На том наша беседа и закончилась. Прошли годы, прежде чем я скопил достаточную сумму, чтобы зафрахтовать корабль и отплыть на нем к цели. Однако я упорно трудился и, хотя и не видел больше джинна, всегда помню о нем и его последнем предупреждении, и, конечно же, меня постоянно побуждает к действию память об ужасной участи моего отца. Корабль, который я зафрахтовал, похоже, вполне годен для плавания, хотя команда его – сплошь отребье людское, совершенно не заслуживающее доверия. Лишь моему помощнику известны и вся моя история, и цель этого путешествия; кажется, он человек честный и надежный. Всем своим существом я чувствую, что удача уже близка. Когда я пишу эти строки, из «вороньего гнезда» слышится крик мальчика «Земля! Земля!».
«Вот и все», – с этими словами помощник капитана запустил журнал в море, где его поглотили волны. Я заподозрил неладное, и, думаю, не я один. Раздосадованные и недовольные помощником, вернулись мы на корабль и поплыли домой. Помощник взял на себя управление судном и оказался довольно умелым шкипером, даже слишком умелым, ибо стоило ему только свистнуть, как, словно послушный пес, поднимался попутный ветер, который гнал нас к Суматре и странам Запада. А однажды, когда уже приближался конец нашего пути, один из членов команды с удивлением заметил, что с тех пор, как мы покинули остров, не поймано ни единой рыбешки, да и птицы облетают корабль стороной.
«Что это может значить?»
«Это может значить только то, что кораблем управляют злые силы», – ответил другой член команды. Он высказал то, о чем думали все.
В ту ночь мы подкрались к капитанской каюте, где теперь спал помощник. Остановившись в нерешительности, мы почувствовали запах паленого, проникавший сквозь дверь. Мы ворвались в каюту и обнаружили, что от жара, выделяемого телом помощника, уже почти загорелись одеяла и что помощник – не человек, а джинн. Мы набросились на него и попытались его одолеть, но он вновь принял свой чудовищный природный облик и улетел в бурю. Вокруг корабля засверкали молнии и загрохотал гром. Корабль наполнился водой и пошел ко дну. Смерть была той чашей, которую суждено было испить всей команде. Спасся лишь я один. Меня затянуло в водоворот, образованный вихревым движением воды вокруг тонущего корабля, и затягивало все глубже и глубже, пока мне не начало казаться, что нет у этого моря дна, что я никогда уже не выплыву на поверхность и что давление воды сомнет сейчас мою грудную клетку в комок, как бумагу. Я слышал, что иногда, in extremis, перед глазами тонущего человека проходит вся его минувшая жизнь. Такое переживание вполне можно предвкушать с интересом. Однако должен сказать вам, что со мной ничего подобного не произошло, а если бы я произошло, то в столь неудобном положении я вряд ли обратил бы на это внимание. Таковы, полагаю, были мои мысли, когда водоворот приближал меня к гибели, как вдруг спираль завертелась в обратную сторону, увлекая меня за собой, и я пробкой выскочил на поверхность.
Я отдался воле волн и беспамятству. Придя в себя, я обнаружил, что выброшен на белуджийский берег. Так, голый и полумертвый, в миг крушения всех надежд, оказался я в тех же самых песках, где некогда познал величайшее счастье.
Памятуя о данных нами обещаниях, я направился в порт. Немного не дойдя до цели, я повстречал доброго горожанина, который привел меня к себе домой и одел, а когда я поправился, ответил на мои вопросы. Он знал о девушке, о которой я говорил, хотя и не всю историю, и поэтому счел, что мне не следует выслушивать ее из его уст. Посоветовав мне пойти на гору к некоему сантону – праведнику, он подробно объяснил, как его найти. Нечто в той манере, в которой он говорил о моей белуджийской возлюбленной, переполнило меня дурными предчувствиями, поэтому, как только смог, я поспешил к этому сантону.
Сантон встретил меня радушно. Мне он показался знакомым. Вот какую историю он рассказал.
«Я хорошо помню эту девушку. Она покинула наши края, но перед тем пришла ко мне и попросила истолковать один сон. Сон был простой. Ей часто снилось, будто она падает в бездонную пропасть. Она истолковывала сон таким образом, что это падение в преисподнюю и что она осуждена на муки за непокаяние в грехах.
«Вздор, дорогая моя, – сказал я.– Хотя сон действительно ничего хорошего не предвещает. Сон о падении может иметь только один смысл. Он всегда означает, что сновидец есть падшая женщина, однако ты должна опасаться наказания от своей семьи и общества, а вовсе не Божьей кары, ибо Бог милостив и расценивает подобные случаи по-разному».
