Туанетта открыла доступ на участок за своим домом, устроив неофициальный кемпинг вдвое дешевле уссинского, и там уже раскинула палатку молодая семья из Парижа. Условия были спартанские — сортир и душевая у Туанетта на улице, а вода — из краника со шлангом, но продукты поставлялись с фермы Оме, и был еще бар Анжело, и, конечно, пляж, песку на котором было еще маловато, но прибывало с каждым приливом. Камней уже не стало видно, земля была ровная и гладкая. Скалы за линией прибоя защищали и укрывали пляж. Многочисленные ручейки и лужицы — детям было над чем радостно покричать. Я обнаружила, что Летиция быстро подружилась с саланскими детьми. Поначалу они держались слегка недоверчиво — они редко видели туристов и потому были настороже, — но обаяние Летиции скоро растопило лед. Через неделю я уже все время видела их вместе — они бегали босиком по деревне, тыкали палками в ètier, скакали и катались по дюнам, и Петроль в исступлении гонялся за ними. Серьезный круглолицый Лоло особенно привязался к девочке; он очень забавно перенимал ее городскую речь и передразнивал ее акцент.
Мои племянники с ними не играли. Вместо этого, хоть мой отец и пытался удержать их при себе, они проводили бо́льшую часть времени в Ла Уссиньере. Там, возле кинотеатра, был зал игровых автоматов, на которых мальчики с удовольствием играли. Адриенна, оправдываясь, сказала, что им быстро становится скучно.
Кроме них, из детей не интересовался пляжем только Дамьен. Самый старший из саланских детей, он был и самым замкнутым; я часто видела его одного — он курил, околачиваясь на вершине утеса. Я спросила, не поссорился ли он с Лоло, но он лишь пожал плечами и помотал головой. Детские ссоры, небрежно объяснил он. Иногда ему просто надо побыть одному.
Я ему почти поверила. Он унаследовал от отца нелюдимость и злопамятность; он не был особенно общителен по натуре, и его, конечно, обижало, что Лоло его так легко бросил, и ради кого — материковой девчонки едва восьми лет от роду. Меня несколько позабавили новые, взрослые замашки Дамьена — он начал развязно сутулиться, подняв воротник, совсем как Жоэль Лакруа и его дружки-уссинцы. А Шарлотта заметила, что у Дамьена, кажется, в последнее время появились деньги — больше, чем должно бы у мальчика его возраста. В деревне ходили слухи, что в банде мотоциклистов появился новенький — ездит на заднем сиденье. Судя по всему, подросток.
Мои подозрения подтвердились, когда я увидела его на той же неделе в Ла Уссиньере, возле «Черной кошки». Я пошла встречать «Бриман-1», прихватив несколько новых холстов для фроментинской галереи, и заметила Дамьена в компании Жоэля и других уссинских юнцов — они курили на эспланаде, под солнцем. Там были и девицы — голенастые, молодые, в мини-юбках. Я опять увидела Мерседес.
Она встретилась со мной глазами, когда я проходила мимо, и слегка задрала нос под моим пристальным взглядом. Она курила — дома она никогда этого не делала, — и мне показалось, что она бледновата, несмотря на яркую помаду, и темные глаза с потекшей тушью смотрят измученно. Когда я поравнялась с ней, она засмеялась — слишком пронзительно — и вызывающе затянулась сигаретой. Дамьен неловко отвернулся. Я не стала с ними заговаривать.
В Ла Уссиньере было тихо. Не мертвая тишина, как злорадно предсказывали некоторые саланцы, но сонная. Бары и кафе открыты, но наполовину пустуют; на пляже «Иммортели» от силы дюжина человек. Сестра Экстаза и сестра Тереза сидели на ступеньках гостиницы и помахали мне, когда я шла мимо.
— Ой, Мадо!
— Мадо, что у тебя там?
Я села рядом и показала им рисунки, что были у меня в папке. Сестры одобрительно закивали.
— Попробуй продать что-нибудь мсье Бриману, малютка Мадо.
— Да, нам не помешало бы что-нибудь такое, на что приятно смотреть, верно, ma soeur, а то у нас вечно перед глазами...
— ...одни и те же старые мученики.
Сестра Тереза провела пальцами по одной картине. Это был вид мыса Грино, с развалинами храма на фоне темнеющего вечернего неба.
— У тебя глаз художника, — сказала она, улыбаясь. — От отца достался.
— Передавай ему от нас привет, Мадо.
— И поговори с мсье Бриманом. Он сейчас на совещании, но...
— ...для тебя у него ни в чем отказу не бывает.
