— Эй! — позвал его проницательный продюсер. — А не слишком ли близко на своей груди ты ее держал?
Поскольку ответа не последовало, изумленный Пятько развалился в кресле.
— Ты поимел девку, а после этого вручил ей свои активы?!
— Понимаешь, мне показалось, что все в порядке, она зависима, в узде…
— В узде — это когда ты, неженатый, на работе имеешь состоящую в браке! Вот тогда она в узде! А когда ты, женатый, пользуешься услугами незамужней, это — жопа!.. Боже мой, — Пятько схватился за голову. — У тебя дети есть?
— Нет, я не могу иметь детей, — как-то трагически произнес Лукашов.
— Ты посмотри… Господь, он все предусмотрит… Лукашов, тебе придется или снять со своего счета три миллиона, или прямо сейчас предоставить мне оговоренное количество квартир в построенном доме.
— Не получится.
— Получится, мать твою!.. Мне что, опускаться до бандюка? Везти к тебе муравейник головорезов?!
Лукашов прерывисто вздохнул.
— Ты не понял… Не получится не потому, что я быкую. Все мои деньги в Лондоне. Если я переведу их в Россию официальным путем, мне придется объяснить, как в Лондон попали три миллиона незадекларированных евро. Меня сразу накроют.
— Отдай квартирами!
— У меня нет дома на сдаче. Три высотки — все на уровне цоколя…
Продюсер выбрался из кресла — не сразу у него это получилось — и с обреченным видом схватился за голову.
— Ушам не верю… У меня через три месяца многобюджетные съемки в Праге… — Он заходил по кабинету, наступая на едко пахнущую лужу и хрустя стеклом. Бросившись к столу, он пошатнул его руками. — Выдерни активы откуда угодно! Продавай все, что можно!
— Что я продам?! — взвился Лукашов. — Козловые краны?! Мне их сто пятьдесят штук продать нужно, чтобы выручить три лимона! «КамАЗы»?! Столько завод в неделю не выпускает!..
Пятько в отчаянии сохранял на лице выражение ярости минуты полторы. А потом вдруг успокоился.
— Нас кто свел? Истасов? Твой кореш или мой? Твой, кажется. Это он, балбес, пришел ко мне и сказал: «Довольно прозябать на месте, Олег Иосифович! Давайте зарабатывать на остров в Хорватии!» Вот пусть эта сука сейчас и ищет для тебя бабки! Для него три лимона — плевое дело. А потом ты продавай «КамАЗы», краны козловые и рассчитывайся с этим островитянином! — Пятько решительно двинул телефон к Лукашову: — Звони!.. Скажи ему так… Скажи: если к концу недели три миллиона не упадут на мой счет — с процентами за два месяца, с процентами! — за Пятько придут.
— На месте Истасова я бы не сильно напугался такой угрозы. На месте Истасова я сказал бы Лукашову: «Зачем ты мне это говоришь, Лукашов? Придут за Пятько, а ты мне звонишь. Ты Пятько звони. Кстати, — спросил бы я на месте Истасова, — а кто такой Пятько?»
Продюсер облизнул пухлые губы и взобрался на стол президента.
— А Лукашов сказал бы на это Истасову: «Боря, Борик, Баран, а как ты объяснишь, что уже три раза тебе со счета кинокомпании „Маунтайн“ поступали деньги на общую сумму триста тысяч евро? Интересно как-то получается. Ты Пятько не знаешь, а бабки от него принимаешь, как алименты»… — Вытряхнув из пачки сигарету, продюсер толкнул телефон еще раз. — Лукашов, не крути луну. Бери трубу и звони. Если меня примут — гарантирую вам, что до Лондона не долетите.
Лукашов послушно набрал номер.
— Да, это я… Я вот по какому вопросу, Борис… Нужно прямо сейчас отдать Пятько три миллиона… Нет, не он, я потом верну… С процентами верну… Через три месяца верну… Ну, тут проблема вылезла… Нет, не большая. В смысле — большая, но не очень… Средняя. Олег вот-вот в неприятности втравится, а вместе с ним и… Нет, а как ты объяснишь, что уже три раза тебе со счета «Маунтайн»… Нет, а как, спросят, так, когда ты бабки от него как алименты… Что? Боря, так дела не делаются. Нужно помогать друг другу.
Отняв трубку от уха, Лукашов мертвым взглядом посмотрел на то ее место, откуда совсем недавно доносился голос президента «Макарены».
— Ну? — помог Пятько.
— Он сказал: пошли вы все на…
— Так и сказал? — подозрительно спокойно уточнил Олег Иосифович. — Вот так вот: пошли вы все?
