– Поторопись.
– Саня, я тебя только об одном прошу…
– Да проси сразу не об одном.
– Саня! Не пей!
И трубка засмеялась, и гудки прервали смех. Александр почувствовал, что счастлив. И спустился в метро…
А вышел он из метро через десять дней. По крайней мере, так ему сейчас казалось. Ведь лишь сейчас он cмог опомниться. Отдышаться. Вспомнить, что случилось с ним и Наташей. С ним и театром. При воспоминании о Наташе он чувствовал боль в левой стороне тела – плечо, грудь, рука. «Так болит мое большое сердце», – подумал Александр и через силу улыбнулся. Увидел свое отражение в стекле газетного киоска: улыбка была странной. Как будто он собирался сказать важные, горькие слова, но кто-то залепил ему рот вот этой – чужой – улыбкой.
Он купил мороженое. Пусть холодно. Пусть он только недавно оправился от болезни. И чувствовал, что вот-вот заболеет вновь. Пусть. Он ел мороженое и вспоминал выступление Сильвестра Андреева перед труппой. Это была речь развенчанного монарха – лишь несколько человек это понимали. Но Сильвестр был великолепен: предельно сосредоточен, суров и точен в формулировках. Это выступление произвело на Александра неотразимое впечатление, и сейчас все события десяти дней-вихрей он видел сквозь него.
Андреев объявил, что по причинам, которые «всем известны, и потому я не стану их называть», в спектакле произойдут важные перемены. Александр лишается роли Джуль– етты. Он будет играть Тибальта. Господин Ганель меняет концепцию роли брата Лоренцо: буддизм изгнан, пришло православие. На роль Джульетты претендент ищется. «Не претендент, конечно же, – без улыбки поправил себя режиссер в полной тишине, – а претендентша. Все изменилось. Все».
Мороженое обжигало губы, леденило язык, сладким холодом растекалось по нёбу. «Вот для Наташи было бы раздолье, – подумал Александр, – посочинять, почему небо и нёбо – такие похожие слова… Наверняка сказала бы какую-нибудь нелепость вроде „каждый носит с собой небо… Зев небесный…“»
Александр подумал о том дне, когда привел Наташу в театр.
Долгожданное «в пятницу в пять». Помнил, как смотрел в ее глаза (испуганные), сжимал ее пальцы (дрожащие). Помнил, как подумал: а стоит ли театр со всем его возвышенным мусором таких страданий? Женщина, которую он так любит, сейчас мучается от одной мысли, что кто-то, ей совсем незнакомый, может ее отвергнуть. Страдает от предчувствия, что придется ему не по вкусу. И насколько этот экзамен ей важнее, чем то, что он, Александр, ведет ее за руку. Что он с нею нежен. «Мы разрываем свои души из-за миражей», – сказал он, закрывая дверь на ключ. И крепче сжал ее руку.
Но Наташа совершенно не была готова к философствованию. Выходя из подъезда, она проворчала:
– Почему это именно в пятницу в пять? Что за дата такая стихотворная? Смехотворная?
– …Даты премьеры не изменим, – голос Сильвестра был крепок, как всегда, и слышали его даже актеры, сидящие в почтении и страхе на самых последних рядах. – Мы станем, если нужно, репетировать и по ночам, но премьеру не отложим. Так не было ни разу за двадцать лет, что я руковожу театром, и так не будет. Пока я здесь.
Что за спектакль мы сделаем по «Ромео и Джульетте», пьесе о вечной любви? Спектакль о вечной ненависти. Чтобы с первой же сцены было кристально ясно: насилие – естественно, любовь – противоестественна. Поцелуй здесь – исключение, удар – норма. Герои валяются в пыли, как злые насекомые, рычат друг на друга, как звери. Дерутся у дверей церкви, как у кабака. Важной фигурой, прямым представителем ненависти, ее воплощением становится Тибальт. Я верю, что Александр сможет сыграть брата Джульетты – полузверя, жаждущего крови. Тибальт исчерпывается автохарактеристикой: «Мне ненавистен мир и слово "мир"».
Наташа стояла перед дверью театра. Вдруг перекрестилась и резко вошла. Они поднимались по лестнице – один пролет, второй, третий, четвертый – она отказалась подниматься на лифте («Он обязательно застрянет, с моим-то везением»). Александр не отпускал ее руку. «Пусть смеются, если увидят», – решил он.
Они поднимались по ступеням.
Легкость: Александр знает, что Наташа актриса невеликая, и, скорее всего, они через минут десять выйдут из кабинета Сильвестра, понурив головы. Тяжесть: Наташа знает, что она актриса невеликая, и, скорее всего, они через минут десять выйдут из кабинета Сильвестра, понурив головы. Легкость: «Мы выйдем из театра, и все будет как раньше», – думает Александр. Тяжесть: «Мы выйдем из театра, и все будет как раньше», – думает Наташа.
