Элеонор посмотрела на поле: по его дальнему краю шли два человека, и одним из них был, несомненно, Тони. Внезапно она почувствовала себя до смешного счастливой.
— Думаю, я так и поступлю.
Она вскочила с кресла, намереваясь сейчас же броситься вперед, но потом остановилась и повернулась обратно к миссис Ренвик. Положила руки ей на плечи, наклонилась и поцеловала в щеку.
— Спасибо вам! — сказала Элеонор.
Оставив миссис Ренвик в ее плетеном кресле, Элеонор сбежала по ступеням веранды и, миновав засыпанную гравием дорожку, двинулась вперед по пружинистому газону. Тони издалека заметил ее и помахал рукой. Она помахала в ответ, а потом бросилась бежать: пускай им предстояло провести остаток жизни вместе, она все равно не хотела терять ни минуты.
Приоткрыв глаза в полной темноте, Антония со сна решила, что находится в своей спальне в Лондоне. Однако в следующую минуту поняла, что это не так. Не гудели на улице машины, свет уличных фонарей не пробивался сквозь занавески, которые никогда не задергивались до конца, не было натянуто до самого подбородка пуховое одеяло. Кругом тьма, тишина и холод. Льняные простыни подоткнуты под матрас. В спальне пахнет лавандой. Значит, сегодня утро субботы, конец января, и она не в Лондоне, а дома, за городом, приехала на выходные.
Мать Антонии явно удивилась, когда та позвонила ей по телефону и сообщила, что выезжает.
— Дорогая, мы будем счастливы тебя видеть! — Миссис Рэмзи обожала короткие наезды дочери домой. — Но ты тут не заскучаешь? Делать совсем нечего, а погода просто ужасная. Все время бури и страшный холод. К тому же на выходные обещают сильный снегопад.
— Не имеет значения. — Без Дэвида ничто не имело значения. Антония была уверена лишь в одном: она ни за что не останется одна в Лондоне на уикенд. — Я приеду на поезде, если папа сможет встретить меня на станции.
— Ну конечно он тебя встретит… В обычное время. Я прямо сейчас побегу наверх, постелю тебе постель.
Миссис Рэмзи оказалась права насчет погоды. Стоило поезду отойти от вокзала Паддингтон, как повалил снег. Когда они добрались до Челтнема, он уже укрывал платформу толстым одеялом и отец Антонии приехал ее встречать в ботинках на толстой подошве и старом твидовом пальто, подбитом кроличьим мехом: пальто он унаследовал от своего отца и надевал только в самые суровые холода. Дорога домой была полна опасностей, колеса то и дело скользили по замерзшей дороге, однако они добрались без приключений. Зато приехав, оказались в полной темноте: стоило семейству приняться за ужин, как во всей округе отключился свет. Отец Антонии зажег свечи и стал дозваниваться местным властям; ему сказали, что оборвался центральный провод, но его уже пытаются починить. Вечер они провели при свечах, сидя у камина и разгадывая кроссворд; благодаря старой дровяной плите у них была хотя бы возможность нагреть воду для грелок и вскипятить себе чаю.
И вот настало утро… Но вокруг по-прежнему была тьма, тишина и холод. Антония вытащила из-под одеяла руку, по которой сразу побежали мурашки, и попыталась включить настольную лампу. Света не было. Ей ничего не оставалось как сесть в постели, отыскать спички и зажечь огарок свечи, который она принесла в спальню вчера вечером. В ее мерцающем свете Антония взглянула на часы и с удивлением обнаружила, что уже половина десятого. С решительностью отчаяния она отбросила одеяло и ступила на ледяной пол. Раздвинула занавески и увидела белый снег и черные силуэты деревьев на фоне серого неба. Солнца не было и в помине. Дикий кролик оставил на лужайке цепочку следов, похожую на строчку швейной машинки. Поеживаясь, Антония натянула свою самую теплую одежду, в свете свечи расчесала волосы, почистила зубы и пошла вниз.
Казалось, в доме нет ни души. Ни один звук не нарушал тишину. Молчали стиральная машина и посудомойка, не гудели пылесос и полотер. Однако в камине в холле кто-то развел огонь: угли гостеприимно потрескивали и источали знакомый успокаивающий запах.
В поисках компании Антония заглянула на кухню, где было относительно тепло, и обнаружила там мать, сидящую у стола, застеленного газетами: она собиралась взяться за утомительную процедуру ощипывания фазанов.
Невысокая и стройная, с проседью в густой гриве вьющихся волос, мать подняла глаза и увидела входящую Антонию.
— Дорогая! Видишь, какой ужас? До сих пор нет электричества. Ты хорошо выспалась?
— Я только что проснулась. Вокруг было так темно и тихо, как на Северном полюсе. Как ты думаешь, я смогу вернуться в Лондон?
