— Мой отец.
— Простите?
— Мой отец — почтмейстер.
— Да, — сказала Нелл, — в общем, он считает, что вы можете мне помочь. Видите ли, сведения, которые я ищу, не имеют никакого отношения к рыболовству или контрабанде, они касаются местной истории. Семейной истории, если точнее.
Выражение лица Робин немедленно изменилось.
— Что же вы сразу не сказали? Я работаю здесь, в музее, чтобы помогать общине, но социальная история Тредженны — дело всей моей жизни. Вот, — она зашуршала бумагами на столе и сунула листок в руку Нелл, — это текст туристического проспекта, который я составляю. Я только что закончила черновик небольшой статьи о знаменитых домах, мной заинтересовался издатель в Фалмауте. — Робин посмотрела на изящные серебряные часы на запястье. — Я бы с удовольствием с вами поговорила, но мне пора…
— Прошу вас, — взмолилась Нелл. — Я проделала долгий путь и не отниму у вас много времени. Если бы вы только могли уделить мне пару минут.
Губы Робин сжались, она смерила Нелл глазками-бусинками.
— У меня есть идея получше, — решительно кивнула она. — Я возьму вас с собой.
Густеющий пласт тумана пришел с приливом и объединился с сумерками, чтобы вымыть из города весь цвет. Пока они поднимались все выше и выше по узким улочкам, мир приобретал оттенки серого. Быстрая перемена обстановки придала живости манерам Робин. Она неслась со всех ног, так что Нелл с трудом поспевала за ней, забыв про природную элегантность своей походки. Нелл недоумевала, куда они мчатся так быстро, к тому же скорость мешала беседе и она не могла спросить, что хотела.
В конце улицы их ждал маленький белый домик с табличкой «Пилчард-коттедж». Робин постучала в дверь и подождала. Огней в доме не было, и она поднесла запястье поближе к глазам, чтобы узнать время.
— До сих пор нет дома. Мы ведь говорили ему, чтобы в туман непременно возвращался пораньше.
— Кому?
Робин глянула на Нелл, словно на мгновение забыла, что не одна.
— Моему дедушке по прозвищу Гамп. Он каждый день ходит смотреть на лодки. Понимаете, он раньше был рыбаком. Уже двадцать лет как не рыбачит, но счастлив, только если знает, кто вышел в море и где ловит. — Ее голос дрогнул. — Мы просим его не выходить, когда поднимается туман, но он не слушает…
Робин умолкла и прищурилась, всматриваясь в даль.
Нелл проследила за ее взглядом и увидела, как клочок густого тумана словно темнеет. Перед ними замаячила фигура.
— Гамп! — крикнула Робин.
— Не суетись, девочка, — донесся голос из тумана. — Не суетись.
Он выступил из сумрака, поднялся по трем бетонным ступенькам и повернул ключ в замке.
— Нечего тут стоять и дрожать, как зайцы, — бросил он через плечо. — Входите, погреемся.
В узкой прихожей Робин помогла старику снять покрытый коркой соли макинтош, черные высокие резиновые сапоги и положила их на низкую деревянную скамейку.
— Ты промок, Гамп, — засуетилась она, пощупав его клетчатую рубашку. — Давай мы тебя переоденем.
— Ха. — Старик похлопал внучку по руке. — Я немного посижу у огня и, когда ты принесешь мне чая, буду сухой, как лист.
Робин приподняла брови, глядя на Нелл, когда Гамп протиснулся через дверь в гостиную. «Видите, с кем мне приходится иметь дело?» — как бы говорило ее лицо.
— Гампу почти девяносто, но он не желает уезжать из своего дома, — тихо сказала она. — Между собой мы решили, что кто-то должен ужинать с ним каждый вечер. Я — с понедельника по среду.
— Он в отличной форме для своего возраста.
— Его зрение начало падать, и слух тоже оставляет желать лучшего, но он настаивает, что должен удостовериться в благополучном возвращении «его мальчиков» в порт. Совсем не думает о собственной слабости! Помоги мне боже, если он пострадает в мое дежурство. — Робин глянула через стекло и моргнула, когда ее дедушка споткнулся о коврик по пути к креслу. — Не думаю… В смысле, не могли бы вы с ним посидеть, пока я разведу огонь и поставлю чайник? Мне будет спокойнее, пока дед сохнет.
В надежде, что сможет наконец узнать нечто о своей семье, Нелл была готова согласиться на что угодно. Она кивнула, и Робин с облегчением улыбнулась, спеша в дверь вслед за дедом.
