В зале наступила мёртвая тишина. Повернувшись к оркестру, Юмэкава крикнул в микрофон:
— Ну что, ребята, готовы? Отлично. Поехали!!
Музыканты принялись судорожно перелистывать ноты, и вскоре зазвучало бодрое соло на барабане из кинофильма «Человек, вызывающий бурю». Юмэкава запел знаменитый шлягер оттуда. Эта песня сразу же захватила сердца «разбойников», публика снова оживилась. Сцена и зал превратились в единое целое. Обрадованный реакцией слушателей, Юмэкава пел с огромным подъёмом. Без сомнения, такого драматичного шоу, как сегодня, в его практике ещё не случалось. Как и было задумано с самого начала, он исполнил всю программу из хитов Юдзиро Исихары, посвящённую памяти знаменитого артиста. Разомлевшие «разбойники» кайфовали, наслаждаясь его пением.
Официанты держались с поразительным хладнокровием. Видимо, ещё в начале нашей ссоры с Кахо Юмэкава договорился с ними, дескать, не суетитесь, ребята, всё в порядке, я вмонтирую этот эпизод в своё выступление. Что ж, это на него похоже. Он ведь давно мечтает поставить какое-нибудь шоу в театре «Кома гэкидзё» в Синдзюку. Видимо, ему нравятся всякие режиссёрские штучки.
Итак, ссора, происходившая на полном серьёзе, в итоге была превращена в сценку из спектакля. Досадно, но ничего не поделаешь. По крайней мере, благодаря этому меня не выгнали с работы. Так что я ещё должна кланяться Юмэкаве в ножки.
Однако в конечном счёте этот «спектакль» обошёлся мне чрезвычайно дорого, и история с Кахо, про которую я уже начала забывать, неожиданно получила продолжение. Злобная Хрюшка нанесла мне тяжёлый ответный удар, после чего сразу куда-то скрылась.
В один прекрасный день Дайки меня огорошил:
— Представляешь, моей супружнице позвонила какая-то незнакомая женщина и во всех подробностях рассказала про нас с тобой. Жена посмеивается и говорит, что это наверняка какой-нибудь розыгрыш, но в душе, конечно, переживает. К тому же в последнее время она связалась с какой-то странной сектой. Да-а, дела…
Как выяснилось, за неделю до этого Кахо остановила Дайки на соседней улице и попросила подбросить её до дома. В машине она завела разговор о том, что на водительских удостоверениях у всех какое-то злобное выражение лица; дескать, интересно, почему это так? Ничего не подозревавший Дайки показал ей своё удостоверение, в котором, помимо всего прочего, был указан номер его домашнего телефона.
Мне следовало с самого начала рассказать Дайки о нашей ссоре.
Но сейчас уже ничего не исправишь, поздно. В ближайшие дни я должна собрать свои манатки и выметаться отсюда. Да-а, дела…
— Надо будет разок привезти сюда жену, пусть посмотрит, удостоверится. После этого она уже не станет ничего вынюхивать.
— Да, пожалуй, иного выхода нет.
— Я уже присмотрел для тебя квартирку в доме, где сдают жильё на срок от недели и дольше. В течение недели всё уладится, я возьму на работе грузовичок и заскочу к тебе.
— Ничего себе канитель!
— Ну зачем ты так говоришь?
На самом деле в глубине души мне было даже любопытно пожить одной. Я смогу сосредоточиться на работе, не опасаясь задеть чьё-либо самолюбие. Чем не райская жизнь? При мысли об этом у меня к глазам подступили слёзы. Дайки совсем сник.
— Нам предстоит целая неделя аскетической жизни. Но ничего, время от времени это даже полезно. Разлука обостряет чувства, придаёт им свежесть и новизну.
— С каких пор ты научился так высокопарно выражаться?
Неделя-то неделя, с тревогой подумала я, но стоит оставить этого самца без присмотра, как он тут же мне изменит. Однако каша уже заварилась, и спустя пару дней Дайки явился вместе с несколькими своими рабочими. Я и ахнуть не успела, как всё моё имущество было вынесено из дома.
— Из богатства у тебя одни только шмотки, — попрекал меня Дайки всю долгую дорогу к новому месту жительства, где мне предстояло водвориться вместе со своими пожитками.
Снятая для меня квартира находилась в городке под названием Токородзава. Чтобы воздвигнуть здесь свой замок, мне с избытком хватило одного вечера. Этот переезд стал наглядным свидетельством правоты Дайки, утверждавшего, что вся моя жизнь сводится исключительно к песням и концертам. Имущество моё состояло из десяти джинсовых коробок, в которых лежали концертные платья. Семь картонных коробок содержали в себе боа из перьев, перчатки, туфли и прочие аксессуары. Самым ценным моим достоянием был внушительных габаритов сундук из павлонии, в котором хранились семь фурисодэ, двенадцать кимоно с мелким узором и двадцать восемь поясов оби. Ну, и, разумеется, помимо всего этого, у меня была уйма повседневной одежды. При этом ни единого предмета кухонной утвари. И ни одной книги. Только сборники песен, ежемесячные журналы, посвящённые энка, и триста компакт-дисков. Сетования Дайки можно понять. Нормальные люди так не живут. А вот мне такая жизнь очень даже нравится. Эй, кто-нибудь, скажите, что я не сумасшедшая!
