Теперь он был обезврежен. Стал просто маленьким мальчиком.
— Ну что, едем? — спросил он нетерпеливо.
Кэт ответила не сразу. Она понимала, что следует делать. Надо отвезти его любоваться раковинами в участок. Он уже не мог причинить вреда ни ей, ни кому-либо еще.
Но ведь он был так доверчив. Так хотел, чтобы его отвезли на пляж. У него не было ни малейшего представления, что случится с ним дальше. Хорошо бы для начала дать ему немного поспать.
— Не прямо сейчас, — ответила она.
— Не сейчас?
— Подождем до утра. Ночью все равно ничего не видно.
— Тогда ладно.
— Ты, наверно, устал. Да?
— Нет. Ну, может, совсем немножко.
— Ляг поспи, а с восходом солнца отправимся в путь.
— Хорошо.
Она отвела его в спальню, велела снять джинсы. Он остался в одних трусах. Совсем хилый. Правое плечо на три фута ниже левого. Кэт уложила его и накрыла одеялом.
— Хорошая кровать, — сказал он.
Она присела с краешку, коснулась его растрепанных волос.
— Теперь засыпай, — сказала она.
— Если бы у меня была собака, она правда спала бы со мной по ночам?
— Ну…
— Собака тоже хотела бы поехать на пляж?
— Да, собакам там нравится.
— А у вас когда-нибудь была собака?
— Давным-давно. Когда я была маленькой.
— Как ее звали?
— Смоки. Ее звали Смоки.
— Хорошее имя — Смоки.
— Ты правду сказал, что у тебя нет имени?
— Ага.
— А есть имя, которым ты сам себя называешь?
— Вообще-то нет.
— Мы должны будем как-то тебя называть.
— Мне нравится Смоки.
— Смоки — собачье имя.
— А-а…
— А сейчас спи.
— Хорошо.
Он закрыл глаза и через несколько минут уже мирно посапывал.
Она сидела и смотрела на дитя-эльфа, подменыша, ребенка лесных гномов. Как с ним поступят? Он никому не причинил зла, и это станет аргументом в его пользу, однако все будут знать, как знает она сама, что он еще вполне способен натворить бед. Но все же он ребенок, и очень восприимчивый ребенок — его можно перевоспитать. А когда его фотография появится в газетах, целые толпы добрых самаритян выстроятся в очередь, дожидаясь, когда власти скажут свое слово и можно будет его усыновить.
Но выпустят ли его когда-нибудь на свободу? Люди перепуганы, еще как перепуганы. Мальчика захотят изучать, это понятно, но захотят ли вернуть к нормальной жизни? Вряд ли. Как общество воспримет, что члена группировки, взрывавшей на улицах первого встречного, после курса интенсивной психотерапии выпустили гулять среди обычных людей? Нет, толерантность к террористам в обществе равна нулю. Даже к детям-террористам.
Вот он, спит у нее на кровати. Исчадие ада — уродец, которому было суждено давным-давно умереть в закоулках Буффало, которого недоносила женщина, принимавшая бог знает сколько наркотиков. Он спит, и ему снится, как его отвезли на пляж, чтобы он смог прижать раковину к своему недоразвитому уху. Хочет, чтобы его звали собачьим именем.
Кэт положила бомбу в сумочку, вместе с «Листьями травы». Брать бомбу с собой было безумием, но нельзя же было оставить ее в одной квартире с ребенком. Она взяла из аптечки в ванной снотворное, налила стакан воды, вернулась в спальню и разбудила ребенка.
Тот моргал глазами, не понимая, что происходит. Он не выглядел напуганным, но вел себя не так, как вел бы себя в новом, незнакомом месте обыкновенный ребенок Для него теперь все было незнакомым. Он вышел в большой мир.
Она сказала:
— Извини, что разбудила. Выпей таблетку.
— Хорошо, — сказал он.
И больше ничего. Никаких вопросов. Он внушал любовь и ужас в одно и то же время.
Он открыл рот. Она положила таблетку ему на язык, дала воды. Он послушно проглотил снотворное.
— Теперь спи, — сказала она.
Кэт посидела с ним несколько минут, пока он снова не уснул.
Потом тихонько вышла из квартиры и заперла за собой дверь. Повернув ключ, она вдруг подумала: вдруг вспыхнет пожар, увидела себя одной из тех женщин в теленовостях, которые выскакивали на несколько минут купить сигарет или молока, оставив детей одних, потому что больше дома никого не было, потому что, кроме них, некому было за детьми присмотреть, а им срочно понадобились сигареты, или молоко, или что-нибудь другое, столь же необходимое, и вот несколько минут спустя такая женщина стоит поддерживаемая соседом или пожарным, пламя же тем временем делает свое дело.
