Люси я привез домой в половине десятого. Каролина еще не вернулась. Дочка завела меня в дом, сварила кофе, и мы с полчаса сидели на кухне и разговаривали (уж как умели). Когда стало очевидно, что Каролина не рвется со мной общаться, я решил, что пора уезжать. Сел в машину и отправился в «Травелодж», находившийся в десяти минутах езды от города.
Вот так закончилась моя встреча с семьей.
В гостинице я понял, что, несмотря на усталость, сразу заснуть мне не удастся — слишком много впечатлений за день. По телевизору смотреть было нечего, поэтому я достал из чемодана диск Клайва «Темные воды» и воткнул его в ноутбук. Мне вдруг пришло в голову, что этот фильм поднимет мне настроение. Знаете такую поговорку: «Всегда найдется кто-то, кому хуже, чем тебе»? Вот я и прикинул, что в данный момент отыскать такого человека в моем окружении не совсем реально. Однако существует вероятность, что с Дональдом Кроухерстом мне повезет.
Мощный фильм. На прошлой неделе, перед поездкой, я читал «Странное путешествие Дональда Кроухерста». Добрался до середины, что при моих темпах чтения весьма приличный результат. Книга очень дотошная, с массой подробностей, но фильм втягивает куда глубже в эту историю, в атмосферу происходящего. Начинается он съемками огромных волн, вздымающихся в штормовой ночи, и сразу возникает ощущение одиночества и страха, которые испытывал Кроухерст в океане, отдав себя на милость стихиям, — я озяб и почувствовал тошноту, как от качки, всего лишь глядя на это. Потом показали самого Кроухерста, заснятого ближе к концу плавания: обветренного, огрубевшего, с какими-то бандитскими усами и уклончивым, настороженным взглядом. Эти кадры шли под нервную, многозначительную музыку. А затем нас перенесли в прошлое, и я с изумлением увидел нечто хорошо знакомое, но давно забытое, — как в гавань Плимута под рукоплескания и рев толпы возвращается яхта Фрэнсиса Чичестера, завершившего свое одиночное плавание. (Мы с мамой смотрели этот репортаж по телевизору воскресным вечером весной 1967 года.) Далее зрителя знакомят с главными действующими лицами: самим Кроухерстом, его женой и детьми; его основными соперниками, Робином Нокс-Джонстоном и Бернаром Муатессье; его спонсором Стэнли Бестом и — наверное, самой важной фигурой — пресс-агентом Родни Холлвортом. Холлворта в фильме называют «персонажем Диккенса», и эта характеристика прекрасно подходит вальяжному, упитанному пресс-агенту с манерами отца родного, однако под этой маской добродушия явственно проступают цинизм и безжалостность. «Зачастую люди, совершающие великие поступки, как личности мало что из себя представляют, — заявляет Холлворт, ничуть не смущаясь. — Обязанность пресс-агента изобразить все в лучшем виде, ведь какой бы невзрачной ни была старая жестянка, если ее приукрасить, как рождественскую елку, она вызовет всеобщее восхищение». Кроухерсту в этом сценарии отводилась роль «старой жестянки», однако именно усилия Холлворта преувеличить достоинства своего протеже, «приукрасить» его, способствовали возникновению тупиковой ситуации, которая довела Кроухерста до безумия. В фильме этот процесс показан сочувственно, но вполне объективно. Мы видим неразбериху, царившую накануне отплытия из Тейнмаута, и тяжкую неуверенность на лице Кроухерста, когда он думал, что его не снимают. (И опять — в который уже раз — я подметил поразительное сходство между ним и моим отцом.) Затем, когда плавание начинается, нам рассказывают о том, как невероятно сложно управлять судном в одиночку, но постепенно фокус смещается к дневникам Кроухерста, его бортовым журналам с загадочными пометками, его раскалывающемуся сознанию. От долгого крупного плана последней записи — «ВОТ ОНА, БЛАГОДАТЬ» — у меня мурашки пошли по коже. К концу фильма я чувствовал себя выжатым как лимон.
Фильм я закончил смотреть уже за полночь, но не утерпел и отписал Клайву:
Привет, только что посмотрел фильм про Кроухерста. Потрясающе! Спасибо. Все еще еду на Шетланды — пока не доехал.
Потом отправился в ванную, почистил зубы и завалился в постель. Я засыпал, когда мобильник снова заиграл ставшую уже привычной мелодию, — Клайв мне ответил:
Рад, что вам понравилось! Удачи при переправе и жду не дождусь рассказов о ваших подвигах по возвращении. X
Я озадаченно пялился на его сообщение — точнее, на финальное «X». С какой стати Клайв посылает мне виртуальный поцелуй? Когда «иксует» Линдси, это еще можно понять, но Клайв? Я сроду не получал письма от мужчины, которое заканчивалось бы поцелуем. Невозможно представить, чтобы Тревор, к примеру, поставил в конце эсэмэски или электронного письма такой значок. Тогда что у Клайва на уме? Жаль, что сейчас слишком поздно, чтобы связаться с Люси и спросить ее мнение. Она-то могла бы сказать, нормально это или нет.
