Под занавес вечера Профессор предложил всем выпить его фирменный кофе. Он действительно знал в этом толк. Смешивая два сорта кофе — «ванильно-сливочный» и «молочный шоколад», он получал напиток такой замечательной насыщенности и вкуса, какого Серёня не пил даже в изысканных европейских ресторанах. А запах! Невозможно передать никакими словами, какой вкусный аромат поплыл по всему дому, когда кофе варился на малюсеньком огне — как и положено этому благородному напитку. После «кофепития» все разбрелись по своим комнатам, готовясь ко сну. «Бородачам» и Серёне Маланья выделила Зойкину комнату, а саму Зойку на время забрала к себе.
— Пусть со мной поживет. Глядишь, ума-разума наберется, — пошутила Маланья. — А вам покой нужен. И аппараты ваши тоже где-то стоять должны, да так, чтобы с порога в глаза не бросались. Нечего всем и каждому знать, кто вы и что вы. Я уж за этим сама прослежу. — С этими словами Маланья вышла из комнаты и плотно прикрыла за собой дверь. Серёня улегся на топчан, снабженный мягким матрасом и свежим постельным бельем. Белье пахло свежими цветами. Серёня вспомнил, его мать тоже пользовалась такой же отдушкой. «Как дома», — только успел подумать он, и провалился в сон.
Утром его разбудил богатырский храп Вадима. Петра в комнате не было. Серёня сладко потянулся, повалялся пару минут, отгоняя ночную негу, и быстренько вскочил на ноги.
Петр пил чай в обществе бабки Маланьи.
— Доброе утречко, — пропела Маланья, когда Серёня, умытый и причесанный, сел рядом с ней. — Чайку или, может, кофе?
— Лучше чаю. А у тебя пирожков, случайно, нет? — Серёня с надеждой заглянул Маланье в глаза.
— Пирожков нет, а вот блинки я испекла. Вот ждали, пока ваше величество проснется. Видишь, не трогали. — Маланья сняла чистую тряпицу с горки красивых вкуснющих блинов. То, что они вкуснющие, Серёня знал по опыту.
— Правда, что ли, меня ждали? — Он недоверчиво глянул на Петра.
— А как же. — Петр перемигнулся с Маланьей. — Все слюнками истекли.
Маланья засмеялась.
— Ешь, ешь, шутим мы. Петя уже свою порцию умял. Что ж я буду человека с утра голодом морить! А эти блинки я для вас с Вадимом напекла. Чего их там печь, минутное дело.
Серёня ел блины, как семечки. Только после десятого он перевел дух и понял — все, хватит. Наелся. Больше нельзя, а то весь день насмарку — желудок мозгам воли не даст, в сон потянет. А голову теперь нужно было все время свежую иметь, поскольку соображать надо было быстро.
Вадим ввалился в кухню эдаким бесшумным медведем. Серёня всегда удивлялся его необычайному качеству — при такой внушительной комплекции не производить практически никакого шума.
— Утро доброе, христиане. Чем тут кормят?
Такой вопрос для бабки Маланьи был слаще меда.
— Присаживайтесь, кушайте, вот блины, вот сметанка, варенье. Берите, берите, не стесняйтесь. — Маланья хлопотала вокруг Вадима как заправский официант в дорогом ресторане. Вадима два раза просить не надо было. Он с удовольствием втянул носом восхитительный запах блинов и не стал стесняться.
После завтрака «бородачи» отправились «на точку» — так они теперь именовали Серёнин дом. По общему согласию Серёне несколько дней надлежало на улицу не высовываться — во избежание неприятных случайностей. Серёнин выход намечался через несколько дней. А сейчас у него неожиданно появилась куча свободного времени, и он совершенно не знал, чем себя занять. Для начала он послонялся по дому, посмотрел, как здесь устроились его «подмостовые» товарищи. Купить-то он им этот дом купил, но толком в нем никогда и не бывал. Не хотел их стеснять. Так, только, на кухне чайку попить с пирогами.
