Семьдесят восемь участников корейской войны получили высшую награду США, Почетную медаль Конгресса. Тридцать два человека из этих семидесяти восьми — жители Юга, и практически все они происходят из маленьких городков в Аппалачах или где-то неподалеку. В городскую зону Нью-Йорка, где проживает куда больше народа, чем во всех этих городках, вместе взятых, ушло всего три Почетные медали Конгресса. Причем один из этих трех медалистов только-только переехал в Нью-Йорк из аппалачского региона Западной Виргинии. Трое из награжденных родились в пределах пятидесяти миль от боковой веранды каркасного дома Джуниора Джонсона.
Детройт обнаружил эти кладези отваги, почти как некий природный ресурс, в лице Джуниора Джонсона и еще примерно двадцати гонщиков. Во всем этом деле сквозит какая-то исключительная ирония. Детройт ныне вовлечен в невероятно сложный бизнес-предложение Иллюзии Скорости простому обывателю, заставляя свои машины носиться по гоночному треку со скоростью сто семьдесят пять миль в час. И делает он это путем обнаружения и усаживания за руль представителей породы горцев, что являют собой живые рудименты, обладающие той степенью физической отваги, которой в других районах страны еще в начале двадцатого века было днем с огнем не сыскать. Разумеется, очень немногие гонщики на серийных автомобилях когда-либо имели что-то общее с «виски-бизнесом». Подавляющее их большинство вело тихую жизнь вдали от трассы. Однако именно тот сильный народ, в среде которого развивался «виски-бизнес», произвел на свет людей, более всех прочих способных водить серийные автомобили. Существует, впрочем, и несколько исключений. Самым знаменитым из них является Фредди Лоренцен, родом из Элмхерста, что в штате Иллинойс. Однако в общем и целом именно южный деревенский кодекс чести и отваги дал этому виду спорта самых отчаянных и рисковых гонщиков.
Машины и храбрость! Все тридцатые годы операторы горных винокурен гнали виски и перевозили его на автомобилях с форсированными моторами. Однако именно во время войны этот бизнес буквально расцвел повсюду — от округа Уилкс и до Шарлотт, Хай-Пойнта, Гринсборо, Уинстон-Сейлема, Солсбери и всяких таких мест. Один ночной прогон автомобиля повсюду неизменно приносил доход от пятисот до тысячи долларов. У людей вдруг оказывались деньги. Одна машина могла перевезти от двадцати двух до двадцати пяти упаковок виски. Каждая упаковка вмещала в себя содержимое двенадцати полугаллонных фруктовых банок, так что груз мог составлять сто тридцать два галлона и больше. Когда ситуация на рынке была благоприятная, спиртное в городе продавали оптовому торговцу примерно по десять долларов за галлон. Из этих десяти водителю доставалось два доллара — итого целых триста баксов за одну ночь.
Обычная организация производства самогона была такова: старшие создавали винокурню, надзирали за соблюдением соответствующей технологии и всем процессом перегонки, а также заботились о сбыте готовой продукции. Молодые люди проделывали всю тяжелую работу, перетаскивая медь и все прочее тяжелое добро в леса, непосредственно строя винокурню, обеспечивая доставку топлива и перевозку товара. Именно по такому варианту Джуниор и его старшие братья, Эл Пи и Фред, работали со своим отцом, Робертом Гленном Джонсоном-старшим.
Джонсон-старший являлся одним из крупнейших индивидуальных операторов медных самогонных аппаратов во всем районе. Когда отца Джуниора в четвертый раз арестовали, агенты обнаружили в его винокурне целое состояние, булькающее в солидных баках.
— Папаша всегда был работягой, — говорит мне Джуниор. — Ему вечно хотелось сделать всего побольше и получше. Уйму людей это возмущало, и кхе-они таили на него злобу. Но все, что мой отец получил, гм-он получил за счет тяжелой работы. А во всем мире попросту нет работы тяжелее, чем делать виски. Я не знаю никакого другого бизнеса, который вынуждает тебя подниматься посреди ночи и выходить на улицу в снегопад и все такое прочее — и работать. Это самый тяжкий на всем гм-белом свете способ заработать себе на жизнь, и я не думаю, чтобы кто-то выбрал это занятие от хорошей жизни.
