— Да нет, — бурчит пень, — это не та. Потому что если та, то где вторая?
— А вот и поищем.
Развязный и пень синхронно улыбаются обыкновенным своим странным манером: глазки в одну сторону, зубки в другую.
— Я сейчас позвоню в прокуратуру, — говорит наш супруг холодно. — Или нет, лучше Кузнецову из районной администрации. А! Позвоню-ка я полковнику Щеглину. Только лёг, небось. Будет рад проснуться.
Полковник Щеглин — папа ненормальной девчонки, хозяйки Пекинпы, хозяин Пекинпы и этим двоим тоже хозяин. И суровый, погляжу, хозяин. Оба так и цепенеют.
— А откуда вы его знаете?
— А оттуда, что он живёт в соседнем подъезде. И его собака гуляет с нашей собакой.
Собачий аргумент милицию предсказуемо уничтожает.
— Вот вы как, — с укором говорит развязный. — Для вас же, граждане. Всё для вас. А если молотком — куда тогда побежите?
— Куда-нибудь, — говорит наш супруг. — Всего хорошего.
— Как же это мы уйдём? — недоверчиво озирается пень.
— В связи с отсутствием лица, которому можно предъявить обвинения, — любезно отвечают ему.
Пень концентрируется и смотрит очень внимательно. Почему-то милиция совсем не любит, когда с нею разговаривают её же официальным языком. Наверное, это сакральный язык. Если на него посягают посторонние, магическая сила пропадает.
И вот, надёжно заперев двери, мы прошествовали на кухню, и Принцесса поставила чайник.
— Пять часов утра! — говорит она потрясённо, глядя на кухонные часы. — Постмодернизм самого дурного пошиба.
— А ты поняла, зачем они приходили?
— Проституток каких-то искали.
— И тебя это не удивляет?
— Ты на что намекаешь?
Трудно понять, задавался наш супруг целью нас обидеть или честно искал ответ на вопрос, что привело в нашу квартиру ментов. Теперь уже бессмысленно это понимать.
— Я не намекаю, милая. Я хочу знать, почему они ломились именно к нам.
— Костя, ты что? Им же всё равно, к кому ломиться. Сюда, к соседям… Показалось с пьяных глаз, он и ломится. Или мы шпионы, специально к нам этих крохоборов засылать?
Наш супруг повёл под халатом плечами и признал, что мы нет, не шпионы. Что не делает нашу жизнь легче.
— Проститутки, возможно, действительно вбежали в подъезд, — рассуждает Принцесса. — Ограбили силы правопорядка, или отрабатывать отказались, или вообще не были проститутками, а просто спасались, как могли. В любом случае, вряд ли их ищут, чтобы снять какие-то особо важные показания. Кстати! Если бы искали из-за показаний, менты бы твоих угроз не испугались. Чего им пугаться при исполнении?
— Бандитской пули.
— Ты их Щеглиным пугал, а не бандитской пулей.
— Это детали.
Я маюсь от стола к миске. Намекаю, как могу, что, если семья — пусть и в неурочное время — пьёт чай, ещё один член должен получить собачий аналог. Бутербродик, скажем. Полкотлетки, если есть. Это у вас крекеры? Крекер тоже можно.
Принцесса обратила наконец внимание.
— Иди к папе, — говорит она ласково.
Я чуть не рухнул. В последний раз такие нежности наблюдались в прошлый Новый год, после четвёртой бутылки шампанского.
К папе так к папе. Наш супруг не был обрадован таким поворотом. Хмуро глянул, как я пристраиваюсь подле его тапочек, и уткнулся в чашку. Не то что он меня не выносит или исподтишка делает пакости, как мамин гад, но моё место в его вселенной, похоже, просто отсутствует. Крекер, однако, дал.
— А может, они наудачу ходят, — продолжает Принцесса. — У нас на кафедре был один аспирант, он всегда носил с собой презервативы. И не потому, что был какой-то ходок, напротив. По-моему, ему этими презервативами вообще ни разу не довелось воспользоваться. Он их брал ради предвкушения. Знаешь, такое сладостное чувство — даже не чувство, а вера, как вот белой ночью — будто за ближайшим углом тебя ждёт счастье. Что угодно может произойти, только поверни.
— Да, милая, — говорит наш супруг. — Хорошие ты приводишь примеры. И что с ним дальше было? Под машину попал?
— Нет, уехал в Америку. — Она смеётся. — Ты знаешь, что в любом фольклоре «уйти на запад» означает «умереть»?
— Вслед за солнцем?
— Ну да, наверное. Всё ещё сердишься?
— Да… думаю, что да. Это слово уместно.
Я зеваю и думаю, что сердиться на родную милицию — бесполезная трата сил. Как говорится, хоть кол чеши. Дождь не переплюёшь.
Когда, сломав распорядок, перебивают хребет дню, в уме и во времени всё смешивается. Едва-едва прилегли соснуть, и вот уже — погляди — сидим на толстом ковре, который появился в Лёхиной библиотеке, и мирно разбираем книги. Это тот же самый день или следующий, как рассудить? Я рассудил, что если есть ковёр, то можно и прилечь. За окошком стучит, воет, смеркается, а я только покрепче в клубок сворачиваюсь. Лёха на меня поглядел и тоже прилёг. Голову рукою подпёр.
