— Самое меньшее с вас просят две тысячи долларов, — объявил продавец, — самое большее — две тысячи триста.
— Дай мне нашу бумагу, — протянул руку Смоки. Продавец передал ему листок; Смоки взглянул на него и вернул обратно.
— Вы, наверное, хотите, чтобы я тоже дал вам карточку, — сказал он человеку с квадратной челюстью.
— Ясное дело.
Смоки достал свою карточку, перевернул ее и что-то нацарапал на обороте.
Человек с квадратной челюстью взял карточку, затем быстро взглянул на нее.
— Тут сказано — полторы тысячи.
— Славная круглая цифра, — лишь подтвердил Смоки.
— Но вы же не продадите мне машину за такую сумму!
— Совершенно верно, приятель, не продам. И при этом кое-что скажу. Ни один из тех, чьи карточки у вас в руках, тоже вам не продаст за ту сумму, что стоит на обороте. — Смоки сгреб со стола карточки и одну за другой стал возвращать покупателю. — Пойдите в этот магазин, и вам скажут, что сюда не включен налог. Вот сюда не входит стоимость дополнительного оборудования, а может быть, и налог тоже. Здесь вот — не учтен процент с предварительных расходов агента, стоимость номерного знака и еще кое-что… — Он прокомментировал таким образом все карточки и наконец дошел до своей. — Что до меня, то я не включил стоимость колес и двигателя: об этом можно будет поговорить, если вы вернетесь с твердым намерением сделать покупку.
Человек с квадратной челюстью был сражен.
— Это старый трюк, приятель, — сказал Смоки, — предназначенный для покупателей вроде вас, и называется он «Чтоб вернулся!». — И неожиданно спросил: — Ну, так вы мне верите?
— Угу. Я вам верю.
— Вот видите, только девятый агент — вот здесь и сейчас — впервые сказал вам все по-честному, впервые выложил вам все как оно есть, — приканчивая покупателя, сказал Смоки. — Верно?
— Да, пожалуй, вроде так, — нехотя согласился тот.
— Вот так мы здесь торгуем. — Смоки по-дружески обхватил человека с квадратной челюстью за плечи. — Значит, теперь, приятель, вам дан старт. А сейчас вы объедете всех этих агентов и попросите их назвать другую цену — настоящую. — Мужчина поморщился; Смоки сделал вид, что не заметил этого. — А потом, когда захотите, чтобы с вами говорили по-честному, чтобы вам назвали цену, заплатив которую, вы можете выгнать машину на улицу, возвращайтесь ко мне. — Агент протянул мясистую руку. — Желаю удачи!
— Постойте-ка, — взмолился человек с квадратной челюстью. — А почему бы вам не сказать мне сейчас?
— Потому что вы еще не дозрели. Потому что мы с вами пока будем только зря терять ваше и мое время.
Человек помедлил лишь секунду.
— Нет, я уже вполне дозрел. Так какая же, по-честному, будет ваша сумма?
— Выше любой из этих фальшивок, — предупредил его Смоки. — Но в мою сумму будут включены дополнительные приспособления, налог, проценты, номерной знак, бак горючего — все, что положено.
Через несколько минут они сошлись на сумме в две тысячи четыреста пятьдесят долларов. Продавец стал оформлять бумаги, а Смоки начал обход демонстрационного зала.
Адам увидел, как его почти тотчас остановил самоуверенный человек с трубкой, в элегантном пиджаке из дорогого английского твида, безупречно отутюженных брюках и туфлях из крокодиловой кожи. Они довольно долго беседовали, и, когда мужчина ушел, Смоки, покачивая головой, подошел к Адаму.
— Этому ничего не продашь. Доктор! С ними лучше не связываться. Хочет получить машину по дешевке, да еще чтобы обслуживали ее вне очереди, а на период ремонта бесплатно предоставляли машину, точно они лежат здесь у меня на полке, как пакетики с лейкопластырем. Спросите любого агента насчет врачей. Вы сразу почувствуете, что попали в больное место.
А вот в отношении коренастого лысеющего мужчины с хриплым голосом, который пришел покупать машину для жены, Смоки был настроен менее критически. Он представил его Адаму: шеф местной полиции — Уилбер Аренсон. Адам, не раз встречавший фамилию шефа в газетах, почувствовал, как холодные голубые глаза впились в него и он навеки запечатлелся в памяти полицейского. Парочка уединилась в кабинете Смоки, где и состоялась сделка — как подозревал Адам, весьма выгодная для покупателя. Когда шеф полиции ушел, Смоки сказал:
— С полицией надо уметь ладить. Мне бы пришлось здорово раскошелиться, если бы на все машины, которые мой отдел технического обслуживания иной раз вынужден оставлять на улице, нашлепывали наклейки.
