Тим сопровождал эту речь вежливыми односложностями, но за ними я угадывала нарастающий ужас. Время от времени он с прежним удивлением поглядывал на меня, а я не понимала, чем именно могла его удивить. Что касается инцидента на лестнице, то я хотела лишь пофлиртовать, и только. Быть может, я сделала это не совсем удачно. Но из рассказов сестрицы я сделала вывод, что именно так девушки и юноши обычно вступают в контакт.
Впрочем, Тим постарался сократить визит. Мне показалось, что мы с Джоэлом его несколько встревожили. Я подождала, когда он уйдет, поскольку не испытывала никакого желания снова очутиться с ним наедине на темной лестнице, где ему в голову могла прийти мысль меня откозлячить.
Джоэл продолжал свой монолог. Я рассеянно слушала, попивая уиски, который у него, похоже, никогда не переводится. Вскоре домой вернулась миссис Килларни с Саломеей. Мы предоставили Джоэлу поговорить еще чуть-чуть, а потом я ушла.
Уходя, я заметила на кровати смятые клочки бумаги. Я узнала почерк брата. Похоже на стихи.
7 марта
Когда что-то начинает происходить, то происходит нечто. Когда ничего не происходит, то не происходит ничего.
Так, после возвращения папы все бурлит. События чередуются, ускоряются, сталкиваются. Я продвигаюсь от открытия к открытию, от эксперимента к эксперименту. Настоящая фарандола, от которой разбухает мой дневник и смущается моя маленькая душа (бессмертная), чистое озерцо моего сознания, которую легонько морщинит красноватый бриз невинных пансексуальных эмоций. Я часто себя спрашиваю, что бы произошло, если бы я оказалась в закрытой комнате наедине с Падриком Богалом. Так вот, сегодня именно это и случилось.
Когда Мэйв открыла мне дверь, я сразу же заметила искаженное выражение ее лица. Мы уже несколько месяцев не разговаривали, но сейчас, едва впустив меня на порог, она прошептала:
— Будьте внимательны... Остерегайтесь...
Я также шепотом спросила, в чем дело. Она торопливо рассказала, что миссис Богал больна, что у нее в носу нашли червяков, что увезли в специальную гидроклинику, дабы вывести на чистую воду, и, следовательно, на сегодняшнем уроке ее не будет. А значит: «Остерегайтесь... Будьте внимательны...»
А если мне самой нравится не остерегаться? Но я не хотела обидеть бедную Мэйв и поблагодарила ее. Тогда в сильном порыве она обняла меня и сжала. Я была растрогана этим проявлением чувств, хотя выражение ее глаз меня поразило. Наверное, вчера точно так же я поразила Тима.
Я не могла долго думать о Мэйв, поскольку находилась уже наедине с Падриком Богалом. Я уселась, взяла учебник, открыла тетрадь. Время от времени он покашливал, но не потому, что робел, а, вероятно, для того, чтобы усилить мое смущение. Я начала с того, что проспрягала несколько препозитивных местоимений. Я отлично выучила свой урок, ничего не скажешь, и тогда мы занялись анализом отрывка из «Двадцати лет молодости» О’Салливана[19]. Я очень люблю эту книгу, настоящий маленький шедевр свежего юмора и искренней наивности, но отсутствие миссис Богал мне мешало (хотя присутствие всегда стесняло) с должным уважением следить за философскими, синтаксическими и стилистическими замечаниями моего преподавателя. Тот с самого начала был надут и, казалось, ждал от меня малейшей ошибки с целью, которую мне не удавалось прояснить. Итак, Падрик Богал быстро заметил мою невнимательность и резко замолчал.
— Вы не слушаете, что я вам говорю.
— Но, сэр...
— Я же вижу.
— Нет, сэр. Например, вы только что заметили, что...
— Нет. Вы не слушаете. Как вы собираетесь выучить гэльский язык, если приходите сюда, чтобы думать о своих амурах?
О моих амурах!
Он начинал меня раздражать, этот уважаемый поэт. Почему он принимает меня за маленькую девочку?
— Любую провинность я привык наказывать самым строгим образом, — продолжал он.
Ну-ну, этот хитрец и впрямь принимал меня за маленькую девочку. Еще один, который под предлогом радения за дисциплину и мораль вздумал добраться до моей попы.
Он отодвинул стул и велел мне подойти. Мудак. Еще один озабоченный генерал Дуракин. И, несмотря на весь свой ирландский патриотизм, еще один фанатик британского воспитания. Конечно, я решительно противилась этим англо-русским методам, но до чего же утомительно постоянно защищаться от мужских намерений! Задумавшись об этом, да-да, о том, что на протяжении лучших лет своей юности и даже зрелости, и, кто знает, возможно, и взрослости (перед моими глазами возник пример миссис Килларни), задумавшись об этом, да-да, о том, что еще очень долго мне придется неустанно защищать свои тылы от посягательств всяких козлов, я вся ослабла и на какую-то долю секунды мысленно согласилась припасть к коленям поэта и принять наказание.
