Возможно, кто-то и был за это в ответе — на каком-то временном отрезке, в какой-то точке земного шара. Но он сомневался в этом. Никто не заставлял ее сбиться с пути, да она и не сбивалась; она была не хуже других и куда лучше многих. Но все это было бессмысленно. Он готов был признать, что она во всем права, и она сама, в своей отчаянной паранойе, чувствовала, что это так; но это не помогало ей найти способ выжить. И это был не вопрос морали. Это был практический вопрос. Когда-нибудь, через сто лет, станет возможным мир, где ей найдется место. Но сейчас его нет. Ему казалось, что он может разглядеть черты этого мира. Она не будет там вполне одинока; она ведь не придумала его сама. Этот мир можно отчасти разделить с другими, там есть какое-то подобие общения. Но существа, населяющие его, не способны к полноценному контакту, пока еще нет. Ее связи с людьми были краткими и обрывочными — здесь ребенок, там негр; иногда какая-то мысль, которая едва успевала вызвать отклик, а затем сразу таяла. Он чувствовал все это, хотя бы отчасти, и это доказывало, что она не была больной, и дело было не в том, что ее просто неправильно понимают. А он был настолько старше, что у него не было шансов приблизиться к ней. Он любил ее, и не он один, но это не помогало. Самой добиться успеха — вот что ей было нужно.
Неопознанный тип на улице все пинал свое колесо, снова и снова наклонялся и смотрел на него. Шиллинг наблюдал, как мужчина обошел машину, еще раз нагнулся и, сев за руль, шумно стартовал. Спустила ли у него шина? Наехал ли он на бутылку или пивную банку? Или уронил и потерял что-то очень ценное? Мужчина уехал, и ему никогда этого не узнать. Что бы ни сделал этот человек, что бы он ни замыслил и ни воплотил, все это останется для него тайной.
Шиллинг открыл адресную книгу и нашел телефон «Ленивого королька». Он набрал номер и стал ждать.
— Алло, — мужской голос, голос негра, ответил ему в ухо. — Клуб «Ленивый королек».
Он попросил Пола Нитца, и тот, наконец, взял трубку.
— Кто это подходил к телефону? — спросил Шиллинг.
— Тафт Итон. Хозяин заведения. А кто говорит? — без особого интереса спросил Нитц. — Мне играть пора.
— Спроси его, где сейчас Мэри Энн, — сказал Шиллинг. — Это он нашел ей комнату.
— Какую комнату?
— Спроси его, — сказал Шиллинг и дал отбой. Чувствуя себя чуть лучше, он вернулся к работе.
Люди проходили за закрытой дверью. Он слышал их шаги по мостовой, но не поднимал глаз. Он отнес новые пластинки в будку для прослушивания, заточил карандаш, запечатал в конверт бланк заказа для «Декка» и принялся за «Капитол».
Тьму, повисшую над ней, вспорол свет из коридора. Она повернула голову и увидела, что дверь открыта. Она ее не запирала — не видела смысла. В тусклом свете виднелся силуэт мужчины.
— Быстро же ты, — сказала она.
Мужчина зашел в комнату. Но это был не Джозеф Шиллинг.
— О, — тихо воскликнула она, когда смутная фигура материализовалась рядом с ней, — это ты. Тебе Туини сказал?
— Нет, — ответил Пол Нитц и сел на ее кровать. Через мгновение он протянул руку и убрал прядь волос с ее лба. — Я узнал в «Корольке», от Итона. Ну и крысиный же угол ты себе нашла.
— Когда ты узнал?
— Только что. Когда пришел на работу.
— Яне очень-то в форме.
— Ты бежала, — сказал Нитц, — и наскочила прямо на себя. Ты даже не смотрела, куда летишь… просто бежала со всех ног как можно дальше. Вот и все.
— Черта с два, — сказала она слабым голосом.
— Но я же прав.
— Ладно, ты прав.
Нитц ухмыльнулся.
— Я рад, что до тебя добрался.
— Я тоже. Как раз вовремя.
— Я хотел, чтоб ты ушла — тогда, у тебя на квартире. Меня тошнило от этой покраски.
— Меня тоже, — согласилась она и через секунду попросила: — Сделай одолжение.
— Все, что пожелаешь.
— Можешь принести мне сигареты?
— Где они?
Он встал.
— В моей сумочке на комоде. Если тебе не трудно.
— А комод далеко?
— Ты его видишь. У меня только одна комната — не слишком далеко?
Какое-то время она лежала и слушала, как Нитц шарит впотьмах. Потом он вернулся.
— Спасибо, — сказала она, когда он прикурил и вложил ей в губы сигарету. — Ох, это было безумие. Сумасшедшая неделя.
— Как ты себя чувствуешь?
— Не слишком, — призналась она, — но со мной все будет в порядке. Через какое-то время.
— Лежи и отдыхай.
— Да, — благодарно согласилась она.