Гамп восседал в рыжевато-коричневом кожаном кресле, домашнее лоскутное одеяло укрывало его колени. Мгновение глядя на это одеяло, Нелл вспомнила о Лил и лоскутах одеялах, которые та смастерила для каждой дочери. Интересно, как мать отнеслась бы к ее поиску? Поняла бы, почему для Нелл так важно восстановить первые годы жизни? Возможно, нет. Лил всегда верила, что долг человека — извлечь лучшее из положения, в которое он попал. «Без толку гадать, что могло быть, — говаривала она, — важно только то, что есть». Очень верно для Лил, которая знала всю правду о себе.
Робин с усилием встала, языки пламени в камине за ее спиной охотно порхали с листка на листок.
— Я принесу чая, Гамп, и займусь ужином. Пока я на кухне, моя подруга… — Она вопросительно посмотрела на Нелл. — Прошу прощения…
— Нелл, Нелл Эндрюс.
— Нелл посидит с тобой. Она в Тредженне гостья и интересуется местными семьями. Возможно, ты сможешь ей рассказать о старом городе, пока меня нет.
Старик протянул к Нелл открытые ладони, на которых была начертана целая жизнь вытягивания сетей и насаживания крючков.
— Спрашивай о чем угодно, — произнес он. — И я расскажу тебе все, что знаю.
Когда Робин исчезла в низком дверном проеме, Нелл оглянулась в поисках удобного места. Она села у огня в зеленое кресло с подлокотниками, наслаждаясь приливом тепла: пламя камина пылало у нее под боком.
Гамп оторвал взгляд от трубки, которую набивал, и вопросительно поднял брови. По всей видимости, слово было за ней.
Нелл прочистила горло и чуть поерзала ступнями по коврику, гадая, с чего начать. Она решила, что нет смысла ходить вокруг да около.
— Меня интересует семья Мунтраше.
Спичка Гампа зашипела, и он энергично запыхтел, раскуривая трубку.
— Я спрашивала в деревне, но, похоже, никто о них не знает.
— Да нет, прекрасно они знают, — он выдохнул клуб дыма. — Просто не хотят говорить.
Нелл вздернула брови.
— Почему?
— Народ в Тредженне любит почесать языком, но в целой чертовски суеверен. Мы весело болтаем обо всем на свете, но стоит вам спросить, что творилось на утесе, и люди умолкнут.
— Я заметила, — сказала Нелл. — Это потому, что Мунтраше были титулованными аристократами? Высшим классом?
Гамп фыркнул.
— Деньжата у них водились, верно, но классом там и не пахло. — Он наклонился. — Их титул был оплачен пролитой кровью невинных. Это случилось в тысяча семьсот двадцать четвертом. Разразилась ужасная буря, самая свирепая за много лет. С маяка сорвало крышу, и новый масляный фонарь задуло так легко, как если бы он был простой свечкой. Луна спряталась, и ночь была черной, как мои сапоги.
Бледные губы плотнее сжали трубку. Он затянулся долго и глубоко, подыскивая слова.
— Большинство местных тральщиков вернулось рано, но один двухмачтовый шлюп с командой каперов все еще болтался в проливе. У команды того шлюпа не было ни единого шанса. Говорят, волны достигали половины утеса Шарп-стоун и швыряли корабль, точно детскую игрушку. Шлюп налетел на скалы и начал рассыпаться на кусочки еще до того, как вошел в бухту. О крушении потом писали в газетах, правительство провело расследование, но нашли лишь несколько потрепанных обломков красного кедра от корпуса. Во всем обвинили местных вольных торговцев, конечно.
— Вольных торговцев?
— Контрабандистов, — пояснила Робин, которая вошла с чайным подносом.
— Но не они забрали груз с судна, — сказал Гамп. — Нет, не они. А семья Мунтраше.
Нелл взяла у Робин предложенную чашку.
— Мунтраше были контрабандистами?
Гамп засмеялся сухим колючим смехом и сделал хороший глоток чая.
— Нет, ничего столь благородного. Контрабандисты брали с кораблей, потерпевших крушение, свою долю облагаемых непомерными налогами ценностей, но зато помогали команде спастись. А в ту ночь в бухте Чёренгорб поработали воры. Воры и убийцы. Они убили моряков, всех до единого, украли груз, а на следующее утро, пораньше, пока никто не узнал, что случилось, оттащили корабль с телами подальше в море и затопили. Вот откуда пошло их богатство: из ящиков с жемчугом и слоновой костью, из китайских вееров и испанских драгоценностей.
— За следующие несколько лет усадьбу Чёренгорб полностью обновили, — подхватила нить рассказа Робин, присев на выцветший бархат дедовой скамеечки для ног. — Я как раз пишу об этом в своем проспекте «Знаменитые дома Корнуолла». Тогда-то она и приобрела третий этаж и разные садовые сооружения. А мистер Мунтраше получил от короля дворянский титул.