Однако гордость победила, и я спросила у Богала:
— А зачем именно, сэр?
— Чтобы наказать вас за невнимательность.
— А как вы собираетесь меня наказывать? — спросила я с невинным видом, но насмешливым голосом.
— Сейчас увидите. Подойдите.
Было видно, что он ощущал некое неудобство и даже легкое беспокойство.
— Быть может, вы хотите, — продолжала я, — задрать мне юбку, спустить трусы и отшлепать по жопе?
— О! Какое ужасное слово! Салли, как вам не стыдно?! Вы будете наказаны вдвойне.
Он пунцово заерзал на своем стуле, но, похоже, совершенно не знал, что делать дальше.
— Но разве не так? Вы хотите меня выпороть?
— Именно, — прошептал он неуверенно.
— Ну, так вот, — ответила я, — зря надеетесь!
Он сразу не нашелся, что сказать; затем возразил еще менее уверенно:
— А если я применю силу?
— Попробуйте.
Богал бросил на меня оценивающий взгляд. Он был красивым мужчиной, но тюфяком и далеко не спортсменом. Он сразу же сообразил, что у него ничего не получится. Впрочем, он должен был понять это уже давно, все то время, что смотрел на меня снизу вверх. Поскольку устрашение не сработало, он избрал другую тактику и понес явную чушь.
— Ну, моя малюсенькая Салли, — засюсюкал он бумазейным голосом, — будьте паинькой, согласитесь.
— Ни за что.
— Маленькая Салли, миленькая Салли, будьте паинькой, ну хотя бы два шлепочка.
— Нет.
— По одному с каждой стороны.
— Нет.
— Ну, только для виду.
— Нет.
— Я рассержусь.
— Сердитесь на здоровье.
— Салли, соглашайтесь. Хорошо: один бесплатный урок за одну хорошую порку.
— Нет.
— Два бесплатных урока.
— Нет.
— Три.
— Нет.
— Подумайте, Салли. На сэкономленные таким образом деньги вы сможете купить себе шелковые чулки и бюстгальтер.
— Я его не ношу.
— Кроме того, знаете, Салли, это не так уж и неприятно.
— Знаю.
— Откуда вы это знаете?
Черт! Проговорилась.
— Нет, не знаю.
— Многим девушкам это очень нравится.
— Мне — нет.
— И даже замужним женщинам.
— Мне все равно.
— Например, миссис Богал. Я наказываю ее утром и вечером.
Я не ослышалась?! Неужели такое возможно? Изумление даже пересилило желание рассмеяться. Я разинула рот. Богал моментально воспользовался своим преимуществом:
— Вот видите. Ну, давайте, Салли, миленькая, соглашайтесь. Идите сюда, на колени.
Я продолжала размышлять. Как много еще вещей, о которых даже не подозреваешь. Как много секретов, тайных поступков, масок. У меня даже закружилась голова. Я услышала далекий и липкий голос Богала:
— Неужели мне придется самому к вам подойти?
Я услышала, как упал стул, и поняла, что Богал встал, сочтя момент благоприятным из-за моего помутнения. К счастью, голос разума во мне проснулся и посоветовал: «Покрепче держись за поручень». Я вскочила и крикнула ему в лицо:
— Нет!
Он не сделал больше ни одного шага. А я направилась к двери.
— Мистер Богал, не удивляйтесь, если я буду искать другого преподавателя!
Мне не особенно хотелось менять преподавателя, но я должна была нанести завершающий удар.
И действительно, он совершенно потерял голову.
— Нет, нет, Салли. Умоляю вас, не надо скандала, не рассказывайте об этом, прошу вас, останьтесь, обещаю вам, что больше никогда не буду, обещаю вам, обещаю, но пусть это останется между нами, Салли. Поклянитесь мне и продолжайте учиться у меня, вы моя лучшая ученица, самый прекрасный цветок в моем учительском венке, прошу вас, останьтесь.
У меня был не очень убежденный вид. Он воскликнул:
— Да и к кому вы хотите идти?
— К Грегору Мак-Коннану.
— К Грегору Мак-Коннану! — Он усмехнулся: — Он тестирует всех своих учениц.
— Что это значит?
— Что он сатир.
— Козел?
— Вот именно.
Никогда бы не поверила. Он выглядел таким благопристойным, а его поэзию заполняли целомудренно возвышенные девы и супружески безгрешные мадонны.