Смуглый мордастый человек вошел в зал и, подойдя к справочной стойке, взял дожидавшийся его конверт. Смоки перехватил посетителя на выходе и обменялся с ним сердечным рукопожатием. Немного позже он пояснил Адаму:
— Это парикмахер и один из наших «охотничьих псов». Сажает человека к себе в кресло, стрижет и рассказывает, как его здесь хорошо обслужили, какую удачную сделку он провернул. Случается, его клиенты заглядывают к нам, и если машину покупают, то немного комиссионных перепадает и ему. — Смоки рассказал, что у него около двадцати таких «охотничьих псов», в том числе работники бензоколонок, аптекарь, кассир в дамской парикмахерской и гробовщик. — Скажем, умирает человек. Жена решает продать его машину — чтобы, возможно, приобрести какую-нибудь поменьше. И гробовщик обычно действует на нее как гипнотизер: она пойдет, куда он скажет, и если приходит к нам, то мы уж его не забываем.
Они вернулись в мезонин, где Смоки подал кофе, сдобренный коньяком из бутылки, которую он прятал в ящике стола.
За кофе Смоки завел разговор об «Орионе».
— Когда он выйдет на рынок, Адам, вот будет бум, мы продадим столько «Орионов», сколько сумеем получить. Вы же знаете, как оно бывает. — Смоки помешал кофе в чашечке. — Я тут подумал, если бы вы могли использовать свое влияние, чтобы мы получили побольше, это было бы неплохо и для Терезы с ее детишками.
— Но и в карман Смоки Стефенсена денежки тоже потекут! — резко сказал Адам.
Агент пожал плечами.
— Люди должны помогать друг другу.
— В данном случае это исключено. И я попрошу вас никогда больше не поднимать такого вопроса и не заговаривать ни о чем подобном.
Адам замер, чувствуя, как в нем закипает гнев, — ведь конфликтная комиссия как раз и создана для того, чтобы исключить подобные сделки. Потом это его лишь позабавило, и он решил дать спокойный ответ. Когда речь шла о бизнесе и о продаже машин, Смоки Стефенсен явно отбрасывал все соображения морали и потому не видел в своем предложении ничего дурного. Возможно, агент и должен быть таким. Адам не был в этом уверен, как не был уверен пока еще и в том, что́ надо рекомендовать Терезе.
Но первое впечатление он получил. Оно было противоречиво — ему хотелось переварить его и хорошенько подумать.
Хэнка Крейзела, который обедал в Дирборне с Бреттом Дилозанто, можно было бы назвать невидимой частью айсберга, если под айсбергом подразумевать автомобильное дело.
Крейзел, стройный, мускулистый мужчина лет пятидесяти пяти, возвышавшийся над окружающими, словно колли над сворой терьеров, был владельцем фирмы по производству автомобильных частей.
В представлении обывателей Детройт ассоциируется с известными автомобильными компаниями, главенствующее место среди которых занимает Большая тройка. Такое впечатление в общем-то верно, хотя автомобильные магнаты представляют собой лишь видимую часть айсберга. Его невидимой частью являются тысячи фирм-поставщиков, среди которых есть и крупные, но в большинстве своем это довольно мелкие предприятия, ютящиеся в разных закутках и располагающие до смешного ничтожным капиталом. В Детройте их можно увидеть везде и всюду: в центре, в пригородах, на дорогах, при больших заводах. Размещены они по-разному — в просторных зданиях и в развалюхах, в заброшенных церквах и в чердачных помещениях. Кое-где рабочие объединены в профсоюзы, но, как правило, на предприятиях профсоюзов нет, хотя суммы, выплачиваемые ежегодно рабочим, составляют миллиарды долларов. При всем различии роднит их одно: каждое предприятие вносит свою каплю в Ниагару частей и деталей — иногда крупных, а в большинстве мелких, порой известных только специалистам, но из которых и получается автомобиль. Без поставщиков Большая тройка была бы подобна пчеловоду без пчел.
Хэнк Крейзел как раз и был такой пчелой. А кроме того, он был еще старшим сержантом морской пехоты. Он участвовал в корейской войне и до сих пор выглядел отставным воякой с коротко остриженными, слегка седеющими волосами, аккуратно подстриженными усиками и прямой, как палка, спиной, что было особенно заметно, когда он стоял неподвижно, но случалось с ним это редко. Как правило, он весь был в движении и действовал стремительно, порывисто, четко — давай, давай, давай! — и так же говорил на протяжении всего дня, начинавшегося рано утром в Гросс-Пойнте и кончавшегося уже на заре другого дня. Эта привычка, как и некоторые другие, довела его до двух инфарктов, и врач предупредил, что еще один инфаркт — и ему конец. Но Хэнк Крейзел воспринял это предупреждение так же, как воспринял бы в свое время сообщение о том, что в джунглях засел враг. Он пер напролом, убежденный в своей несокрушимости и удаче, которая редко подводила его.
