Лета взглянула на ученицу сестринского училища, свою ровесницу, одетую в длинную юбку и дешевые туфли в дырочку.
– Можно тебя спросить? Почему ты здесь работаешь?
– Всё, что я делаю доброго для людей, я делаю для него.
– А, – поняла Лета. – Ты его любишь?
– Да, больше всех в мире!
– А он тебя?
– Я знаю, он тоже любит меня.
– Круто! – сказала Лета. – Слушай, а вот та девчонка, из седьмой палаты, все время с молитвословом, неужели она уже монашка?
– Пока только послушница. Она тебе уже рассказала?
– О чём?
– Возможно, она совсем скоро будет в царствие божием.
– В смысле?
– Ну, готовится встать на божью тропу. Её родители развелись. Она осталась с матерью, но и отца очень любила. Он снова женился, на женщине с ребёнком. Падчерица была больна, у неё не действовали почки, жила на гемодиализе. И отец тайком от первой жены уговорил эту девушку отдать свою почку его падчерице.
– Вот гад! – закипела Лета.
– Она счастлива, что поделилась своей жизнью, – праздничным голосом произнесла ученица.
– А по-моему, дура, что согласилась на такую аферу.
– Хочешь, я буду за тебя молиться?
– С чего это?
– Тогда приходи сама в храм при Первой Градской больнице, где у вас было собрание. Там каждый четверг в 19 часов служится молебен для всех добровольцев.
– Может и приду, – соврала Лета, не испытывавшая тяги к молебнам, но следившая за новостями с марсохода «Курьосити», ей ужасно хотелось, чтобы на Марсе наконец-то обнаружились признаки жизни, которая когда-то была занесена из космоса и на Землю.
– Лета, вы сможете сейчас посидеть с …? – старшая сестра назвала имя и отчество больного.
– Да, конечно.
– Вы когда его увидите, не пугайтесь – он у нас самый лёгонький.
Лета настороженно примолкла.
– Больному предстоит обследование, для этого нужно, чтобы он выпил не менее полутора литров жидкости. У него на столике стоит банка с кипячёной водой, будете набирать в шприц по одному миллилитру и потихоньку вливать за щеку.
– По одному миллилитру? – переспросила Лета, усиленно деля полтора литра на сто, или тысячу?!
– Ни в коем случае не больше! Иначе он сразу перхать начнет, а кашлять ему очень больно. Сидите и не спеша вливайте по капельке. Проглотит – набираете следующий миллилитр. Пойдёмте, я вам покажу.
Лете, третий час сидевшей со шприцем в руке, казалось, время не просто остановилось, а исчезло вместе с пространством, бесследно растворив вселенную в бездонной банке с кипячёной водой. Лета была уверена, теперь она знает, что такое бесконечность. Это два литра воды, которые нужно вручную перебрать по молекуле. Вычерпать море чайной ложкой.
Увидев пациента, Лета испытала не испуг, а страдание, такое мучительное, что не только она, любой человек отказался бы его терпеть.
– Что с ним? – дрогнувшим голосом спросила Лета и тут же, не дожидаясь ответа, захлопнула дверь в темноту, не в силах переносить чужое горе, не желая видеть несправедливость и странность устройства жизни, отказываясь от жалости.
– Внучка из-за квадратных метров хотела уморить, – прошептала сестра Лете на ухо. – У него комната здесь рядом, на проспекте, в доме возле ворот старого здания академии наук СССР.
Взглянув на листок со сведениями о больном – 93 года! – Лета заливистым прекраснодушным голосом прокричала:
– Как вы себя чувствуете? Всё будет хорошо!
– Вы можете говорить обычным тоном, он прекрасно слышит, – остановила Лету сестра. – Мы полностью в разуме, всё осознаем, и готовы бороться за выздоровление.
Лета взяла шприц без иглы, втянула миллилитр воды и как можно более ласково сказала:
– Давайте пить водичку.
Мужчина посмотрел на Лету и приоткрыл рот.
– Вот так, хорошо, – Лета медленно, по капле, цедила воду, мужчина изо всех сил пытался сглотнуть.
Лета вновь набирала воды до первого деления на шприце, сливала лишнее, смотрела на банку – толстый зеленоватый диск всё так же покоился на уровне щербинки на стекле. Не убывало!
Лета мысленно спела все песни, какие вспомнила, прочитала стихи о советском паспорте, подумала про умершего брата, про бабушку, Собаку, чемпионат, кофе, бутерброд с докторской колбасой, девушку, отдавшую почку, карамель, мать, снова про бутерброд.