— Я включу обогреватель.
Он нашел маленький газовый обогреватель и включил его. Загорелись голубые язычки пламени, огонь засвистел и зашипел в темной комнате.
— Я не хочу его больше видеть, — сказала Мэри Энн.
— Хорошо, — согласился Нитц, — не беспокойся. Я позабочусь о тебе, пока ты не встанешь на ноги, а потом ты сможешь отправиться куда пожелаешь.
— Спасибо. Я этого не забуду.
Он пожал плечами:
— Ты однажды тоже обо мне позаботилась.
— Когда?
Она ничего такого не помнила.
— В ту ночь, когда я вырубился и расшиб голову об унитаз. Ты уложила меня на диван и баюкала на коленях.
Он смущенно улыбнулся.
— Да, — припомнила она, — в тот вечер мы славно развлеклись, ничего не скажешь. Лемминг… интересно, что с ним стало. Странный это был вечерок.
— Я взял в «Корольке» отпуск, — сказал Нитц, — почти две недели буду свободен, как птица. Что-то вроде преждевременных рождественских каникул.
— Оплаченных?
— Ну, частично.
— Зачем ты это сделал?
— Мы могли бы поездить по разным местам.
Мэри Энн задумалась.
— Ты правда отвезешь меня куда-нибудь?
— Конечно. Куда захочешь.
— Потому что, — честно сказала она, — я много где хотела бы побывать… а в Сан-Франциско мы можем поехать?
— Когда пожелаешь.
— А на пароме — тоже можно?
— Факт. Есть паром, который идет до Окленда.
С пылом она произнесла:
— Я хотела бы сходить в какой-нибудь ресторанчик на Норт-Бич. Ты там бывал когда-нибудь?
— Сто раз. Я свожу тебя в клуб «Хэнговер» послушать Кида Ори[43].
— Вот было бы здорово. А еще можем сходить в парк аттракционов… и в павильон смеха. Можем и на горках прокатиться. Ты бы хотел?
— Конечно, — согласился он.
— Боже, — она потянулась к нему и обняла, — какой ты еще ребенок.
— Ты тоже, — ответил Нитц.
— Я — да, — сказала она. И тут она вспомнила про Джозефа Шиллинга. И вот, рыча от боли и отчаяния, она вцепилась в сидящего рядом мужчину и завопила: — Что же мне теперь делать? Ответь мне, Пол! Разве можно так жить?
— Нет, нельзя, — сказал он.
— И раньше-то было плохо. Я знала, что что-то не так, — но теперь еще хуже. И зачем я только туда пошла; боже мой, если б я только не зашла туда в тот день.
Тут она слукавила, потому что на самом деле была рада, что нашла этот магазин.
— И все это никуда не делось, — судорожно добавила она. — Магазин. Джозеф Шиллинг. Оба на месте. По-своему.
По-своему — да, но это была уже мертвая раковина. Внутри ничего не было. Она лежала в темноте, с сигаретой меж пальцев, и всхлипывала, приобняв Нитца за шею. Оно пришло и ушло, оставив ее одну. Но она не хотела оставаться одна.
— Мне этого не вынести! — прокричала она и швырнула сигарету через всю комнату; ударившись об стену, окурок маленьким красным огоньком упал на ковер. — Я не собираюсь подохнуть в этой крысиной дыре.
Нитц подошел и затушил сигарету.
— Конечно, — произнес он, вернувшись. Он взял ее на руки вместе с покрывалом и понес к двери.
— Поехали, — сказал он, прижимая ее к себе.
Он пронес ее по коридору и вниз по лестнице, мимо закрытых дверей с их ревом и грохотом, мимо хозяйки, миссис Лесли, которая выглянула и смотрела на них злобным взглядом, полным подозрения и тревоги. Он пронес Мэри Энн по ступенькам крыльца и по ночному тротуару, мимо гуляющих толп и парочек, мимо магазинов и заправочных станций, автолавок и гостиниц, баров и аптек. Он пронес ее сквозь трущобы и сквозь деловой район, мимо неоновых вывесок, и кафе, и редакции «Лидера», и мимо всех модных витрин Пасифик-Парка. Крепко прижимая к себе, он нес ее в свою комнату.
Старики сидели в парке — целые ряды пожилых людей на скамейках, накрытых плащами и газетами.
Желтые листья, усеявшие газоны, хрустели под ногами. Два мальчугана в джинсах топали на край парка с коричневыми бумажными пакетами для ленча. Старики читали свои еженедельники и грелись под осенним солнышком. За парком отбрасывала длинную тень высокая католическая церковь. Несколько голубей вышагивали в поисках крошек по гравию возле питьевого фонтанчика. Небо над Сан-Франциско было прозрачно-хрупким и нежно-голубым. Повернувшись на скамейке, Мэри Энн посмотрела на склон Телеграф-Хилл и венчавшую его башню Койт, похожую на колонну дохристианской эпохи.
