"Ага, эта дичь будет получше, Ну, тогда удачной дальней-; шей охоты и ни пуха ни пера, благородный охотник…"
"К черту, к черту, господин доктор", — рассеянно кинул через плечо Хугюнау и приготовился к официальной приветствен ной речи.
Старший полковой врач Куленбек принадлежал к тем, кого посадили за столом для уважаемых лиц. Но долго он там не задержался.
"Бегу за удовольствиями, — сообщил он, — мы — наемники в захваченном городе".
Он направился к группе молоденьких девушек с высоко поднятой головой и с оттопырившейся, торчащей чуть ли не параллельно земле бородкой. Проходя мимо стрелка Кнеезе, который стоял, прислонившись к дереву, с застывшим на лице выражением печали и скуки, он хлопнул его по плечу: "Эй, тоскуете по своей слепой кишке? Вы — отличные наемники здесь, чтобы делать женщинам детей. Не остается ничего другого, как краснеть за вас, лопух вы эдакий. Вперед, шляпа!" "Слушаюсь, господин старший полковой врач", — отчеканил Кнеезе, вытянувшись всем телом.
Куленбек взял под руку Берту Крингель, прижав к себе ее локоть: "Теперь я с каждой из вас пройдусь по кругу. Та, которая будет танцевать лучше всех, получит от меня поцелуй".
Девушки завизжали, Берта Крингель пыталась вырваться от него. Но когда он обхватил своей мягкой мужской лапищей ее ручку с маленькими пальчиками, ручку девушки простого происхождения, то он ощутил, как ослабели ее пальчики и как вжались они в его плоть.
"Вы, значит, не хотите танцевать. Все, наверное, боитесь меня. Хорошо, тогда я отведу вас к лотерейному столику- маленьким детям хочется поиграть",
Лисбет Вегер выкрикнула: "И все-то вы смеетесь над нами, господин старший полковой врач. Старшие полковые врачи не танцуют".
"Ну, Лисбет, ты меня еще узнаешь".
И старший полковой врач Куленбек схватил за руку Лисбет.
Когда они стояли у лотерейного стола, подошла госпожа Паульсен, супруга аптекаря Паульсена, она стала рядом со старшим полковым врачом Куленбеком и прошептала побелевшими губами: "И не стыдно тебе., с этими малолетками".
Крупный мужчина слегка испуганно взглянул из-за пенсне, затем улыбнулся: "О, уважаемая госпожа, вы получаете большой приз".
"Благодарю", — ответила госпожа Паульсен и удалилась.
Лисбет Вегер и Берта зашушукались: "Ты видела, как она строила глазки?"
Хотя присутствие Хайнриха в определенной степени сломало ее затворническую жизнь, Ханна Вендлинг поехала на праздник без особой охоты. Но адвокат Вендлинг, являясь выдающимся гражданином города и офицером, чувствовал себя обязанным побывать там. Выехали они вместе с Редерсами.
Они сидели в зале; с ними был доктор Кессель. Сбоку располагался стол для уважаемых лиц, он был накрыт белой скатертью и украшен цветами и гирляндами из зелени; за ним восседали бургомистр и майор, свое место имел там и господин редактор Хугюнау. Заметив вновь прибывших, он направился к ним. В петлице торчал значок организационного комитета, но еще сильнее бросалось в глаза сияющее выражение его лица. Не обратить внимания на столь достойную фигуру, как господин Хугюнау, не мог никто. Хугюнау, конечно же, давным-давно было известно, кто перед ним; госпожа Вендлинг встречалась ему на улице довольно часто, а узнать остальное не составляло труда.
Он держал курс на доктора Кесселя: "Могу ли я, многоуважаемый господин доктор, попросить вас оказать мне особую честь и представить меня господам?"
"Да, конечно".
"Особая честь для меня, особая честь, — продолжал господин Хугюнау, — какая исключительная честь; достопочтенная госпожа живет ведь столь уединенно, и если бы не предельно. счастливый случай, что господин супруг приехал в отпуск, то нам бы наверняка не было бы оказано удовольствие приветствовать вас здесь, в нашем кругу".
"Война сделала меня нелюдимой", — подумала Ханна Вендлинг.
"Это же несправедливо, уважаемая госпожа. Как раз в такие трудные времена человеку требуется что-то для улучшения настроения., я надеюсь, господа останутся потанцевать здесь".
"Увы, моя супруга немного устала, так что нам, наверное, придется скоро уйти".
Хугюнау казался откровенно обиженным: "Но, господин адвокат, вы и уважаемая госпожа дарите нам один-единственный раз такое удовольствие, такая прелестная женщина украшает наш праздник, это ведь с благотворительной целью, и господину старшему лейтенанту следует, наверное, в порядке исключения закрыть глаза и пропустить милость впереди закона",
И хотя госпоже Ханне Вендлинг была совершенно понятна пустота такого рода болтовни, она приподняла вуаль и сказала: "Ну что же, исключительно из уважения к вам, господин главный редактор, мы побудем здесь еще немножко".
Посредине сада для солдат соорудили большой длинный 216 стол, и "Мозельданк" подарил им бочонок пива, стоявший на высоком табурете рядом. Пиво давно уже было выпито, но некоторые из солдат все еще толкались вокруг пустого стола. К ним снова присоединился Кнеезе, рисовавший пальцем орнаменты на подсохших пятнах разлитого на деревянную крышку стола пива: "Старший полковой сказал, что мы должны делать им детей".
"Кому?"
"Девочкам здесь".
"Скажи ему, что ему надо было нам показать, как это делается".