— Третье издание, — говорит он, разглядывая титульный лист словаря. — Почему не первое?
Принцесса смотрит очень неодобрительно.
— Вот так вот, — говорит она. — Вы не предупреждали про первоиздания. Вы вообще говорили, что собираетесь эти книги читать.
— А первоиздание что, нельзя прочесть?
— Да кто же читает первоиздания? Их не для того покупают. — Она пожимает плечами. — А это, третье, наилучшее. Под редакцией Бодуэна де Курте нэ. — Ещё одна гримаса. — Даже если вам это ни о чём не говорит.
— О! — отзывается Алексей Степанович. — Понял. А что сделать, чтобы говорило?
— В собственный Брокгауз заглянуть.
Лёха устраивается поудобнее и сообщает:
— Никогда не встречал таких, как ты.
— Наверное, стоило проводить больше времени в обществе порядочных людей. Это даёт прекрасные результаты.
Тут, к счастью, подаёт голос Лёхин мобильник. «Да, — говорит Лёха, — здорово. А то! Когда? Конечно, буду». Он прощается, отбрасывает телефон и смотрит на Принцессу с новой странной улыбкой. Недобрая такая улыбка.
— Генеральские звёзды зовёт обмывать. Это для тебя порядочное общество? Сколько крови за них пролито…
— Плохо не то, что крови, — бормочет Принцесса, — а что чужой.
— Да уж не своей. Это солдат свою кровь проливает, а для остальных она казённая.
— И вы поедете? Обмывать?
— Чего ж не поехать. Генералами не брезгают. — Он смеётся, глядя Принцессе в лицо, и обидно ленивым лёгким движением щёлкает её по носу. «РррррррП!» — Тише ты, пацан, я ж любя. — И Принцессе: — Мне не противно пить с генералами и не противно говорить с тобой. Или думаешь, от тебя меньше зла?
— Я казны не грабила.
— А я грабил?
— Вы считаете, что если вы не впрямую грабили казну, а ограбили тех, кто её грабил, деньги в процессе успели отмыться?
— А ты считаешь, они отмоются на том этапе, когда я их пожертвую какому-нибудь филологу?
Принцесса не может не засмеяться.
— А генерал этот грабил? — спрашивает она сквозь смех.
— А ты как думаешь? Или наши генералы что другое умеют? Я не знаю, он автомат-то собрать-разобрать не разучился? А на словах такой, бля, из себя Каин. Извини.
— Зря вы, Алексей Степанович, на Каина бочку катите, — назидательно говорит Принцесса. — Вы хоть раз задумывались, что там произошло на самом деле?
— Каин братана завалил, потом зассал. В первый раз кто не зассыт.
— А почему завалил?
— Потому что бескровная жертва Авеля Богу угодила больше, — выдаёт, подумав, Лёха. — Потому что позавидовал. Хорош меня экзаменовать, нашла студента.
— Верно, только всё наоборот. Это Каин принёс бескровную жертву.
— То есть?
— То и есть. Ну-ка, где у нас лопухинская Библия? — Принцесса встаёт, упирает руки в боки и самодовольно оглядывает книжные полки. Заполняются полочки! Не самосвалом, конечно, возим фаворитных писателей, но усердно. Вот и чёрные пухлые тома лопухинской Библии приютились в отведённом им углу.
— …и был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец… — Она поднимает глаза. — Кстати, Каин — первородный. В смысле, старший брат.
— Что такое первородный, я знаю. Тем более пацан не понял. Что он с ним сделал, зарезал?
— Ну не шмальнул же.
— И без шмальнуть есть варианты. Можно дубинкой по черепу. Или, к примеру, задушить.
— Вы дальше слушайте. «Спустя несколько времени, Каин принёс от плодов земли дар Господу…»
— Репу какую-нибудь.
— …И Авель также принёс от первородных стада своего и от тука их…
— Ягняток зарезал.
— …И призрел Господь на Авеля и на дар его; а на Каина и на дар его не призрел…
— Значит, Каин как-то не так подарил.
Принцесса вздыхает.
— Вы, Алексей Степанович, рассуждаете, в точности как Иоанн Златоуст. Вот: «Так как Авель принёс с надлежащим расположением и от искреннего сердца, то призреЪот, то есть принял, одобрил, похвалил… Безрассудство же Каина отвергнул». Ага… Апостол Павел… «Жертва же Каина носила в себе дух гордости, тщеславия, высокомерия и внешней обрядности». — Принцесса негодующе смеётся. — Где это написано, хотелось бы мне знать? Написано: «призрел — не призрел», точка. Дух гордости! Высокомерие! Чем Ему репа так уж не покатила? Тем, что репа, а не свежая кровь? — Она переводит дыхание. — «И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое?» А то Ты не знаешь, отчего! Плюнул на подарок, а потом ещё и спрашивает! — Лопухинская Библия мужественно выдерживает удар кулака. — Ну, остальное вам известно. Повёл в поле и убил.
