Вариантов у девушки было не много, и все они грозили ей весьма печальным концом. В лучшем случае она должна была рассказать Андрею, чтобы не преумножать ложь, поселившуюся между ними. В худшем — постараться изо всех сил убить свое только зародившееся, чистое и прекрасное чувство. Но Мила знать не знала, как это — убивать любовь, прежде ей не приходилось заниматься подобными вещами.
Она убрала постель и вернулась на кухню, борясь с сильным искушением снова закурить, впрочем — судьба сама помогла ей справиться с собой: за ночь пачка опустела.
Над городом поднималось тусклое зимнее солнце, напоминавшее сияющий белый ледяной шар. Даже лучи его казались сейчас особенно холодными.
Миле было зябко, горячий чай и теплый свитер не спасали ее. Она испытывала холод иного рода, исходивший изнутри, и лекарство от него было ей неведомо.
«В чужих объятиях согреться» — насмешливо сказал голос в ее голове, очень сильно напоминавший Елену Ивановну, — «чуть-чуть приласкали и ты уже на все готова!»
— Шлюха, — бросила сама себе Мила и тут же испугалась того, что, даже находясь где-то далеко, мать все равно словно незримо присутствовала рядом с ней со своими уколами и насмешками. А что сказала бы она? Да она бы была просто в восторге!
«Ты все выдумала себе, это не любовь» — что-то в этом духе. Или «Одумайся, у тебя же дочь. Девочке нужна нормальная семья». Или «Кем вырастет Катя, если ты будешь по мужикам пропадать». Все фразы и реакции Елены Ивановны были вполне угадываемыми.
Милу душили слезы, хотя глаза ее оставались сухими после бессонной ночи.
Она понимала, что новые обстоятельства сделают ее жизнь еще хуже, еще хуже, еще невыносимее. Прежде она была просто обманутой женщиной, женой, смирившейся с изменой мужа, чувства к которому у нее уже тоже порядочно остыли. Теперь дела обстояли намного печальнее, потому что в ее душе жила отчаянная, но безответная любовь. Она не сможет уйти из семьи, потому что не может бросить Катю. Она будет улыбаться дочери и неверному Андрею, прощая ему обманы, терпеть насмешки и упреки матери, и при этом продолжать любить Илью, ненавидя саму себя за это. Она вынуждена будет смотреть, как он женится, в чем у Милы не было сомнений, оставаясь его другом.
Выхода нет. И не будет никогда. Она замурована в четырех стенах, она сама упекла себя туда! Она ведь сама привязала себя к Андрею, привязала его к себе! Она же так хотела этого…
Девушка без сил осела на стул. Она больше не могла сдерживать рыданий. Вот тут то появился Андрей.
Он неслышно зашел на кухню и сел на стул напротив, соблюдая дистанцию, как будто боясь прикоснуться к жене.
Долгое время он молчал, а Мила плакала. Потом девушка перестала, вытерла слезы рукавами растянутого серого свитера и посмотрела на него.
— Ты был у своей… — совершенно без эмоций спросила она.
— Да, — обреченно признался мужчина.
Мила закивала и отвернулась в сторону.
— Понятно.
Андрей с грустью и нежностью вглядывался в лицо этой женщины, которую он когда-то любил. Все в ней было таким родным — и эти вечно растрепанные волосы, не знавшие парикмахера, и редкая россыпь веснушек на щеках, и припухшие после слез губы и покрасневшие глаза удивительного ярко зеленого цвета.
Куда ушло все то прекрасное, что было между ними? Почему осталась только горечь сожалений.
— Людмила, что мы будем делать? — спросил он. Дальше оттягивать этот разговор было нельзя.
— А что мы можем делать? — нервно откликнулась вопросом на вопрос Мила, — жить, как жили. У нас, вообще-то дочь. У нее должна быть хоть сколько-нибудь нормальная семья. Сам подумай, какой травмой для Кати будет развод, — она помолчала, голос ее был удивительно спокойным, — ты можешь быть со своей Наташей или как там ее. Я тебе не запрещаю. Я тебя не удерживаю. Я не могу тебя удерживать. Я сама грешна перед тобой. Но Катя не должна не о чем знать. Я прошу тебя только об этом.
Слова, сказанные женой, заставили Андрея вздрогнуть. Его поразила холодная обреченность, с которой она говорила о его любовнице. Он ждал крика, истерики и слез, но не этого. В это мгновение ему хотелось упасть перед этой маленькой героической женщиной на колени и целовать ей руки за то, что она смогла его понять и найти в себе силы не осуждать.
Но арктическим холодом его обожгла фраза «я сама грешна перед тобой».
