Мила все не выпускала девочку из объятий, как та не пыталась вырваться или извернуться под разными предлогами и непрестанно ловила на себе осуждающие взгляды.
При Кате Елена побаивалась заводить разговоры на темы, ее особенно волновавшие. Мила была в безопасности на какое-то время, но очень сомнительно.
— Напомни мне, чтобы я купила в следующий раз чай, — не сдержалась в конце-концов ее мать. Это обращалось к Кате. Девочка заторможено кивнула.
Этой фразой Елена собиралась сказать «Ты так и не научилась заваривать чай. Кому ты нужна такая?». Мила отвечала взглядом «Приношу свои сожаления. Я огорчена тем, что испортила кому-то настроение, родившись на свет».
— У твоей мамы мало свободного времени, — продолжала Елена Ивановна, — и она, вероятнее всего, скоро вернется на работу. Это правда, Мила?
Мила слышала об этом в первый раз, но обязана была соглашаться. Она понимала, что если мать говорит об этом с такой уверенностью, это может означать только одно — ей уже нашлось место в конторе каких-нибудь знакомых.
В прошлый раз Елена Ивановна устроила ее секретаршей. Девушка с содроганием вспоминала это время — бесконечные серые будни, среди монотонных бумаг и бессмысленных отчетов, среди отвратительных людей. Она с трудом выносила это, с еще большим — домогательства шефа. Как выяснилось позднее, конечной целью ее пребывания там был как раз шеф — толстый и грубый увалень, имевший одно неоспоримое достоинство — капитал. Мать продумала возможность их отношений с Милой и видела в этом варианте спасение от раздражавшего ее Андрея. Она все надеялась, что дочь одумается и изберет себе более достойную партию, человека, который хоть ее ребенка сможет содержать.
Мила как всегда не дала осуществиться ее прекрасным планам. Она нарушила их уже одним только тем, что была самой собой, а не тем, кого в ней хотели видеть. Все равно. Как бы окружение не пыталось уничтожить ее индивидуальность, раздавив ее щипцами мещанской морали.
Они продолжали разговаривать, безмятежно улыбаясь друг другу, словно ничего не происходит. По кухне блуждали солнечные лучи, пробравшиеся сквозь неплотно прикрытые занавески.
Мила прятала лицо в волосах дочери, вдыхая их запах и тепло родного существа.
Она ненавидела себя сейчас больше всего на свете.
Потому что у нее была Катя, и она всецело принадлежала ей. Не матери, не Андрею. Вся ее жизнь сейчас была подчинена любви к девочке, и ничего другое не должно было затмевать этого простого и естественного чувства. У нее нет права отступиться на ошибку. Она не имеет возможности отступиться в сторону. Поэтому сегодня она последний раз придет к Илье, чтобы проститься с ним навсегда.
Это становится опасным. Чувства начали овладевать девушкой, не оставляя никакого шанса противостоять им. Она испытывала некую тягучую сладостную боль в груди, которой боялась больше всего на свете, а вместе с ней отчаянное опьянение кислородом, как будто все ее тело превратилось в одни сплошные легкие, переполненные им. Мила знала, на какие безумства люди идут в таких случаях и боялась этого, а оттого отчаянно хваталась за мысли о своем долге перед дочерью.
Они не смогут быть просто друзьями. Она не сможет смотреть в его светлые глаза, похожие на голубой горный хрусталь и лгать, скрывая свою маленькую тайну. Она не сможет легкомысленно улыбаться и говорить, что по-прежнему любит Андрея и пойдет ради него на все. Нужно уйти. Пока не стало слишком поздно, и забыть хрупкого ангелоподобного блондина, мужчину с душой чистой, как у ребенка. Внушить себе, что все эти несколько месяцев были сном. Хорошим сном.
Стоило только Кате выйти с кухни, взгляд Елены Ивановны сразу же метнул ледяные стрелы прямо в сердце дочери.
— Как ты можешь? — спросила она, — и ты бросишь Катю ради своего…
— Нет, я не могу, — спокойно возразила Мила и грустно сказала, — я брошу «этого своего» ради Кати.
По дороге Мила купила пачку сигарет и коньяк, но на этот раз хороший. Пока она шла под снегом, щурясь от метели, ее волосы совсем намокли. Шапку она легкомысленно забыла дома, да и мысли ее были слишком далеки от таких мелочей.
Увидев Илью, она вдруг почувствовала себя легко, словно сегодняшний вечер никогда не закончится и им никогда не придется прощаться. Он улыбался ей все той же мягкой и ласковой улыбкой, которая, как была убеждена девушка, может быть только у ангела.
