— Ему надо сорок дней тепла, солнца, и он нальется опийным молочком, — сверкнув глазами, объяснил Петр Петрович. — Вашего короткого, но жаркого лета хватит, чтобы в конце августа собрать неплохой урожай. Конечно, головки будут не с мужской кулак, а с женский кулачок. Но после измельчания в мясорубке формы пропадают, а с ними и горчинки слабого урожая. Главное не в размере головки, а в количестве молочка. На своем участке я высаживаю мак с надеждой, что урожай составит мне запас на два-три года. Это еще с учетом угощений званых, — с легкой усмешкой взглянул он на Григория, — и незваных гостей. Посеял — и лежишь, кайфуешь, возбуждаешься играми разума. А он растет себе, наливается Божественной энергией.
«А я все удивлялся и ломал себе голову, что сажает в фатеевском огороде столичный незнакомец, — вздрогнул Помешкин. — Мак он сажает. Мак! Прекрасно!»
— А привыкание к этому самому быстро происходит? — спросил он.
— На седьмой-десятый день. У каждого по-разному. В основном от дозы зависит. Чем она выше, тем быстрее на него садишься. Если произошло привыкание к одной дозе и он перестал уже пощипывать сознание, не вызывает прихода — пика блаженства, после которого открывается мир, Вселенная, — то необходимо повышать. И так каждые дветри недели.
— А что станется, если ты привык, а его нет и достать невозможно? Тяжелое состояние?
— Мне даже при одном воспоминании становится дурно. Ломка, или абстинентный синдром, — труднопереносимая штука. Если долго сидишь на нем, возможен и смертельный случай.
— Как избежать ломок?
— Не привыкать и не пить вообще.
— А ты же не отвыкаешь…
Парфенчикову хотелось сказать: дескать, парень, нечего тебе с этим делом круто завязываться, опасно оно, да и скоро самому придется соломку искать. Иди дальше по своей жизни, зачем я тебе нужен со своей головной болью и одержимостью? Но, взглянув на онемевшего от восхищения соседа, Петр Петрович передумал. «Теперь он все равно к этому придет, — мелькнуло у него в голове. — А сколько опасностей может ожидать его на первых порах? Не жалко ли этого честного парня? К деньгам ведь он не притронулся, а мог спокойно взять и смыться. Больно мне его одного на открытую дорогу выпускать». Потом он подумал-подумал, и сказал о восторженном непрочном чувстве все начистоту:
— Я не страшусь абстиненции, хотя сердцу человеческому чрезвычайно обременительно переносить ломку. Особенно тяжело тем, кто плотно сидит на нем. С опытом приходят технологии, облегчающие болезненное состояние. Например, никогда не пей последние три ложки, пока не достанешь новый объем. Растягивай их. Пусть тебя ломает до потери сознания. Выпиваешь пол-ложечки, потом терпишь, пока терпится, потом уменьшаешь дозу до четверти ложки. Конечно, ощущение жуткое, но живешь, способен искать это самое главное… Так три ложки растягиваешь на три-четыре дня. После этого еще день можно продержаться на сухую, когда уже и грамма или щепоточки нет. На второй день сухаря надо в загашнике иметь хотя бы одну ампулку препарата, который вводят при фосфорном отравлении. Доводишь себя до изнеможения. И только перед самой смертельной схваткой колешь в мышцу одну треть грамма, ампульную четвертинку. Три четвертых ампулы хватит тебе максимум на два дня. Если организм выстоит, то тяжко страдаешь около месяца. Потом еще месяц ты как больной, но начинаешь передвигаться. Только на четвертый месяц выздоравливаешь, хотя слабость во всем теле. Тебя все время поносит, текут нос и глаза, обливаешься потом, теряешь до двадцати пяти — тридцати процентов веса. Зубы чернеют, расшатываются, падают. Есть не можешь, нет сил переваривать пищу. Трахаться не в состоянии — нет и еще долго не будет эрекции. Изо рта тянет ацетоном, зрение падает. Другой вариант: если организм не выдерживает абстинентной нагрузки, а такой исход наиболее реален, потому что все, кто увлечен опиатами, не пышут здоровьем, то спустя несколько часов после последней антифосфорной инъекции, когда ничего этого под рукой нет, помираешь. Вот правдивая история любви к опию. Оптимизма в ней не почерпнешь. Я через эти страдания проходил. За минуты умственного взлета платить приходится дорого. Но это стоит свеч. Поэтому я остаюсь с кукнаром. Ничего другого мне не нужно искать. Это уже навсегда. Но баловаться с этим делом не рекомендую. Или ни при каких обстоятельствах не имей с ним дела, или иди до конца! Я сам себе отвел еще