Грымзина говорила, что они замечательно живут, толстячок просто носит свою ненаглядную Ингулю на руках. Представить это было бы довольно трудно… Муж Инги Владимировны, Губанов, работал собкором по Ленинграду какого-то отраслевого журнала.
Для приличия мои сотрудники поинтересовались: хорошо ли я отдохнул в Крыму? Так загорел! Наверное, сейчас на море — благодать? Каково же было их удивление, когда я сказал, что провел отпуск в глухой деревеньке в Валдайском районе.
— Теперь стало модно ездить в деревни, на озера,— заметила Альбина Аркадьевна Уткина.— Мои друзья-журналисты тоже на месяц укатили на двух машинах в Прибалтику. На какое-то тихое озеро, где можно рыбу половить. И где людей поменьше.
— Что же ты с ними не поехала? — метнула на нее насмешливый взгляд Инга Владимировна.— Ты ведь у нас женщина свободная.
— Я люблю Черное море,— сказала Уткина.
— На путевку не рассчитывай,— заявила Грымзина.— Надо было раньше подавать заявление — все уже распределено на этот год.
— Мои друзья-артисты пригласили меня на сентябрь в Пицунду,— очаровательно улыбаясь, ответила Альбина Аркадьевна.— Они там снимают какой-то многосерийный фильм, ну и уговорили меня сняться в небольшой роли.
— Ты еще и артистка? — вытаращилась на нее Грымзина.
— Они меня целый месяц уговаривали,— скромно проговорила Уткина.— Привязались, какой-то ужас! Говорят, я именно тот самый типаж, который они днем с огнем по всему Ленинграду искали.
— Типаж! — усмехнулась Губанова.
— Я всю жизнь мечтала сняться в кино,— заметила до сего времени молчавшая Татьяна Леонидовна Соболева.
— Еще двоих родишь, и снимут,— коротко хохотнула Грымзина.— Как мать-героиню!
— Я завидую, что у тебя четверо детей,— вздохнула Уткина.
— Кто тебе мешал? — покосилась на нее Евгения Валентиновна.— Дело немудреное.
У Грымзиной единственный сын уже женился и живет в Мурманске. У Губановых, по-моему, одна дочь, а Альбина Аркадьевна — бездетная. Почему у людей нет детей, спрашивать нетактично: мало ли почему не бывает детей? Многие и рады бы завести, но не получается, есть разные причины, которых касаться не стоит. А Грымзина, видно, по роду своей общественной работы привыкла бесцеремонно вторгаться в чужую жизнь. Я видел, как прошла тень по симпатичному лицу Уткиной. Когда мои сотрудницы при мне заводят свои женские разговоры, мне бывает неловко, такое впечатление, что они меня и за мужчину не считают.
— Я очень хотела ребенка, но…
— Муж был против? — уставилась на нее настырная Грымзина.
— При чем тут муж! — с досадой вырвалось у Альбины Аркадьевны.
Обычно она никогда не срывалась, но Коняга способна и камень вывести из себя.
— Спасибо за угощение,— поблагодарил я, намереваясь покинуть мое женское общество, но Грымзина не позволила уйти.
— Появилась новая кандидатура,— доверительно сообщила она.— Я в райкоме узнала.— И умолкла, чтобы слушатели переварили, на ее взгляд, ошеломляющую новость.
— Неужели Степанов? — уставилась на нее Губанова.
— Степанов давно отпал,— сказала Евгения Валентиновна.
Кто такой Степанов, я не имел ни малейшего представления. За месяц отпуска тут, гляжу, многое произошло!
— Лободин? — заинтересованно спросила Альбина Аркадьевна. Уж она-то всегда была так далека от всех институтских интриг!
— Лободин в райкоме не прошел,— отрезала Грымзина.— С нашей помощью. Тоже мне директор! Он в Политехническом еле-еле с кафедрой справляется, а его хотели к нам.
— Кто же тогда? — все взоры обратились к Коняге. Лишь Татьяна Леонидовна пила кофе и задумчиво смотрела в окно. Ее не занимали эти разговоры.
— Пилипенко! — изрекла Евгения Валентиновна.— Из Москвы.
— Я про такого и не слышала,— заметила Альбина Аркадьевна.— Он симпатичный?
Грымзина метнула на нее презрительный взгляд, мол, голодной куме одно на уме, а вслух произнесла:
— Говорят, крупный ученый, с этой кандидатурой нам будет трудно бороться…
— А зачем бороться? — вмешался я.— Крупный, говорите, ученый, ему и карты в руки.
— А как же Артур Германович? — удивленно взглянула на меня Грымзина.— Мы его хотим.
— Точнее, он этого хочет,— усмехнулся я.