От этих раздумий мне стало как-то не по себе. В конце концов я все же начал погружаться в сон, но тревожные, пугающие образы из документалки о Кроухерсте крепко засели у меня в голове. Пока выравнивалось дыхание, эти образы проплывали перед глазами: бушующие волны, качка… вверх-вниз… лицо Кроухерста — столь похожее (более чем когда-либо) на лицо моего отца… волны… качка… вверх-вниз… Родни Холлворт с его «старой жестянкой»… волны… вверх-вниз… где я это слышал?.. Родни Холлворт… Линдси Ашворт… волны… вверх-вниз… вверх-вниз… вверх-вниз…
— О'кей, Эмма, ситуация начинает проясняться. Складываться в единую картину.
— Следуйте прямо.
— Не знаю, как так получилось, но, кажется, я превращаюсь в Дональда Кроухерста. Вот что меня ждет. Назови это судьбой или предопределением — да как угодно называй, — но, похоже, у меня нет выбора. Так будет, хочу я этого или нет.
— Через три четверти мили поворот направо.
Мы выехали из Кендала десять минут назад и теперь двигались по А6 по направлению к Пенриту. Погода ухудшилась, на ветровое стекло шлепались тяжелые капли то ли дождя, то ли мокрого снега. Дорога постепенно и плавно поднималась все выше над уровнем моря, а по сторонам была дикая сочная природа.
— Ну посуди сама, на какой машине я сейчас еду? На абсолютно новой модели, инновационной, — радикальный прорыв в дизайне, — совсем как тримаран Кроухерста. Мой «приус» — типа современная версия «Тейнмаутского электрона», и я за штурвалом.
Когда мы свернули с А6 к М6, слева показались толстые трубы Корусского известнякового завода; упрятанный в самый конец длинной и слегка зловещей подъездной дороги, завод походил на секретный военный объект.
— Налево развязка, ваш съезд — первый.
— А вспомни других персонажей этой истории? Родни Холлворт, Стэнли Бест — эти имена тебе ни о ком не напоминают? Все сходится.
— Выезд с развязки.
— Так что же происходит? Он что… вселился в меня или я схожу с ума? А если я и схожу с ума, то что это меняет? Ведь так и должно быть, если я в него превращаюсь. Что скажешь, Эмма? Что посоветуешь?
— Далее следуйте прямо.
В общем-то, разумное предложение. А что мне, собственно, еще оставалось?
Время приближалось в половине первого. В «Травелодже», належавшись в ванне, я поздно позавтракал, а потом вернулся в Кендал, побродил по улицам, пытаясь ощутить удовольствие от того, что нахожусь в незнакомой части Англии. Если честно, начиная с Уотфорда, все вокруг почему-то казалось мне чужим, иностранным и вызывало тревогу, и мне хотелось избавиться от этого чувства. Я три недели провел в Сиднее, и там ничего подобного со мной не происходило, так почему же здесь в какой город ни попаду, он кажется мне каким-то призрачным, и чем дальше, тем сильнее это ощущение нереальности? Может, виной тому моя зацикленность на Кроухерсте? Я теряю связь с самим собой: иногда у меня возникает чувство, будто я нахожусь вне моего тела, смотрю на него со стороны, и даже в то утро в Кендале был момент, когда мне чудилось, что я смотрю на Хай-стрит сверху и вижу себя, идущего по улице среди толпы, снующей по магазинам, и эта толпа — как массовка на переднем плане идеально скомпонованного кинокадра: сотни людей, похожих на насекомых, а фоном служат мощные холмы в отдалении, которые вдобавок выглядят не очень натуральными, скорее нарисованными на заднике.
Тогда же я навестил Каролину. Она не приглашала меня, но я вздумал ее удивить. Я знал, что она работает менеджером в благотворительном магазине на Хай-стрит, и нагрянул туда без предупреждения, ожидая, что меня по-быстрому выставят вон, однако, вопреки самым мрачным прогнозам, мне были чуть ли не рады. Каролина отвела меня в свой кабинет, напоила кофе, и мы с полчаса разговаривали — о Люси, в основном, — в то утро Каролина держалась очень мило, дружелюбно, заботливо расспрашивала о моих делах, и ушел я не потому что она меня выпроваживала, а потому что мне самому стало невмоготу. Когда Каролина так себя ведет, мне еще больше хочется остаться с ней, но я знаю, что этого никогда уже не будет, и единственное, что можно сделать, — убраться, пока совсем не расклеился, и двигаться дальше.