два, максимум три года жизни. Но каких замечательных! С ним никакая самая дорогостоящая трезвость не сравнится! И самое упоительное то, что среди вихря феерических раздумий тебя не покидает чувство глубокого одиночества. Вот главная прелесть! После него ты становишься совершенно другим существом. Если был ненавистником, полным сарказма, скептиком, отрицающим нравственность, превращаешься в застенчивого альтруиста. В нынешней жизни все замечательные качества человека быстро гибнут, экономика развращает душу и тело, быт поражает сознание злобой. Умертвляются семена прекрасного, несомненно, заложенные при рождении в каждом существе. А молотые головки ставят непреодолимую преграду вероломному вторжению в сознание «нового стиля жизни». Прием кукнара есть церемония разбега к воспаленному разуму, чтобы в размышлениях очаровываться, любоваться своим беспримерным состоянием. Ты становишься невосприимчив к окружающему и открытым немотивированному восторгу. Поймав маковую иллюзию, мое я делается капризом вездесущих грез. А это так важно! Ведь нынешняя эпоха войдет в национальную историю как время безумной амбициозности ничтожных по знаниям и таланту людей. Я знаю, о чем говорю. Я имел деньги, кутил, предавался плотским удовольствиям, считался одним из первых тусовщиков в столичной шикерии, но все это чепуха. Молотые головки изумительного цветка — вот по-настоящему божественное отречение от реальности! Ибо привычный мир представляется как пространство, делящее нас на непонятные величины. Представь человека, которому ничего не нужно. Он ничего ни от кого не требует. Ни дома — можно спать где угодно. Ни прописки — он, как правило, живет у маковых полей. Ни формального образования, хотя читает он больше, чем студенты лучших университетов. Ни прав и свобод, обязательных для членов общества. Ни тряпок, ни еды. За него он предаст материнскую и супружескую любовь, собственных детей, Бога и дьявола. Ему принципиально не нужно ничего социального, ничего человеческого. Ему все равно, кто у власти, кто у ее корыта… Он плюнул на все, но без радости или злобного оскала. Лучше даже сказать, что он забылся и не хочет вспоминать все слишком человеческое. У него лишь одна проблема: достать это самое главное. И больше ничего! Вот я нашел чемодан денег. Он у меня в спальне. Я знаю, что ты видел его. Но деньги мне не нужны. Я потребитель исключительно одного саморастущего продукта и не только не засматриваюсь на что-то другое, о другом, самом соблазнительном и великом, даже не хочу знать. Я могу есть корень любого куста или дерева, листья березы, лесные грибы и ягоды, червяков, тараканов, мух, пауков — вообще любую биологическую субстанцию. Но самое важное — запастись просохшей, с шоколадными прожилками, опийной головкой. Все! Ну совершенно все! И никогда ничего другого. Если в момент ломок за это самое у меня потребуют пенис — я его тут же отрежу. Запросят почку, другие части и органы тела — пожалуйста, оперируйте и забирайте. Я могу существовать даже обрубком, без рук и ног, мне не нужны слух и зрение, санитарка и «скорая помощь». Только всегда рядом запас молотого мака. Ты понял, как надо его любить? Какое чувство преданности надо к нему питать? Только в этом случае он воздаст должное и полностью покорит твой разум! И в награду за одичание и отторженность от потока существования ты возносишься к невиданному ощущению. Мы горды, несмотря на всеобщее презрение к нам. Кукнар дает чувство господства над всеми! Головки изумительного цветка не для рабов! Искусство опийного времяпрепровождения согласуется лишь с одним состоянием — верой в его исключительность! Существует поверье: находящихся на высоте тянет в бездну. Но у нас наоборот: чем выше поднимаешься, тем дальше хочется подняться.
Побледнев, Григорий Семенович внимательно слушал Парфенчикова. Он был крайне взволнован и напряжен. Потом заговорил, обращаясь более к самому себе:
— Может, все-таки попробовать? Мне ведь явно чегото не хватает. Кроме самого себя, я никогда не знал кумиров. Но, видимо, пора пришла. Посмотрим, какую интеллектуальную радость подарит Григорию Семеновичу сухое молочко макового цветка. Что-то не верится мне в его особенность, хотя чувствую себя превосходно… Скажи, дружище, а коли кукнар мне не подойдет, поможешь выйти из его плена? Ты наверняка при себе держишь десятки рецептов, как безболезненно с ним распрощаться.
