17 февраля
Только что пришло в голову: ведь у нее будет бэби!
18 февраля
Не будет. Я у нее спросила. Кажется, не будет. Она говорит, что есть средство этого избежать. Ничего не понимаю. Зачем это вообще делают, если не для того, чтобы завести бэби? Потому что это «очень здорово»? Я не осмелилась у нее спросить. Ах! Как позавчера удачно сказала я: «Как много в мире есть такого, что и не снилось нашим мудрецам».
20 февраля
Как можно быть таким холодным и вялым? В последнее время папа ведет себя тихо, никуда не выходит, не стремится никого выпороть (что не избавляет несчастную Бесс от дикого страха), но в его присутствии есть что-то подловато-липкое. Его взгляд режет, колет, пронзает, проникает, что не мешает ему быть похожим на улитку. На улитку, которая прятала бы свою раковину под курткой, а голову всегда высовывала бы наружу.
Меня интригует то, что уже несколько дней подряд он смотрит на меня с иронией.
24 февраля
Давно уже не видела Варнаву. Сегодня он поджидал меня после урока. Взаимно справившись о наших здоровьях, мы прошли несколько шагов молча, после чего я указала ему на то, что погода стоит великолепная. Очень холодно, но сухо. Блистательное солнце. На это он не смог ничего возразить. Я намекнула на пешеходную прогулку. Он не противился. Я предоставила ему возможность предложить маршрут. Мэррион-сквер? Никакого интереса. Сент-Стивенс Грин? Не люблю. Ратлэнд-сквер? Тоскливо из-за соседства с больницей. Маунтджой-сквер? Слишком далеко. Набережная Лиффи? Слишком шумно. Он выглядел расстроенным и не находил ничего другого. К счастью, у меня появилась идея.
— А если в Феникс-парк? — воскликнула я.
— Но это еще дальше, чем Маунтджой-сквер!
— Мы как раз у трамвайной остановки.
— Там собачий холод.
— Я не мерзлячка.
Итак, он заплатил за проезд до парка, и там, сразу же свернув с центральной аллеи, мы заблуждали, не переставая говорить о лингвистике. Точнее говоря, я предоставила ему возможность вволю помонологизировать. Моя голова была занята совершенно другим. В конце концов он это заметил:
— Салли, похоже, вы что-то ищете.
Разумеется, я изобразила удивление и не созналась. Но на самом деле я все время задавалась вопросом, какие именно кусты были свидетелями сопряжения сестрицы и Джона Томаса. Любопытство совершенно праздное: вряд ли существовала табличка с указанием; это мог быть первый попавшийся куст.
— Кажется, вы пришли сюда с определенной целью, — продолжал Варнава. — О! Я не спрашиваю у вас с какой.
— Тем не менее я могла бы вам ответить. Помните нашу первую встречу?
— В трамвае? — прошептал он, краснея.
— Нет, я имею в виду, когда мы первый раз гуляли вместе.
— Помню, — прошептал он.
— Сегодня исполнился ровно год.
От удивления он забормотал что-то вроде «неужели» или «не может быть».
— Похоже, это не произвело на вас сильного впечатления?
— Я... У меня плохая память на даты.
— Да, но на эту?!
Бедный юноша, до чего же он конфузливый!
— Неужели вы не помните, как ждали меня после моего урока и предложили пойти погулять в Феникс-парк?
— Да-да, — покорно согласился он.
— Тогда я отказалась, но сейчас подумала, что в честь годовщины нашего знакомства с моей стороны было бы любезно удовлетворить ваше желание.
Он поблагодарил меня дрожащим голосом и объявил, что весьма тронут.
Поскольку первые вечерние намеки начали окрашивать небосклон, мы повернули назад.
Чуть позднее он робко у меня спросил:
— Вы уверены, что это было в один день?
— То есть?
— Что я предложил вам сюда прийти, когда ждал после урока?
— Ну да.
— Мне кажется, это было в другой раз. Когда я встретил вас в музее.
Я холодно на него посмотрела:
— В день кино, не так ли?
Он снова увяз в лепете.
— Варнава, вы ведете себя нетактично, — высокомерно заявила я.
В трамвае у него был вид побитого бобика с поджатым хвостом. Мне по-глупому стало его жалко. При расставании я отпустила в его адрес несколько любезных слов, и этого оказалось достаточно, чтобы его осчастливить.
Перечитав запись в дневнике, я обнаружила, что Варнава был прав. Моя ошибка заключалась в том, что, сама того не желая, я намекнула на киносеанс. Даже сейчас я не совсем понимаю, что именно произошло в тот день.
25 февраля
Почему он не увлек меня в кусты? Если бы он это сделал, то что сделала бы я? А если бы это сделала я, то что сделали бы мы вместе?