Пролеты преодолены. Вот и Сцилла Харибдовна – кивает любезно, одета помпезно. Но Наташа не заметила всесильную Сильвестрову помощницу. Она, как когда-то Александр, ослепла от черного цвета режиссерской двери. А потом, когда они вошли, и от лика Сильвестра.
Для них был подан чай. Режиссер пил из бокала воду, исследуя лицо Наташи. Присматривался к ее страху, вглядывался в робость. Взглядом привыкшего к подобострастию человека впитывал ее почти рабское желание понравиться. «Не нервничайте, пожалуйста. К вам здесь заранее хорошо настроены», – сказал Андреев.
Сейчас Александру кажется, что уже тогда в этой ласке он почувствовал угрозу. Но память льстит. Кажется, что ты все предчувствовал и знал заранее, но что-то помешало принять предчувствия всерьез. А сейчас память снова возвращает Александра к речи Сильвестра.
– Мы забудем о романтическом влюбленном Ромео. Если мы прочтем пьесу внимательно, то поймем, что Ромео – плоть от плоти Вероны, где кровь проливали так же легко… так же легко, как проливают сейчас. Послушайте, что Ромео говорит своему другу Бенволио: «И ненависть, и нежность тот же пыл слепых, из ничего возникших сил». Он уравнивает ненависть и любовь. Он подавлен своим чувством. Он «пригибается под бременем любви». Дальше происходит нечто, выходящее за рамки жизни Вероны. Встреча на балу. Сцена на балконе. Любовь Ромео и Джульетты – это вызов городу. И дело вовсе не в том, что они дети двух враждующих семейств. Просто здесь так не любят.
Вот один из самых важных моментов будущего спектакля: влюбленный Ромео приходит к отцу Лоренцо и говорит: «Как заповедь твоя мне дорога! Я зла не помню и простил врага». Он полюбил Джульетту – непозволительной для этой жизни, непростительной для Вероны любовью.
Я найду решение, чтобы зритель сразу же вспомнил слова Тибальта: «Мне ненавистен мир и слово "мир"». Это два прямо противоположных, как любовь и ненависть, взгляда на жизнь. Полюбив Джульетту, Ромео победил свой род и свой город.
Таким образом, напряжение между Ромео и Тибальтом – основной конфликт спектакля. Их отношения не менее важны, чем отношения Ромео и Джульетты. Потому что мы…
– Делаем спектакль о ненависти, – громко отозвался Семен Балабанов.
Наташа неожиданно начала читать монолог Джульетты – любимый монолог Александра. Вдруг, даже не вставая со стула, она заговорила-запела: «Ночь кроткая, о, ласковая ночь! Ночь темноокая, дай мне Ромео!..»
Андреев слушал благосклонно, но без восторга. Тогда Наташа, словно почувствовав, что режиссер хочет услышать монолог яростный, почти закричала, наполнив голос отчаянием: «О сердце змея, скрытого в цветах! Так жил дракон в пещере этой дивной!» Джульетта, клянущая Ромео, пришлась Сильвестру по вкусу.
Она никогда так хорошо не играла. Александр подумал о том, какой оплодотворяющей мощью обладает талант Андреева. Даже маленькие талантики на время обретают мощный голос. Пока он на них смотрит.
Наташа читала и читала монолог Джульетты – восторженно, забыв, что ее могут, как выстрелом, сбить одним лишь «спасибо». Она не думала, что Александру, возможно, больно слышать, как подруга властно присваивает его недавнюю роль. До подобных ли рассуждений в такой момент? Поэзия Шекспира захватывает. Взгляд режиссера гипнотизирует. И ей самой нравится, как она владеет своим голосом – то снижая его до отчаяния, то возвышая до надежды.
Она закончила монолог, ни разу не прерванная, не оставленная вниманием. Андреев молчал. Смотрел то на нее, то на Александра. «Вам повезло. Ваша подруга изумительна, – Сильвестр сделал паузу, потянулся к бокалу с водой, передумал пить и добавил: – Но не это главное. Она хорошая актриса». Наташа ждала, как приговора, слов, которые должны последовать, и они явились: «Вы приняты в труппу». «Я не верю», – вдруг ответила Наташа. Андреев засмеялся: «Не верите мне, поверьте тогда отделу кадров. Завтра придете туда и оформитесь. А начнем мы с ролей немногословных, но важных».
И потом они спускались по лестнице. Наташа снова отказалась ехать на лифте. «Вот теперь уже точно застряну, а я хочу танцевать, танцевать, танцевать», – шепнула она ему, проходя мимо стола Сциллы Харибдовны. Наташа была потрясена своим успехом. Не думала, что может ранить Александра, причем не только своим легкомысленным отношением к его переживаниям по поводу роли Джульетты. Он заметил и почти эротическое наполнение ее желания войти в круг тех, кого ценит Сильвестр Андреев.