Взрыв хохота, скорее похожего на ржание,
"Он уже при деле".
"Отпустил бы уж лучше нас к нашим бабам".
Дуновение ночного ветерка раскачивало цветные фонарики.
Ярецки в одиночестве бродил по саду. Встретив госпожу Паульсен, он отвесил поклон: "В таком одиночестве, красавица".
"Да и вы тоже не с дамой под ручку, господин лейтенант", — ответила госпожа Паульсен,
"Что касается меня, то это пустое, для меня уже все позади",
"А не испытать ли нам наше счастье в лотерее, господин лейтенант?" — госпожа Паульсен взяла Ярецки под правую здоровую руку.
Хугюнау подошел к старшему полковому врачу Куленбеку, который совершал прогулку поддеревьями с Лисбет и Бертой,
Хугюнау поприветствовал их: "С праздником вас, господин старший полковой врач, с праздником, мои юные дамы".
И ушел.
Старший полковой врач Куленбек по-прежнему держал в больших и теплых ручищах ручки девушек с маленькими пальчиками: "Вам нравится этот элегантный молодой человек?"
"Не…" — захихикали обе девушки
"Да? А почему нет?"
"Тут есть другой".
"И кто же, например?"
"Там, напротив, с госпожой Паульсен гуляет лейтенант Ярецки", — стыдливо пролепетала Берта.
"Давай оставим их в покое, — сказал старший полковой врач, — с тобой пойду я".
Оркестр заиграл туш. Хугюнау стоял рядом с капельмейстером на оркестровой площадке, половина которой находилась в зале, а другая половина, как павильон, выходила в сад.
Сложив молитвенно ладони, Хугюнау крикнул в сад гостям, сидевшим за столиками: "Прошу тишины".
В саду и зале воцарилась тишина.
"Прошу тишины", — в наступившем молчании голос Хугюнау прозвучал, словно карканье. К нему на подиум поднялся капитан фон Шнаак, имевший зажившее уже огнестрельное ранение легких и лежавший в четвертой палате, и раскрыл лист бумаги: "Победа под Амьеном. 3700 англичан попали в плен, сбито три самолета противника, из них — два капитаном Бельке, это были 22-я и 23-я его победы в воздушных боях".
Капитан фон Шнаак поднял руку: "Ура, ура, ура!" Оркестр заиграл "Германия превыше всего"[38]. Все встали; большинство пыталось подпевать. Когда затихли последние аккорды песни, из затененного угла сада донеслось: "Ура, ура, ура, да здравствует война!"
В действительности — поражение, поскольку в ходе Амьенской операции, проведенной с 8 по 13 августа 1918 г., 4-я английская армия и 1-я французская армия прорвали фронт 2-й германской армии восточнее Амьена, положив начало военному поражению Германии. Генерал Людендорф назвал 8 августа "черным днем германской армии".
Все обернулись.
Там сидел лейтенант Ярецки Перед ним стояла бутылка шампанского, и он пытайся обнять госпожу Паульсен. еврей здоровой рукой,
Стены зала были украшены портретами полководцев и правителей союзных держав, дубовыми листьями и бумажными гирляндами; все вокруг было задрапировано полотнищами знамен. Патриотически-представительская часть праздника была завершена, и Хугюнау мог посвятить себя удовольствию. Он всегда был хорошим танцором, всегда тешил себя мыслью что, невзирая на пухлую нижнюю часть своего тела, мог выделывать изящные па; но здесь это было нечто большее, чем гибкость и подвижность маленького полненького человечка, здесь, перед глазами полководцев, это был танец по случаю победы.
Танцор потерял ощущение реальности мира. Слившись с музыкой, он отказался от свободы своих действий и растворился в более высокой и светлой свободе. Следуя ведущему его жесткому ритму, он ощущал себя в полной безопасности и словно растворился в этой свободе. Так музыка превращает единство и порядок в состояние неразберихи, приводит их в мир хаоса. Отменяя время, она отменяет смерть, позволяя ей тем не менее возникать по-новому в каждом такте, даже в тактах того скучного и затянутого попурри, которое звучит здесь и, называясь "Со всех музыкальных берегов", чередует в ярком фейерверке отечественные мелодии с чужими танцами, такими как кекуок, мачиче и танго. Дама танцора тихонько напевает мелодию, распевшись, она не замечает, как поет все громче и громче. Ее трогательный и необученный голос произносит простые и грубоватые слова, которыми она владеет безукоризненно, и они струятся по его лицу, сливаясь с ее ласковым дыханием, которое он ощущает, наклоняясь к ней под мелодию танго, Но вот танцор напрягается снова, его застывший и суровый взгляд излучает сквозь стекла очков пробудившуюся ярость, он смотрит вдаль, а когда музыка переходит в темп героического марша, танцор и танцовщица смело движутся навстречу мощи противника; вдруг они вместе с ритмом переходят к лукаво раскачивающемуся уанстепу, перебирают ногами, странно покачиваясь, почти не передвигаясь, на одном месте, и так до тех пор, пока снова не накатываются размашистые волны танго, шаги опять становятся по-кошачьи мягкими, а корпус и бедра — упругими. Когда они оказываются возле стола для уважаемых лиц, где за вазами с цветами сидят майор с бургомистром, то танцор мягким изящным жестом берет со стола бокал — ведь он и сам относится к группе уважаемых лиц- и, не прерывая танец, словно канатоходец, который улыбается и как бы между прочим трапезничает высоко в воздухе, выпивает за здоровье сидящих за столом,
