Молоденькие сосенки, сосенки-подростки высотою в человеческий, а то и в овечий рост, приветливо замахали Ниссиму. Каждая из них казалась ему чем-то похожей на Хаггая. Словно Хаггай не умер, а в каком-то новом обличии, растиражированный в десятках экземпляров радостно приветствовал его взмахами зеленых веток.
Обрыв представлял собою не слоеную скалу, а скол земли, напичканный глыбами, так что сильно напоминал мякоть граната, начиненную косточками. На свеже-зеленых склонах, освещенных солнцем, темнели оливы и сверкали скалы.
Покорные длинному шесту, овцы двигались вдоль обрыва. Окинув взглядом окрестности, он убедился, что арабов рядом нет, но вместо того, чтобы расслабиться, сорвал с плеча «узи» и спустил предохранитель. Затем, подталкивая овец шестом, двинулся к хребту, туда, где недавно встречался с арабскими коллегами. Он поднялся на холм, и взору его предстала идиллическая картинка. Вся долина была усеяна овцами, которые паслись меж ноздреватых валунов. При этом овцы сами напоминали большие валуны, а валуны напоминали небольших овец. Каждый пастух вроде как пас свою отару, но сейчас овцы явно перемешались.
Интересно, – подумал Ниссим, – как они отличают своих овец от чужих, когда те перепутаются?»
Ровно посередине, там, где грунтовая дорога пересекалась с овечьей тропкой, стояли все те же четверо арабов. К ним-то Ниссим и направил стопы.
– Не двигаться! – крикнул он. Все трое обернулись. Издалека выражение лиц их было невозможно разглядеть, но Ниссим не сомневался, что у всех троих в глазах сквозит безмерное удивление. Что, мол, там пищит эта еврейская козявка?
Впрочем, не исключено, что когда они увидели в его руках автомат, удивление сменилось другими чувствами.
Главное – сейчас не дать им опомниться. А что потом – видно будет. Ниссим вскинул «узи», перевел предохранитель на стрельбу очередями, прицелился и нажал с такой силой, что пальцу стало больно. Металлический приклад больно застучал в плечо. Пули вспахали землю метрах в двух впереди арабов. Овцы жалобно заблеяли и потрусили прочь от страшного дяди. Арабы застыли, остолбенев, что и требовалось доказать. Повесив автомат обратно на плечо, Ниссим подошел поочередно к каждому из четырех и отхлестал по щекам. Крайний справа – ушастый, коренастый, бородатый после первых же двух пощечин расплакался. А вот черноусый так сверкал очами, что, казалось, сейчас из них вырвутся два лазерных луча и испепелят Ниссима, но не вырвались, не испепелили, а присутствие старика-«узи» на плече у страшного еврея задавило в корне все позывы к неповиновению. Тяжелее всего было с бритым (или лысым, Ниссим не разобрал), обладателем говорящих глаз. Когда он отвешивал тому пощечины, глаза эти смотрели на него в упор, причем спокойно, и ни разу, что поразительно, не моргнули. Ниссим весь вспотел, пока бил по щекам этого араба, а араб наблюдал так, словно это по его приказу били кого-то третьего. Ниссим бил и чувствовал, что, если сейчас этот араб скажет ему: «Отдай автомат», он отдаст ему безропотно. К счастью, арабу такая мысль в голову не пришла, или духу не хватило, а может, и то и другое.
Окончив экзекуцию, Ниссим сделал шаг назад, немного пришел в себя и с удовлетворением оглядел побитую команду. После чего объявил:
– Говорить буду на иврите. Здесь Эрец Исраэль, и говорят на иврите. Халь интум тафhамунэни? Вам понятно? Если кто-то чего-то не понимает, другой ему переведет. Тарджэм... А тому, кто не захочет понимать мой язык, придется, с помощью Б-жьей, иншалла, понимать язык моего приятеля ... – он вновь сорвал с плеча «узи» и, быстро переведя предохранитель на одиночные выстрелы, пальнул в воздух. Арабы и овцы вздрогнули. – Исмани? Вы меня слышите?