Это не укладывалось у него в голове. Внутри вдруг всколыхнулось что-то старое, казалось бы, мертвое и давно погибшее — привязанность к ней. Какой-то голос в голове Андрея отчаянно закричал «Остановись, дурак! Что же ты делаешь? Ты же любишь ее! Остановись! Ты обманываешь себя, не нужна тебе никакая Наташа! Не причиняй боль самому близкому человеку, который у тебя когда-либо был…»
Все в глазах у Андрея потемнело от боли. Через мутную пелену он видел, как Людмила встает и идет в прихожую.
— Куда ты, куда!? — бросился он за женой.
Мила облокотилась на стену. Плечи ее вздрагивали.
— К любовнику, — бросила она, чтобы позлить Андрея.
Сама она думала о том, что достаточно долгое время запрещала себе звонить Илье и видеться с ним. Если ему есть до нее какое-то дело, вероятнее всего, он волнуется. Ей хотелось поехать к нему. Или просто выбежать на улицу, вдохнуть полные легкие морозного холодного воздуха, отрезвить свои мысли и остудить чувства.
— Значит так… — упавшим голосом произнес Андрей. Все стало ему предельно ясно, хотя он и не верил до конца в происходящее. Разве такая закомплексованная и зажатая женщина, как его жена, с огромным трудом заводившая друзей и открывавшаяся людям, могла довериться другому мужчине? Или он слишком плохо знал ее, не потрудившись узнать лучше за эти годы?
Мужчина потерянно смотрел, как Мила одевается. От этого занятия его отвлек звонок телефона. Он первым взял трубку.
— Здравствуйте…
Андрей легко узнал этот голос, даже сильно изменившийся за годы. Сомнений у него быть не могло. В след за одним потрясением последовало второе.
Прошло много лет, но эта история по прежнему жгла ему душу, а чувство вины со временем и не подумало стать слабее, напротив, приобрело хорошую выдержку. Он был рад видеть прежнего друга на встрече выпускников, но перед ним как будто ожил призрак кого-то давным-давно умершего, ведь Илья сам когда-то неустанно повторял, что из-за своей болезни вряд ли проживет долго. Андрей не думал, кто когда-то увидит его снова, что когда-нибудь он снова позвонит ему, после всего случившегося.
— Илья… — перебил он взволнованно.
Мила перестала застегивать пуговицы на пальто и испуганно посмотрела на мужа.
— Здравствуй, Андрей, — без особого энтузиазма откликнулся его старый друг на том конце провода, — позови, пожалуйста, Милу.
Андрея как будто ударили. Он совсем растерялся.
— Милу… — повторил он, и вдруг его настигла поразительная догадка, — значит… ты и есть ее любовник?
— Любовник? — переспросил Илья с явным сарказмом в голосе, — да нет же. Мы просто друзья.
— Такие же, как со мной?! — нервно выдохнул Андрей. Ответа услышать он не успел, потому что к нему подоспела Людмила и вырвала у него трубку из рук.
— Это я, — быстро заговорила она, — Илья, не волнуйся. У меня все в порядке. Прости, что не звонила… Мне очень стыдно. Да… Да… Я приеду сегодня вечером, ты не против?
Она нажала на отбой и победно посмотрела на потерявшего дар речи мужа. Он отчаянно пытался осмыслить все произошедшее, но у него ничего не получалось. Все чувства слились в оглушающую какофонию, где сложно было выделить что-то конкретное, кроме разве что неожиданно вспыхнувшей ревности.
Только Андрей затруднялся признаться себе в том, кого именно он ревнует.
Мила решила: сегодня она уйдет в последний раз, а потом ей станет легче, потому что больше некуда будет уходить. Она думала о том, что узники самых темных и мрачных подземелий были бы намного счастливее, если бы потеряли зрение и не имели возможности смотреть в узкое окошечко на огромный и прекрасный окружающий мир.
Сегодня она сама выколет себе глаза и совершит свое собственное погребение.
Мать привела Катю. Она больше не отпускала девочку домой надолго, и теперь создавалось впечатление, что здесь она в гостях. Елена Ивановна готова была сделать что угодно, лишь бы оградить Катю от пагубного влияния ее родителей. Андрея она не возлюбила с самого начала: отец художник, увлеченный творчеством и воспитанием сына никогда не занимавшийся, мать им тоже не особенно интересовалась, сам он устраивает какие-то сомнительные сборища (в последние пять лет этого не стало и нам том спасибо!), в голове у него неизвестно что. С Милой сразу было все понятно, обо всех своих недостатках она наслушалась вдоволь. Ясно было без сомнения: ничему хорошему они свою дочь не научат, особенно в свете последних обстоятельств.