Дом был большой и добротный. Пока в комнатах никого не было — народ разбежался по работам — Серёня мог спокойно осмотреться, кто чем жил. Он открывал дверь, и, засунув голову в образовавшуюся щель, разглядывал очередную комнату. У Профессора, как и ожидалось, скопилась на полках весьма приличная библиотека. Железная кровать с никелированными шарами на спинках была аккуратно застелена голубым покрывалом. Стол со стопками исписанных листов — и когда старик успевал еще что-то писать? Ведь на рынке — дел невпроворот. Настольная лампа. «А-а-! — догадался Сереня. — Видимо, Профессор по ночам перышком скрипит. Это понятно. Деньги деньгами, а скучает интеллект за настоящим делом. Учтем». В комнате Марии все было в кружевах и цветных лентах. «Ух, ты, а она-то, оказывается, рукодельница. А я и не знал. Интересно!» Колькин компьютер занимал почетное место в углу. Здесь все было ясно. У Филиппыча в комнате главное место принадлежало клетке, в которой жила обезьянка. Сейчас обезьянки дома не было — она вместе с Филиппычем была «на работе». Рынок уже давно привык к ней — она была там общей любимицей. Филиппыч звал мартышку Наташкой. Видимо, на то были причины, но он про них никому не рассказывал. В комнату Маланьи Серёня заглядывать не стал — постеснялся. Хотя бабка была совсем не против. «Ладно, бабуль. Как-нибудь в другой раз. На сегодня экскурсий достаточно».
Потом они долго сидели с Маланьей на кухне, где Серёня узнал много интересного из Маланьиной жизни. Она рассказала ему, что родилась в Париже, а родители ее были эмигрантами из России. Они эмигрировали еще во время революции, совсем молодыми людьми. Там, во Франции, ее мать работала портнихой-белошвейкой. Этим зарабатывали многие русские девушки, обшивая богатых французских «мадам и месье». Маланья была поздним ребенком. Её родители уже совсем было смирились со своей бездетностью, но чудеса бывают. И таким маленьким чудом стала для немолодых уже людей их маленькая Маланья. Это имя они давно припасли для своей дочурки, но не предполагали, что произнести его вслух и получить в ответ детскую улыбку они смогут лишь через столько долгих лет. Малаша была нескончаемой радостью для своих родителей. Они всячески баловали ее, но единственное, что никогда не было в их семье игрой, это воспоминание об утерянной родине. С Маланьей родители всегда разговаривали только по-русски и никогда не забывали напоминать ей, что она русская. Маланья не знала, что обозначает слово «Россия» — она считала Париж своим родным домом, и ее отца это обстоятельство сильно огорчало. Наконец, в середине пятидесятых, Маланьины родители приняли не простое для себя решение — вернуться на Родину. Они уже были очень не молоды, и хотели хотя бы на склоне лет уехать туда, где когда-то были счастливы. И случилось невероятное — они смогли вернуться в Россию. После рождения Маланьи это было вторым чудом в их жизни. Всякие там неприятности, вроде репрессий и сталинских лагерей уже были в России не актуальны — «Великий вождь» почил в бозе, и в стране произошли некоторые перемены. Но к любым иностранцам внимание всегда было особым. Отец Маланьи был человеком мудрым. Он предполагал, что возвращение его семьи может быть как-то неверно истолковано Советской властью, и, чтобы обезопасить свою семью, предпринял некоторые меры. Почти сразу по приезде в Россию они исчезли из Москвы. На самом деле, не сообщив никому, они просто перебрались жить в маленькую — на пять дворов — деревеньку недалеко от Твери — отец давно мечтал о деревенском домике, и их след потерялся для ищеек, которые ими занимались. И это было третьим чудом в их жизни.
Так Маланья оказалась в России. Она прожила в деревне до самой смерти своих родителей. А когда осталась совсем одна на всем белом свете, то собрала свои нехитрые пожитки и подалась в столицу. Вот здесь и пригодилось её чистое французское произношение. Она устроилась горничной у высокопоставленного чиновника, по совместительству обучая его непутевых чад французскому языку. А за это всегда хорошо платили. В свой срок, как и все нормальные девушки, Маланья влюбилась, вышла замуж, родила дочку и стала жить обыкновенной жизнью, как и тысячи обычных женщин её возраста.
В остальном, ее биография была мало примечательна. Хотя, Серёня не помнил, чтобы у кого-нибудь из его знакомых были французские корни.
Вадим и Петр сидели в засаде у Серёниного дома с раннего утра. Юрий умчался на работу в контору, и дома была только Дашка. Так прошло около часа.
— Смотри, вон они. — Петр кивнул в сторону дороги, по которой неспешно ехал потрепанный «Опель». — Видишь, номер совпадает — мне все ихние номерки мой человечек заранее переписал. Весь гараж. Вот, точно, наш «Опелек», — приговаривал Петр, поднося к глазам полевой бинокль. — Здравствуйте, гости дорогие. Вас-то мы и ждем. Что-то вы не торопитесь. Наверное, дел много.
— А машинка-то неприметная. Такая для этих дел — в самый раз, — одобрительно прогудел Вадим.
— Да, этот драндулет на дороге не каждый мент заметит, — улыбнулся Петр. — Сейчас послушаем, что они нашей птичке напоют.
Предусмотрительные «бородачи» еще вчера оснастили бедовую домработницу своей чудо-техникой.
