуяла меня, и неожиданное открытие лишь добавило уверенности в этом.
Я презирала Кавьяра и все, что с ним связано. Никогда в жизни не смогу простить подобного обращения. Моя память слишком хороша, чтобы позволить забыть все те ужасные картины. Однако была и обратная сторона медали: сердце предательски обрывалось от присутствия грека. Моя голова буквально лопалась от противоречивых выводов, а душа металась, будто закованная в кандалы. И в самой глубине подсознания тоненький голосок доказывал мне, что не имею я желания освобождаться от этих оков. Но как же мучили меня эти противоречия…
Видимо, выражение лица моего в момент этих размышлений претерпело некоторые метаморфозы: из испуганного превратившись в надменное.
Эх, в надменное. В моем-то положении…
— Слушай, — вновь заговорил Клио, все это время наблюдавший за мной. — Мне кажется, или ты что-то для себя решила? У тебя прямо глаза загорелись… Ммм… Так возбуждающе сверкают.
— Это не то возбуждение, о котором думаешь ты, — выдавила, отлепившись от стены.
— А может, ты, наконец, осознала, что хочешь меня? Или это уже влюбленность?
Раздалось за спиной, поскольку я успела дойти до середины лестницы. Остановилась и обернулась. Грек почувствовал мой взгляд и, поднявшись, уставился на меня с интересом.
— Я не отношусь к людям романтизирующим насилие. И если ты поднял на меня свою поганую руку, значит, всю жизнь будешь находиться в списке самых отвратительных людей в мире. Понял?
— Смотри-ка, и без матерщины обошлась, — ткнул в мою сторону сигаретой, зажатой между пальцами.
Непонимающе покачала головой.
— Ты что вообще пил, а? — спросила, искренне удивляясь. — Соображаешь слишком хорошо.
— Да, что не дает тебе возможности свалить отсюда. Так ведь, Летти? — перепрыгивая через несколько ступеней, грек со спортивной легкостью поднялся ко мне. — Я очень быстро трезвею… А ты меня удивила…
— Чем же? — отодвинулась. От запаха алкоголя затошнило.
Клио хищно улыбнулся.
— Думал, выйду из душа, а тебя уже нет. А Хавьеру было приказано не обращать на тебя внимания…
Урод, мать его. Ничего больше не скажешь. Опять играет.
Не ответив, развернулась и пошла дальше.
— Как считаешь, я больше на мать похож или на отца, а, мелкая?
Остолбенела. Просто шелохнуться боялась. Он знает, что я была в той комнате под лестницей. Он знает об этом…
Тихо приблизился и, встав за спиной, произнес хрипловатым голосом:
— Спускайся вниз. Ты помнишь, где моя спальня.
Несколько капель упало мне на обнаженное плечо, — растянутый джемпер позволял, — и я невольно вздрогнула, как будто это ледяные губы грека коснулись кожи.
Боже, разве можно так сильно ненавидеть человека?..
Бездумно пялилась в стену. Просто лежала на боку и не думала ни о чем. Противно было и жутко тоскливо на душе. Грубые действия Кавьяра принесли мне очередную тонну боли. К тому же израненная ремнем спина не позволяла забыть о случившемся, а грек добавлял новую порцию отвратительного чувства одиночества.
Почему меня до сих пор не вытащили? Да потому, что Робби не добрался до Чикаго. Или не захотел? А быть может, и вовсе постарался забыть всю эту историю?