— О, конечно, все будет в порядке. Мы слушали прогноз — говорят, самое худшее уже позади. Поищи себе чего-нибудь на завтрак.
— Я хочу только кофе. — Она налила себе большую кружку кофе из кофейника, стоявшего на теплой плите.
— В такую погоду обязательно надо плотно завтракать. Ты хорошо питаешься? По-моему, ты ужасно похудела…
— Это просто Лондон на меня влияет. Прошу, не квохчи надо мной как наседка. — Она открыла холодильник, чтобы взять молоко; очень странно было видеть, что в холодильнике нет света. — А где все?
— Миссис Хокинс замело снегом. Она позвонила мне примерно час назад: не смогла даже выкатить велосипед из сарая. Я сказала, чтобы она не беспокоилась: все равно без электричества она ничего не сможет сделать.
— А папа?
— Пошел на ферму за яйцами и молоком. Вынужден был отправиться пешком, потому что вчерашняя буря повалила старый бук рядом с домом Диксонов и дорога заблокирована. Когда ты выезжала, в Лондоне тоже был сильный ветер?
— Да, но там он ощущается по-другому. Просто становится еще холоднее и по улице летают мусор и всякие пакеты. Но деревья все-таки не падают. — Она присела за стол и стала смотреть на мать, которая своими ловкими пальцами умело ощипывала птицу. Серые и коричневые перья плавали в воздухе. — Почему ты ощипываешь фазанов? Обычно этим занимается папа.
— Верно, и я собираюсь подать их сегодня на ужин, но после того как он ушел, а я перемыла после завтрака посуду, я просто не знала, чем еще себя занять. Я имею в виду, в отсутствие электричества. В конце концов, выбор сводился к ощипыванию фазанов или чистке серебра, а я настолько ненавижу чистить серебро, что предпочла заняться фазанами.
Антония поставила кружку и потянулась за второй тушкой.
— Я тебе помогу. — Тельце было холодное и твердое, пух на упитанной грудке пушистый и густой. На шейке росли голубые перья, напоминающие глазки на павлиньем хвосте, яркие словно драгоценные камни.
Положив фазана на стол, Антония расправила его крыло наподобие веера.
— Я всегда чувствую себя ужасно виноватой, когда разделываю такое вот восхитительное творение природы.
— Знаю. Я тоже. Поэтому обычно их ощипывает отец. Но все-таки есть в этом процессе что-то успокаивающее, идущее из глубины веков. Сразу вспоминаешь многие поколения сельских жительниц, которые так же сидели на кухне и беседовали с дочерьми. А пухом потом набивали подушки и стеганые одеяла. Да и вообще, нечего предаваться сентиментальности. Птицы все равно уже мертвые, а что может быть лучше аппетитного жареного фазана на ужин. Я пригласила Диксонов и Тома прийти поужинать с нами. — Она взяла большой пластиковый пакет для мусора и начала заталкивать в него перья. — Я подумала, — добавила она, явно стараясь, чтобы ее слова прозвучали естественно и легко, — что и Дэвид тоже придет.
Дэвид. Миссис Рэмзи всегда тонко чувствовала настроения других людей, и Антония поняла, что этот брошенный вскользь намек был приглашением к откровенности. Однако она была просто не в силах сейчас говорить о Дэвиде. Она приехала домой на выходные, потому что чувствовала себя одинокой и несчастной, но произнести это вслух Антония не могла.
Имя Дэвида было естественным образом упомянуто в их разговоре потому, что Дэвид и Том Диксон были братьями, а их родители всю жизнь соседствовали и дружили с семейством Рэмзи. Мистер Диксон управлял фермой, а мистер Рэмзи владел местным банком, однако они с удовольствием играли вместе в гольф и при первой же возможности уезжали на недельку порыбачить. Миссис Рэмзи и миссис Диксон тоже были близкими подругами, столпами сельского Женского института и членами бридж-клуба. Том, старший брат, работал вместе с отцом. Он всегда казался Антонии очень взрослым, ответственным и самостоятельным. Том охотно чинил их сломанные велосипеды и строил плоты, но тесной дружбы между ними не было. А вот с Дэвидом… Дэвид и Антония, которых разделяло всего несколько лет, были неразлучны.
Словно брат и сестра, говорили все, но в их отношениях было нечто большее. Для нее не существовало других ребят кроме Дэвида. Когда пришло время им ехать в школу, а потом в колледж, когда их пути разошлись, а жизненные горизонты расширились, можно было ожидать, что детская привязанность постепенно превратится просто в крепкую дружбу, однако произошло совсем по-другому. Разлука только укрепила связь между ними, поэтому при каждой встрече их чувства становились все сильней. Антонии уделяли внимание другие юноши, а потом другие мужчины, однако у них не было никаких шансов, потому что по сравнению с Дэвидом все они казались ограниченными, скучными или излишне настойчивыми, что ее страшно раздражало.