— Одна надежда, что Пилипенко не пожелает уезжать из Москвы,— не обратив внимания на мои слова, продолжала Евгения Валентиновна.— Он в нашем центральном НИИ работает замом.
— Надо будет прочитать про него в энциклопедии,— сказала Альбина Аркадьевна.— Там, наверное, и портрет есть.
— Мы уже многого добились,— говорила Грымзина.— Райком полностью поддерживает кандидатуру Артура Германовича, не возражают против него и в обкоме. Против наше министерство и Академия наук.
— Не так уж мало! — ввернул я.
Волей-неволей, а я тоже понемногу втягивался в эту возню с назначением директора института. Странно, что до сих пор не принято никакого решения. Стоит прийти в институт новому директору, и разом прекратятся все пустые разговоры, а через несколько месяцев наверняка сложится такое впечатление, будто новый руководитель и родился в нашем институте, никому и в голову не придет усомниться в его компетентности и достоинствах.
— Сколько мы уже без директора? — сказала Альбина Аркадьевна.— И ничего, работаем.
— Вы заходили к Артуру Германовичу? — спросила Евгения Валентиновна.
Я еще ни к кому не заходил, даже не успел Великанова повидать, он вчера только вернулся из командировки.
— Обязательно зайдите,— со значением произнесла Грымзина.— Он несколько раз спрашивал про вас.
— Хочет предложить мне командировку в Штаты? — усмехнулся я.
— Об этом он мне не докладывал,— отпарировала Евгения Валентиновна.
— А мне и предложили бы поездку в Америку, я отказалась бы,— сказала Соболева.— Очевидцы рассказывают, в сумерки в большом городе опасно выйти из дома. Убийства, насилия, грабеж! Моего знакомого в Чикаго среди бела дня ограбили.
— Подумаешь, простые смертные! — усмехнулась Губанова.— Там в президентов и разных знаменитостей стреляют, как в куропаток. Чтобы прославиться, наподобие Герострата.
— Про Герострата мы как-нибудь слышали,— заметила Грымзина.— И вообще, при чем тут мифология?
— Жуткая страна,— вздохнула Соболева.
— Я с удовольствием съездила бы туда,— вмешалась Альбина Аркадьевна.— Одно дело читать про Америку, другое — все посмотреть своими глазами.
— А какие там мужчины! — усмехнулась Грымзина.— И желтые, и черные, и даже красные. Про белых я молчу.
— Красные? — наморщила лоб Соболева.
— Я имею в виду индейцев,— снисходительно пояснила Евгения Валентиновна.
— Они ведь живут в резервациях,— возразила Альбина Аркадьевна.— И каждый год в защиту своих прав совершают марш протеста в Вашингтон. Ставят свои вигвамы прямо напротив Белого дома. И вождь в кожаных штанах и орлиных перьях на голове зачитывает петицию.
— Откуда они орлиные перья берут? — заметила Соболева.— Орлов-то почти не осталось.
— Индейцев еще меньше,— сказал я.
— Когда-нибудь они снимут скальп у очередного президента,— мрачно предсказала Губанова.
— В штате Флорида есть знаменитый дельфинарий,— мечтательно проговорила Уткина.— Я очень люблю дельфинов. Там держат и касаток. Огромные киты выпрыгивают из воды…
— На потеху людям,— ввернула Грымзина.— Зачем ехать в Америку? У нас в Абхазии на Черном море тоже есть дельфинарий. И дельфины прыгают сквозь горящие обручи. Цирк на воде.
— Думаю, что кроме китов и…— Уткина бросила насмешливый взгляд на Грымзину,— …разноцветных мужчин, в Америке найдется еще на что посмотреть.
— А какую тебе роль предложили? — задумчиво посмотрела на Уткину Соболева.
— Птичницы Анастасии…
— Я думала, принцессы,— усмехнулась Коняга.
— Современные птичницы, доярки, телятницы и есть принцессы…— нашлась Альбина Аркадьевна.
Когда мои женщины разговорятся, их не остановить. Я вышел из комнаты и в коридоре увидел Скобцова.
— На ловца и зверь бежит! — Приветливо улыбаясь, он протянул мне руку.
Мы прошли мимо пустующего кабинета покойного Горбунова, исполняющая обязанности директора института Ольга Вадимовна Гоголева не пожелала его занять. Кабинет Скобцова помещался в противоположном конце коридора. Артур Германович положил руку мне на плечо, так мы и шли по длинному коридору. Как два близких друга. Полагаю, что заместителю директора было не совсем удобно идти: я был на голову выше его. Серый в полоску костюм сидел на нем как влитый, в тон рубашка и галстук, густые седые волосы зачесаны назад, загорелое лицо до синевы выбрито.
— Как отдохнули? — спросил Артур Германович.— Хорошо сейчас на Черном море?