Впервые за все время их общения она позволила себе такую вольность, как объятие, но очень быстро отстранилась.
— Прости, что я не звонила… — быстро заговорила она, снимая пальто и отряхивая его от снега, — у меня болела дочка, я была с ней.
Она догадывалась, что эта ложь выглядит особенно нелепо после ее рассказов о том, что Елена фактически отняла у нее ребенка. Но Илья сделал вид, что все так, как должно быть. Он как будто догадывался о чем-то, но они оба выполняли какой-то негласный договор.
— Опять собираешься пить? — насмешливо спросил Илья и сам выставил перед девушкой две рюмки. Как догадалась Мила, он ничего не имел против.
«Значит мы прощаемся…» — с грустью подумала она, отвернувшись к метели за окном.
Она неустанно повторяла себе — все когда-нибудь заканчивается, а хорошее заканчивается еще быстрее. Счастье не может длиться вечно, иначе оно просто перестанет быть счастьем, померкнет и потеряет цвет.
— А тебе не будет плохо? — испугалась она, когда мужчина слишком резво расправился с первой порцией коньяка. Сама она никак не могла заставить себя выпить. Ей внушала страх перспектива потерять контроль над своими мыслями и языком.
Вместо ответа Илья внимательно посмотрел ей в глаза. Мила уловила в этом взгляде лукавство с хорошо завуалированными оттенками горечи.
Она сделала несколько глотков обжигающего золотистого напитка.
— Спасибо тебе, — сказала девушка и прикрыла глаза.
— За что это?
— За все. У меня никогда не было такого друга, как ты, — честно призналась Мила и выдавила из себя улыбку. Сейчас она говорила чистую правду, у нее никогда не было такого друга, который готов был бы выслушать и понять ее в любом случае, приютить и обогреть, даже жертвуя своим свободным временем и личным пространством.
Эти мгновения она запомнит навсегда, как самые счастливые. Долгие прогулки по опустевшему осеннему городу, под дождем и снегом, бесконечные разговоры, сладковатый дым его сигарет, то, как они засыпали в одной постели. Как чужие люди.
А кто они еще? Чужие люди. Завтра утром у них не останется абсолютно ничего общего.
Не стоит думать о завтра. Миле хотелось навсегда застрять в этом мимолетном сейчас, сидя на полу маленькой кухни с тусклой зеленой лампой, наедине со своим первым и единственным другом.
— Значит я тебе просто друг?
Мила как будто обожглась. Она неврастенически сжала рюмку в пальцах, рискуя раздавить ее слишком сильной хваткой.
— Илья… ты же сам все прекрасно понимаешь. Мы все равно не смогли бы стать с тобой любовниками, — отчеканила она железным тоном уже давно продуманную фразу. Она заранее приготовила себя к тому, что слова будут рвать ее душу. Утешало ее лишь то, что кровавому месиву не страшны иголки и лезвие бритвы.
Больше всего на свете ей хотелось сейчас открыть окно, встать на подоконник и спрыгнуть в снежную бездну, раствориться в неистовом ветре. Девять этажей закончат ее мучения.
Но она намертво привязана к этому миру Катей. Как бы ей не хотелось оторваться от земли и отправиться в странствие по темно-синим небесам и снежным вихрям.
— Мы и не собирались, — спокойно сказал Илья после некоторой паузы. Девушку удивила его реакция, она хотела польстить себе тем, что ему не все равно, и он тоже что-то испытывает к ней.
Они выпили еще.
Мила все ждала каких-то еще слов, но отвечала ей только тишина. Илья в ее сторону даже не смотрел и, судя по его отрешенному виду, был глубоко погружен в свои мысли.
Она не достойна даже взгляда.
С чего она вообще взяла, что у него никого нет? Может быть, ему приходится каждый раз выслушивать от своей пассии множество гадостей из-за того, что он приводит домой другую женщину, абсолютно чужую женщину, и это ему уже порядочно надоело? Мила не верила в эти предположения, потому что негде между ними было спрятаться такой неискренности. Он бы сказал ей… Или нет? Не хотел причинять лишнюю боль?
Ответы на эти вопросы все равно ничего не изменили бы.
Она должна убедить всех и прежде всего саму себя в том, что не любит его. Но как же это сложно! Гораздо проще убедить себя, что любишь кого-то.
А может она и в правду придумала свою влюбленность, от скуки и обиды на Андрея?
Мила начала злиться на себя и на Илью за его отрешенность.
— И что ты теперь молчишь? — спросила она, с ужасом отметив в своем собственном голосе суровые приказные интонации Елены Ивановны.