— Нет, я могу, конечно, повторить…
— Не надо, — Пятько соскочил со стола, выхватил из лотка лист бумаги и вынул из кармана «Паркер». Для привлечения внимания постучал по бумаге пальцем. — Смотри сюда, зодчий. Вот — я. Вот — Истасов. Вот — ты. Вот — банк в Лондоне. Вот — связи Истасова в мэрии… — Пятько нарисовал, какие. — Вот твои связи… Вот три миллиона. Вот шесть, которые получаются. А теперь смотри, как они рассыпаются по всем указанным местам. Возьми. Ксерокс есть? Сделай копию и отдай этому спекулянту, любителю битиэль акций. Когда он спросит, что это такое, большое это или маленькое, в общем, когда он поведет себя как лоточник, кем он, в принципе, и является, ты возьми да скажи: «Это пейзаж кисти Олега Иосифовича Пятько, ты его не знаешь, но скоро вас сведут. Его, полотно то есть, ищет самый известный коллекционер страны — Генпрокурор России. Если ты хочешь опередить не только самого известного, но и самого пока реального покупателя, то, пока Олег Иосифович не получил задаток, следует поторопиться. Полотно стоит три миллиона евро плюс проценты. Это чуть больше, чем Алишер Усманов заплатил Галине Вишневской за „Портрет князя Феликса Юсупова“, но тут уж, как говорится, не до торгов»… Я понятно объясняю, партнер?
Швырнув лист в сторону президента «Регион-билдинг», продюсер «Маунтайн» вышел из его кабинета.
Они стояли в тридцати метрах от стойки регистрации на рейс до Санкт-Петербурга. От пустующей стойки. Все, кто пожелал улететь этим рейсом, уже находились в зале ожидания. Пять минут назад регистрация закончилась. Вика ее не прошла. Чтобы оказаться в зале аэропорта, им пришлось пойти на хитрость. Дождавшись, когда из служебного входа появится человек, сотрудник аэровокзала, Куртеев подхватил дверь рукой и спросил:
— Селиванов уже ушел?
Они знали Селиванова. И, несмотря на то что служащий понятия не имел, кто такой Селиванов, спорить он не стал. Он спешил, и выяснять, кто такой Селиванов, у него не было ни времени, ни желания. Войдя через служебный, конфликтолог с профессором встали еще перед одной проблемой. Дверь, ведущая в зал, имела кодовый замок. Уже имея представление о работе таких замков, ориентированных больше на видимость безопасности, чем на реальную безопасность, Тихон оторвал у сигаретной пачки картонную «закрывалку», расправил ее и, поддев снизу, отодвинул язычок замка в сторону. Оказавшись в эпицентре регистрационной стихии, они осмотрелись. Пассажиры с билетами у входа делали флюорографию, рентген и хвастались содержимым карманов. Угроза аэропорту по шкале Буша имела «оранжевый» уровень.
— Она могла стать неузнаваемой, — пробормотал ошарашенный ситуацией Куртеев. Он помнил, как могла преображаться та, тоска по которой и страх за которую уже вторые сутки вели его по Москве. — Она могла перевоплотиться.
— Я бы заметил это перевоплощение, — бросил Берг.
— Что вы понимаете, — в сердцах проговорил Тихон. — Что бы вы могли заметить!
Берг снова посмотрел на него. Как в прошлый раз. Однако сейчас Куртеев этого не заметил.
— Нужно проверить списки пассажиров.
— Валяйте. Вам их предоставят по первому требованию. Вы только крикнете на весь зал, и к вам, сбивая друг друга с ног, побегут девчонки в синей форме. Они будут нести списки пассажиров до Питера, Магадана, Д-дюссельдорфа…
Куртеев разглядел справочное и решительным шагом направился к нему.
— Не глупите! — крикнул ему Берг. Покачав головой и посмотрев по сторонам, он направился следом.
Та, которая могла дать, сидела за стеклом и была недоступна. Давать она не хотела. Поводом для отказа послужил тот факт, что молодой человек и лысый старик могут быть террористами и, узнав, на борту ли «живая бомба», позвонить ей на мобильный. «Живая бомба» подорвет взрывное устройство. Погибнут люди.
— Какая «живая бомба»?! — кипятился под внимательным и спокойным взглядом служащей аэропорта Куртеев. — Живые люди ни с того ни с сего не взрываются!
— Она могла пронести, — сказала та, что не давала.
— Что пронести?! Сто миллилитров «Аква Минерале»? Вы тут на входе анальное зондирование устраиваете, какая бомба?
— Мы отвечаем за безопасность доверивших нам свою жизнь людей.
Бергу надоело их слушать. Наклонившись к окошечку, он шепотом спросил:
— Сколько?
На глазах изумленного конфликтолога переживающая за безопасность доверивших ей свои жизни пассажиров девица написала на листке: «100» — и показала Бергу через стекло.
— Деньги, — приказал Куртееву профессор.
Тихон, шепотом матерясь, вынул из кармана оставшиеся триста из тысячи предназначенных Кустурице для кастинга долларов и бросил их под стекло.