Мне до того захотелось услышать что-нибудь в этом роде, что я инстинктивно набрала номер Кэндзиро. Его песня «ОТОКО» стала хитом, а сам он завоевал колоссальную популярность на Тайване. Но это никак не отразилось на наших отношениях, они остались такими же сердечными, как и прежде.
— Как хорошо, Кэн-тян, что ты уже вернулся в Японию. Я хочу тебя видеть.
— Сейчас приеду. Как называется это место? Токоро… дзава?
— Нет, нам опасно встречаться наедине.
— Не волнуйся, вместе со мной будет мой педагог, композитор. Сегодняшнее занятие мы проведём у тебя.
— А ты, я вижу, по-прежнему не страдаешь излишней щепетильностью.
Не прошло и десяти минут, как Кэндзиро уже стоял в дверях.
— Динь-динь! Что, не ждала нас так рано? Ты позвонила как раз в тот момент, когда мы находились неподалёку отсюда, на заправке. «Мерседесу» маэстро захотелось ням-ням. Правильно я говорю, маэстро?
Тот, кого Кэндзиро называл «маэстро», оказался тучным мужчиной средних лет. Рассыпавшись мелким смешком «хе-хе-хе», он протянул мне свою визитную карточку. Пухлая рука с короткими неловкими пальцами свидетельствовала о том, что передо мной человек, не способный к работе, требующей аккуратности и тщательности. Властный, повелительный взгляд, привычные к хмельному губы. В целом он производил впечатление обжоры, имеющего проблемы со здоровьем.
— Господин Рэйдзи Госака? Я правильно прочитала ваше имя?
— Да. Будем знакомы. Я наслышан о вас от Кэна. Можно сказать, до оскомины в ушах.
— Как это, как это? — вмешался Кэндзиро. — Если у вас в ушах оскомина, получается, что у меня во рту мозоли? Ну, вы даёте, маэстро!
Тон разговора производил впечатление довольно-таки панибратского. Они держались совсем не так, как подобает ученику и учителю, а скорее как приятели-сверстники. Мне это показалось странным. Несколько смущённая свободой их обращения, я, тем не менее, решила поддержать разговор.
— И что же, интересно, он вам про меня рассказывал? — спросила я Госаку.
— Кэн похвалялся, что у него есть девушка, на редкость чистое и простодушное создание… Эй, перестань меня толкать!
— Я всего лишь пытаюсь вас остановить.
— Прекрати, тебе говорят. Так вот, как будто бы он привёл вас в лав-отель, а дальше…
— Послушайте, маэстро, ну зачем в это углубляться? Хватит уже!
— Хе-хе-хе! — засмеялся Госака. — Извините меня. Для первого знакомства я, пожалуй, чересчур распустил язык.
Разговор и впрямь поверг меня в полную растерянность. Помнится, когда я была помоложе, чем теперь, ко мне запросто подходили на улице молодые парни, желая познакомиться. Как правило, их было двое. Для начала они предлагали мне посидеть с ними в кафе и там, у меня на глазах, начинали любезничать друг с другом. Я готова была сквозь землю провалиться. Но влюблённая парочка, не обращая ни малейшего внимания на моё смущение, продолжала ворковать. И я не знала, как себя вести. Улыбаться и кивать? Меня так и подмывало закричать: «Верните мне потраченное на вас время!»
Пока я предавалась этим воспоминаниям, мои гости устроились на полу и, не спросив у меня разрешения, приступили к занятию. Невероятная наглость! Но я почему-то не могла на них рассердиться и даже решила угостить их чаем.
— В этом месте ты должен подпустить побольше свойственной тебе бесшабашности.
— Да-а, не так-то это просто!
Кто бы мог подумать, что в этой комнате, где нет ни пианино, ни вообще ничего, располагающего к занятиям, можно проводить урок пения. И тем не менее им как-то удавалось обходиться одними словесными объяснениями. От прежнего благодушия Госаки не осталось и следа, — он со свирепым видом объяснял Кэндзиро, как нужно петь ту или иную фразу. Атмосфера отнюдь не настраивала на шутливый лад, но при виде толстого, как у плюшевого мишки, живота Госаки невольно хотелось рассмеяться, — до того забавно он выглядел. Равно как и широченные подтяжки, которые «маэстро» был вынужден носить вместо пояса по причине отсутствия талии. Одним словом, я совершенно растаяла.