К черту. Все будет нормально. Пожалуйста, маленький убийца, пусть все будет нормально.
В участок она пошла пешком. Надо было пройти около пятнадцати кварталов, но это и хорошо — ей требовалось время, требовалось одиночество. Она хотела шагать и чтобы рядом никого. Проходя по обезлюдевшим улицам, на несколько мгновений она представила, что может выскользнуть из своей нынешней жизни, может зажить по-другому, оставаясь при этом собой, но свободной от призраков и страхов, от постоянного поиска скрытой опасности, стать женщиной, у которой есть работа и есть ребенок, которая решает самые обычные проблемы — как заплатить за квартиру, на что купить продукты. В те несколько мгновений это казалось ей невообразимым счастьем.
Пит ждал у входа в участок Он курил, хотя бросил это дело уже несколько лет назад. Зажав во рту дымящийся окурок он устремился навстречу Кэт.
— Еще один, — сказал он негромким ровным голосом.
Она решила было, что мальчишка взорвал себя у нее в квартире. Нет, ерунда, бомба-то здесь, у нее с собой.
Бомба лежала у нее в сумочке. Рядом с «Листьями травы».
— Где? — спросила Кэт.
— В Чикаго.
— В Чикаго?
— Сообщили двадцать минут назад.
— Что еще известно?
— Похоже, все то же самое.
— Но в Чикаго.
— Подробности еще будут. Но и так все совпадает. Одна жертва, насколько пока удалось установить. На Лейк-Шор-драйв.
— Дерьмо какое.
— Ага.
— А что говорит старуха? Она вообще что-нибудь говорит?
— Пока тебя не было, сказала одну-единственную вещь. Знаешь какую?
— Давай.
— Она сказала, что хочет с тобой поговорить. Больше ничего.
— Тогда, наверно, лучше пойти с ней поговорить.
— Ага. Не помешает.
Они с Питом вошли в участок В комнате для допросов женщина сидела все такая же — прямая, как шомпол, с остекленелым взглядом чучела, — какой ее оставила Кэт. Но теперь ее окружало с полдюжины крепких парней из ФБР.
Пит пропустил Кэт вперед. Фэбээровцы нехотя расступились. Кэт села напротив женщины, та моргнула, слегка тряхнула головой и улыбнулась кривой кокетливой улыбкой.
Кэт сказала:
— Я побывала у вас дома.
— Но его там не было, так?
— Да, — сказала Кэт. — Не было.
— Он не пропадет. Я за него не беспокоюсь.
— Я видела, что у вас там на стенах.
— По-моему, детей хорошо воспитывать на поэзии. Полагаю, это должно быть им полезно.
— Почему вы выбрали именно Уитмена?
— Он последний из великих. Все, кто был после, так легковесны.
— Но это же не единственная причина?
— Всем хочется докопаться до причины, не правда ли? Ладно, я скажу. Уитмен был последним, кто по-настоящему любил этот мир. При его жизни машины только входили в силу. Если бы могли вернуться во времена Уитмена, мы, возможно, снова научились бы любить этот мир.
— И вы хотели, чтобы стихи внушили детям эту мысль?
— Поэзия не внушает мысли. Она воспитывает чувство красоты. Я хотела, чтобы мои дети понимали красоту. Моя семья возвращает ее в мир.
— Вы говорили, что принадлежите к большой семье.
— Люди так разобщены в наши дни. Раньше-то мы жили в деревнях.
— Где остальные члены вашей семьи?
— Боюсь, мы утратили всякую связь друг с другом.
— Наверно, вы могли бы сказать, где находятся хотя бы некоторые из них.
— Нет, право, не могу. Я только воспитывала своих детей здесь, в Нью-Йорке. А теперь мне никто не звонит. Никто не пишет.
— Вы говорили, что настало время. Вам самой тоже кто-то должен был об этом сообщить.
— О нет, я поняла это давным-давно. Двадцать первого июня этого года. Это первый день лета, когда дни начинают становиться короче. He правда ли, время, когда рано темнеет, всегда наступает слишком быстро?
На плечо Кэт легла тяжелая рука агент ФБР. Она подняла взгляд. Пожилой, жутко похожий на Застенчивого из «Белоснежки». Она никогда раньше его не встречала.
Он сказал:
— Теперь ею займемся мы.
— Дорогая, приятно было с вами поговорить, — сказала женщина.
— Дайте мне еще немного времени, — попросила Кэт.
— Теперь ею займемся мы, — повторил фэбээровец.
Она поняла. Сейчас за дело возьмутся следователи.
Попытки действовать убеждением исчерпаны.
Кэт обратилась к женщине:
— Вам же будет лучше сказать мне все, что вы знаете. Прямо сейчас. Эти ребята будут с вами не очень обходительны.