Взять хотя бы сырье. Ведь это месиво не станет тебя ждать. Когда оно готово, то мигом начинает подниматься, и, чтобы его снимать, человек должен находиться на месте — в лесу, в кустах, в колючей ежевике, в жидкой грязи, в снегу. Вот было бы славно, если бы всем этим делом можно было бы просто заниматься в старом добром сарае с ржавой жестяной крышей, располагая все детали так, как тебе удобней, не имея нужды тайком отвозить всю ту медь, весь тот сахар и все остальное в лес, а уж там работать сразу и медником, и паяльщиком, и бондарем, и плотником, и рабочей лошадкой — в общем, одновременно быть всеми разновидностями трудяг, какие только существуют в этом проклятом мире.
А дальше техника этого дела была такая: Джуниор и его братья примерно в два часа ночи направлялись к тайнику, к тому месту, где было спрятано уже готовое спиртное. Иногда это был чей-то дом, иногда сарай, а порой и просто какое-то место в лесу. Там они делали необходимые прикидки — каким будет маршрут и кто повезет сколько спиртного. На бумажку при этом ничего не записывалось. Все решалось на месте и надежно пряталось в голове. Разным водителям нравилось ездить в разное время, однако Джуниор и его братья всегда предпочитали начинать где-то от трех до четырех часов ночи. Впрочем, не имело значения, когда ты начинал. В любое время дня и ночи дороги не бывали предоставлены одному тебе.
— Одним чувакам нравилось одно время, другим — другое, — говорит Джуниор. — Но так или иначе, начиная с полуночи они разъезжались во все стороны из лесов. Порой по ночам вся дорога бывала полна бутлегеров. Иногда получалось так, что кто-то гнал прямиком за тобой, ни хуху не отставая, и ты даже не знал, кто гм-он такой — представитель закона или другой перевозчик виски.
Это был просто бизнес, подобный любому другому бизнесу — скажем, перевозке молока. И тем не менее имелась там одна весьма забавная деталь. В те дикие времена старые добрые чуваки со всей страны возили самогон по дороге со скоростью девяносто миль в час, принимаясь мало-помалу друг друга теснить. И самое забавное заключалось в том, что тогда весь этот бизнес становился состязательным почти в эстетическом, чисто спортивном смысле. То, как старые добрые чуваки форсировали двигатели своих автомобилей… со временем это стало почти что наукой. Все до единого отчаянно желали построить такой быстрый автомобиль, какого еще ни у кого не было. Тут дело даже доходило до промышленного шпионажа. Старые добрые чуваки ночами гонялись друг за другом по автострадам, с ревом проносясь сквозь черноту глубоких ущелий меж глинистых выступов и деревьев, порой нарочно прикидываясь государственными чиновниками, лишь бы бросить остальным вызов, проверить их, посоревноваться… устроить спортивное состязание, едрена вошь, летя сквозь тьму, мимо старой луны Северной Каролины. Все эти машины имели липовые номера. Если какому-то старому доброму чуваку вдруг приходилось бросить свое авто, агенты смотрели на номер машины и обнаруживали… что она никому не принадлежит. Вообще-то не было ничего такого сложного в том, чтобы съездить в автомобильное бюро и получить там нормальный номер, если у тебя имелись деньги, чтобы за всю эту радость заплатить. Хотя теперь, понятное дело, с введением принудительного страхования, все обстоит гораздо круче. Теперь до получения номера тебе необходимо оформить страховку, а это ведет к массе различных сложностей. Джуниор не знает, как все это в наше время проделывается. Так или иначе, все эти автомобили с могучими моторами на вид вполне кажутся вполне обычными и особого внимания не привлекают, однако как следует их замаскировать тоже не получится. Они чуть приподняты сзади и имеют очень широкие шины для перевозки тяжелых грузов. А что касается звука…
— Тут уж не было совсем никакого способа замаскироваться под обычную машину, — говорит Джуниор.
Мать твою за ногу, этот звук глухой ночью: стонущий, ревущий, гудящий по всем низинам, по всем глинистым ущельям… да, это было нечто! И по всему деревенскому Югу, блин, да что там, вообще по всему Югу, пошли легенды о диких ночных гонках старых добрых чуваков, развозящих виски. Причем дело тут не ограничивалось простым восхищением. Нет, здесь было нечто поглубже. Если привести весь этот полуторавековой бизнес в современный фокус, то самая его соль будет заключаться в бунте деревенского народа против федералов, против приморского правительства, в борьбе за свою независимость, В неповиновении внешнему миру. Именно поэтому для всего этого дела и кое для чего еще была создана целая мифология. И в рамках этой дикой мифологии машина сделалась на послевоенном Юге подлинным символом освобождения.