*
Тут Бэльян перебил Йолла:
– Сантоново истолкование просто нелепо, ибо мне часто снится, будто я падаю, но это не значит, что я падшая женщина!
Йолл пожал плечами и продолжил.
*
Я посоветовал ей покинуть места, где ее знают, и убежать в лесную чащу, где ей не будет грозить всеобщее осуждение. Она расплакалась, ибо не желала покидать родителей, не желала она и оставлять всякую надежду вновь увидеться со своим возлюбленным. В конце концов, хотя и не совсем поняв мой совет, она послушалась, и больше я ее никогда не видел».
Я повернулся было, чтобы уйти, но он поднял руку и остановил меня.
«Постой. Это еще не все. Взглянув на нее, я сразу же понял, что она на сносях. Лишь по наивности своей не замечала она этого факта. Так вот, когда ее встревоженная семья организовала поиски и в результате этих поисков было обнаружено тело девушки, погибшей от холода и голода на опушке леса, обнаружились и признаки того, что она родила, но следов ребенка никто не нашел. Вот и вся моя история».
Я разрыдался. Но что-то меня тревожило. Внезапно я понял причину моей тревоги – тот знакомый запах паленого. Дрались мы отчаянно (он выцарапал мне глаз), но в конце концов я не сумел его удержать (ибо джинн способен ускользать из обличья в обличье), и он не долго думая отказался от лживой маски сантона, дабы вырваться из моих рук.
Я погрузился в раздумья. Она умерла, если джинн говорил правду, но, возможно, жив был мой ребенок. «Лишь найдя свое дитя, смогу я придать какой-то смысл тому, что было до сих пор бессмысленной жизнью». И все же я был растерян, не зная, как вести поиски. Наконец я вспомнил о тех, кто заботился обо мне в младенчестве. Я вернулся к обезьянам и обратился за помощью и советом к своим приемным родителям. Они ответили, что сначала должны узнать мнение своих старейшин.
(– В чем же, интересно, – как бы в скобках вставил Йолл, – состоит все очарование историй о говорящих животных? Возможно, все дело в ребенке, что в нас сидит. Дети рождаются в силу некоего животного магнетизма и придают любви облик пушистого медведя, а страху – громадного насекомого.)
Полагаю, те, кто не был удостоен чести жить среди обезьян, как я, не сумеют ясно понять, что в обезьяньем обществе царят порядок и иерархия и что важные решения принимаются советом старейшин. Несколько дней я ждал, когда соберется совет, и еще неделю – прежде чем мне сообщили решение, и ответ их был довольно краток. Они дали мне загадку и велели не прекращать поиски, пока не найду того, кто сумеет ее отгадать. Загадка была такая:
Спрошу тебя о семерых, уже имеющих названья.
Они не заплутают, не вылетят из памяти, и каждый стар и нов.
Всяк, кто живет в них, живет как в жизни, так и в смерти.
И вот, сирота и чужак, вечно скитаюсь я по земле, загадывая всем эту загадку и разыскивая свое дитя».
Джинн закончил чтение.
«Теперь я сожалею о том, что убил его, – сказал мальчик.– И все же ничего не понимаю. Почему он разгневался и почему вылил воду?»
«На другом листе бумаги, который я тебе дал и который ты показал ему, был ответ на загадку. Вот почему он разгневался, и вот почему письмописец, когда смекнул, в чем дело, велел камнями прогнать тебя из деревни»
«Не понимаю. Совсем ничего не понимаю».
Тогда джинн, забрав и второй документ, поведал ему ответ на загадку, повернулся на другой бок и притворился спящим.
Разгадка ничего не прояснила, и волчий выкормыш пребывал в крайнем недоумении, но этим ему и пришлось довольствоваться. В глубокой задумчивости он повернул обратно и отыскал королевскую дорогу, которая вела ко дворцу султана. Там он рассказал свою историю султану и его придворным почти столь же подробно, как я рассказал ее вам. Было много вопросов и споров.
«Вот уж воистину головоломка и чудо! – воскликнул султан Рукнабада.– Что все это значит?»
«Это значит, – сказал мудрейший из придворных, единственный, кто внимательно следил за всем происходящим, – что мальчик сей – идиот, сын идиота и внук идиота.– Затем, помолчав, он добавил: – Разве сумел он хоть что-то узнать?»
Мнение этого придворного было решающим, и волчьего выкормыша навсегда изгнали из султанова дворца и владений.