Я задумалась. Может, это и так, но мне не нравилась сама идея вести с ним дела. Я его избегала с нашей последней встречи; я уже знала, что ему интересно, почему я так долго не уезжаю, и не хотела давать ему возможность меня допросить. Я уже догадывалась, что он знает о происходящем в Ле Салане больше, чем мы думаем, и, хотя ему так и не удалось никого поймать на краже песка с «Иммортелей», он точно знал, что кража продолжается. Пляж на Ла Гулю невозможно было утаить от уссинцев, и я знала, что рано или поздно кто-нибудь проговорится про наш плавучий риф, — это лишь вопрос времени. Я подумала: когда это случится, лучше быть как можно дальше от Бримана.
Я уже собиралась уходить, когда заметила на земле перед собой что-то маленькое. Это была красная коралловая бусина вроде тех, какими мой отец украшал лодки. Многие островитяне все еще носят такие бусы; эту, должно быть, кто-то потерял.
— У тебя острый глаз, — сказала сестра Экстаза, видя, как я поднимаю бусину.
— Оставь ее себе, малютка Мадо, — сказала сестра Тереза. — Носи ее, она принесет удачу.
Я попрощалась с сестрами и встала: «Бриман-1» уже дал предупредительный гудок — десять минут до отхода, — а мне надо было обязательно успеть на пристань, но тут с силой хлопнула дверь, и из вестибюля «Иммортелей» донесся внезапный взрыв голосов. Я не разбирала, что они говорили, но тон был гневный и все повышался, словно кто-то уходил, продолжая сердиться. Голосов было несколько — басовые тона Бримана в контрапункте с остальными. Потом из вестибюля появились мужчина и женщина, чуть не наступив на нас, — на лицах у обоих застыла одинаковая ярость. Сестры отодвинулись, чтобы пропустить их, потом сдвинулись снова, словно занавески, ухмыляясь.
— Что-нибудь случилось? — спросила я у Адриенны.
Но ни она, ни Марэн не удостоили меня ответом.
Приплыло лето. Погода стояла хорошая, как обычно в это время на островах, жаркая и солнечная, но с запада дул морской бриз, удерживая приятную температуру воздуха. У семи саланцев уже жили туристы, в том числе четыре семьи, расположившись в свободных комнатах и перестроенных сарайчиках. У Туанетты в кемпинге все места были заняты. Общим числом тридцать восемь человек — и с каждым рейсом «Бримана-1» их становилось больше.
Шарлотта Просаж взяла в привычку раз в неделю готовить паэлью с крабами и лангустинами из нового садка. Она делала большущую кастрюлю и относила к Анжело, который продавал паэлью навынос в коробочках из фольги. Отдыхающим очень понравилась эта идея, и скоро Шарлотте пришлось позвать на помощь Капуцину. Капуцина предложила меняться — чтобы каждая готовила свое блюдо раз в неделю. Скоро установился распорядок: по воскресеньям — паэлья, по вторникам — «о гратэн по-колдуновски» (запеченная барбулька с белым вином, ломтиками картофеля и козьим сыром), а по четвергам — буйабес. Другие жители деревни почти перестали готовить.
В день летнего солнцестояния Аристид наконец объявил о помолвке своего внука с Мерседес Просаж и в честь этого события сделал круг почета на «Сесилии» вокруг Бушу. Шарлотта пела гимн, а Мерседес сидела на носу в белом платье, жалуясь вполголоса на запах водорослей и на брызги, попадавшие на нее каждый раз, как лодку кренило.
«Элеонора-2» превзошла всякие ожидания. Ален и Матиа были в восторге; даже Гилен воспринял новость о помолвке Мерседес на удивление благодушно и выдвинул несколько собственных сложных и малоосуществимых планов — в основном на предмет участия «Элеоноры-2» в регатах по всему побережью и выигрыша огромной кучи призовых денег.
Капуцина открыла собственное небольшое дело — она продавала пакетики скраба из морской соли, ароматизированной лавандой и розмарином, прямо из своего вагончика, и они расходились дюжинами.
— Это же так просто, — говорила она, блестя черными глазами. — Туристы все, что угодно, купят. Дикие травы, перевязанные ленточкой. Даже морскую грязь.
Она захихикала, сама себе не веря.
— Надо только разложить ее в баночки и написать на этикетках: «Талассотерапия. Питательная маска для кожи». Моя мать всю жизнь мазала лицо этой грязью. Это старый островной секрет красоты.
Оме Картошка нашел на материке покупателя на свой излишек овощей — по гораздо более высокой цене, чем он обычно продавал уссинцам. Часть своей осушенной земли он оставил под осенние цветы, хотя в былые годы считал это легкомыслием и пустой тратой времени.
Мерседес постоянно ходила в Ла Уссиньер и пропадала там часами, якобы в салоне красоты.