Она смотрела в окно – были видны только зеленые ветки и угол неба, качалась, как хасид перед стеной плача, ёрзала, чесала лоб под платком, обхватывала спинку стула, перебирала ногами. В банке не убывало. Может, она наполнялась откуда-то снизу, из невидимого кипячёного источника?
Единственное, что придавало Лете сил, вернее, стыдило за бессилие, это упорство, с каким девяностотрёхлетний мужчина боролся за жизнь.
Он с усилием сглатывал капли воды и почему-то вспоминал, как в 1938 году их, в расшитых украинских рубашках, босых, гнали этапом. Жена несла на руках умершего трёхмесячного сынишку, и не позволяла забрать. Только за Вологдой он осторожно вытянул трупик из её рук, но ему не позволили отстать от колонны, чтобы похоронить сына, и он лишь прикопал его за канавой, на краю волнующегося ржаного поля.
Пошевелив плечом, мужчина вытащил ампутированную культю поверх одеяла, но, заметив испуганный взгляд Леты, прикрыл полотенцем.
– «Моя рука давно в раю…» – неразборчиво произнёс он.
– Что вы сказали? – наклонилась Лета. – Что – рука?
– Руку, говорю, на фронте оторвало, в самом конце. Рука-то прямиком в рай, а я – в лагерь. А теперь вот в больницу попал. Повезло руке-то.
Старшая сестра заглянула в палату, кивнула Лете, поглядела на банку с водой и сказала в мобильник:
– Нет, пока не выпил. Я вам сразу позвоню.
От безысходности Лета послушала, о чём говорили в палате.
– Сейчас молодые как кандидатские защищают? Они ведь все теперь языки знают. Перевел из английского журнала статью про новое лекарство и – защитился. А сам живого больного ни разу не видел, – делился кардиолог, которого вызвали на консультацию к пациенту с кардиостимулятором. – А потом сидит в платном медцентре, а люди верят, думают, большие деньги берёт, значит, светило науки, от смерти спасёт.
– Так и есть, – на всякий случай кивал пациент. – Молодым сейчас лишь бы деньги!
Лета набрала воды и взглянула на метку на боку банки – наконец-то убыло! Да и мужчина словно отмяк от питья, сглатывал легче. Пожалуй, можно чуть-чуть, самую малость, ускорить, решила Лета. Она втянула в шприц еще воды – до отметки в три миллилитра, и влила в уголок приоткрытого рта. Мужчина попытался сглотнуть, заперхал, вода потекла на подушку, ссохшееся горло затряслось от кашля. Лета испуганно вскочила, не зная, что предпринять – приподняла голову с торчащими за ушами клочковато стрижеными волосами, отёрла подбородок, колючий, как огурец. Мужчина непрерывно кашлял, пытаясь прочистить слабое дыхание, и беспомощно, виновато смотрел на Лету, словно просил прощения за свою немощь. Наконец, когда он притих, а затем снова приоткрыл рот, показывая, что готов к следующей порции воды, пришла сестра и сменила Лету.
Лету терзала совесть, или как там это называется? Она пила чай, уткнувшись взглядом в бутылочку из-под минералки с надписью на лейкопластыре «Святая вода». Так и не решившись покаяться, что превысила дозу доброй помощи в три раза, Лета вызвалась вымыть чашки. А потом побрела к своему любимому подопечному дедушке, которого очень жалела за неразборчивые, корявые, но полные надежд рассказы о дочери, которой никто не видел, и все уже сомневались в её существовании.
Лета тоже была уверена, что никакой дочери нет, но лживо поддерживала разговоры о ней. Главным доказательством того, что дочь жила только в воображении, Лета считала очки дедушки. Плюсовые, с толстыми стёклами, и такие старые, что непонятно, чем держатся – самодельная скобка на сиделке, бельевая резинка вместо одной заушины, проволочная скрепка между дужкой и оправой, трещины в пластмассе и разбитое стекло. Без очков дедушка чувствовал себя совсем худо, и, не разбирая движения губ говорящих, даже слабел слухом. Врач, которую сёстры вызвали на консультацию, сказала, что такое возможно, потому что мозговые центры зрения и слуха находятся рядом, и когда один перестает получать информацию, второй тоже дает сбой. Дедушка не отдавал очки ни на время сна, ни перед мытьем головы. А если сестра почти силой снимала их, чтобы умыть лицо, и протереть спиртом лиловую вмятину на переносице, он не мог дождаться, когда снова обретёт зрение, наденет «глаза» одной, здоровой рукой, цепляя бельевую резинку за ухо.
– Здравствуйте! – от дверей затянула Лета. – Как у вас тут хорошо, тепло!
Дедушка лежал укутанный двумя одеялами, в очках, с закрытыми глазами. Услышав голос Леты, он приоткрыл рот и заморгал.