Ответ: то, что делают в подобных случаях все. Всем это может показаться простым, а мне кажется ужасно запутанным.
А потом, меня коробит уже от того, что я все время об этом думаю и постоянно задаю себе разные вопросы.
А если разок попробовать?
С кем?
С Варнавой?
Но он такой олуховатый.
Зато единственный мужчина, с которым я знакома.
С папой нельзя. С Джоэлом тоже. Есть еще Падрик Богал. Но способен ли он размножаться? В его-то возрасте?
Как следует поразмыслив, я решила, что Мишель Прель мог бы мне понравиться. К слову сказать, этот негодяй мне так и не пишет. Я, впрочем, тоже.
Есть еще помощник молочника.
2 марта
Я сообщила Мэри, что экзамен на должность почтовых служащих будет через две недели. Думала, что сестру эта новость обрадует, но она восприняла ее довольно безразлично.
5 марта
Тем не менее она очень серьезно готовится к своему экзамену. Сегодня я предложила ей повидаться с Джоэлом, но ей нужно было заниматься. Я решила пойти одна.
На пороге я столкнулась с молодым человеком, который собирался звонить в дверь. Это был Тимолеон Мак-Коннан, он пришел навестить Джоэла.
— Джоэл не объявлялся уже целый месяц. Он болен?
Я сказала, что он с нами больше не живет. Уж лучше бы что-нибудь выдумала. Что у него заразная болезнь, например. Потому что Тим стал сразу же выспрашивать.
— Даже не знаю, что вам сказать, — промямлила я.
— Правду!
Я оказалась в неприятном положении. Правду, правду! Звучит красиво, но что именно было правдой для моего брата?
— Я передам ему, что вы приходили, — предложила я.
— А вы скоро его увидите?
— Я как раз к нему собиралась.
Вот это как раз и нельзя было говорить. Он сразу же предложил:
— Я вас туда отвезу.
Его мотоцикл стоял у дверей. Мне очень захотелось проехаться, да и невежливо было бы отказаться от столь любезного предложения. Кроме того, я была уверена, что Джоэлу будет приятно повидаться с Тимом.
Итак, я соглашаюсь, устраиваюсь на багажнике и объясняю Тиму, куда ехать.
— Держитесь за меня, если не привыкли так ездить.
Мотор ревет, мы срываемся с места, я цепляюсь за Тима.
— Обнимите меня за пояс.
Мне слишком страшно, чтобы противиться совету. Я обхватываю его и плющу свой нос о кожаную куртку. Мы несемся вперед, как здорово! Меня все время подбрасывает, и в результате от этого возникает приятное ощущение в основании, эдакая волнистая дрожь, которая поднимается вверх по позвоночнику и, добравшись до головного мозга, разрывает его на оригинальные и фантастические идеи.
Приехали очень быстро. Я показываю ему дом. Снаружи по-прежнему потроха, требуха и прочие выдержанные для пущего вкуса душистости.
— Какой ужас! — восклицает Тим. — Жить в таком месте! Он что, рехнулся?
Я двинулась первой. Тим шел за мной по совершенно темному коридору, потом стал карабкаться следом по по-прежнему обшарпанной и описанной лестнице. Мы уже почти добрались до этажа Джоэла, и вдруг я почувствовала, как рука Тима погладила мне икру. Наверняка дружеский жест, машинальный или аффективный. Я резко остановилась. Тим тоже остановился, но руки не убрал. Не поворачиваясь, я переместилась на одну ступеньку вниз, а поскольку он не двигался с места, его рука поднялась вверх. В итоге она добралась до моих ляжек, где я ее и зафиксировала. Какое-то время мы продолжали так стоять, слегка покачиваясь, затем я резко вытащила его руку и в один прыжок очутилась на лестничной площадке. Забарабанила в дверь. Открыл мне зевающий, взлохмаченный и опухший Джоэл.
— Здесь Тим, — сказала я.
Тим действительно появился и, бросив на меня удивленный взгляд, пожал Джоэлу руку.
Джоэл очень обрадовался Тиму, начал расспрашивать об общих знакомых и рассказывать о своей жизни, о том, как он зарабатывает по несколько фьюрлингов то охотой на крыс, то тасканием пакетов. Он подумывал взяться за торговлю кожами и тряпками. Торговля старыми костями также представляла определенный интерес, а благодаря продавцу потрохов с первого этажа практически все сырье поставлялось бы на дом. Если бы ему удалось отложить несколько пинджинов про запас, он купил бы набор инструментов и изготавливал бы из старых костей пуговицы, которые потом продавал бы на улицах города. Впоследствии, если дела пойдут хорошо, он приобретет кисточки и несмываемые краски, чтобы украшать свою продукцию.