Арабы дружно кивнули. Нормально. Контакт есть.
– Итак, – продолжал Ниссим. – Ни в этой долине, ни на склонах хребта... – он сделал плавное движение рукой, как полногрудая русская красавица во время исполнения народного танца, – ...ни в вади по ту сторону поселения, ни на этой горке, никто из вас больше скот не пасет. Любая овца, любой ягненочек, забредшие на эту территорию, автоматически становятся моими. Любой из вас и вообще любой араб, появившийся в этих местах иначе, как по согласованию с руководством поселения или лично со мной, автоматически становится трупом.
Он послал еще одну пулю в небеса. Арабы и овцы призадумались.
– Халь интум тафhамунэни?
Арабы кивнули с такой готовностью, словно долго тренировались. Овцы удивленно поглядели на них. Они не ожидали от своих всемогущих хозяев подобного раболепия.
– И передайте всем остальным – это земля Канфей-Шомрона. Вам здесь делать нечего. А там – он показал на Эль-Фандакумие – там вы еще некоторое время можете пожить. Все понятно?
Арабы в очередной раз кивнули. При этом на лицах у них было выражение, будто они играют с Ниссимом в какую-то игру, и игра им очень нравится.
– Тогда вон отсюда! – провозгласил Ниссим. Пастухи дружно повернулись и двинулись прочь, но не пройдя и пяти метров, тот, что с говорящими глазами, обернулся и начал на вполне сносном иврите:
– Я бы только хотел выяснить...
– Вон! – неожиданно для самого себя рявкнул Ниссим.
Пастух пожал плечами и вместе с остальными пошел прочь, а Ниссим продолжал стоять, сжимая «узи», покуда арабы вместе с их стадами не скрылись за хребтом. И потом он все стоял, еще не веря, что бой с этим странным человеком, с этим ангелом Ишмаэля, он выиграл. Только по неунимаемой дрожи губ видно было, как его трясет.
* * *
Ниссим подогнал стадо к маленькому бассейну, который образовался в скале после недавних обильных дождей. Грех было не воспользоваться возможностью немного сэкономить силы, которые он тратил, чтобы натаскать воды для овечек, когда те в загоне.
Овцы пили жадно, хлюпая, особенно старался Черный, в то время как Зейнаб интеллигентно поджимала полные губки, дескать, без воды жизни нет, вот и приходится пить, но заметьте – без всякого на то аппетиту. Ниссим нашел камень побольше и присел.
Бассейн на глазах мелел, и Ниссим вспомнил детскую сказку о птичке-невеличке, которая грозилась выпить море. Похоже, с талантами его овец подобная задача не выглядела столь уж невыполнимой. Какой же выход? Водить их к ручью, что километрах в четырех от поселения, – далеко, к тому же небезопасно. Если войдет в привычку в одно и то же время ходить туда и обратно, рано или поздно арабы сумеют организовать против него успешную засаду. Брать воду в поселении? Так ее людям не хватает, да и дорого. Рыть колодец? Можно попробовать, но он, Ниссим, никогда этим не занимался и не знает, насколько быстро и хорошо у него это получится. Ведь в этом деле, как и в любом другом, есть какие-то производственные секреты.
Еще один вариант – договориться с кем-нибудь, чтобы воду ему привозили, или самому приобрести цистерну и раз в несколько дней гонять в Натанию или Кфар-Сабу за водой. Вопрос номер один – где взять цистерну? Вопрос номер два – где закупать воду? Вопрос номер три – кто будет пасти овец, пока он будет мотаться по воду? Двухлетний Ашер? Трехлетний Меир? Ривка, которая попеременно сидит то с тонущим в соплях Меиром, то с погрязшим в поносе Ашером?
Удовлетворив свои питьевые и некоторые другие потребности, Зейнаб подошла к нему, сидящему на камне, и ткнулась горячим носом в сложенные на животе ладони. Еврейские овечьи глаза смотрели мудро и преданно.
– Слушай, Зейнаб, – заговорил Ниссим, – а может, ты никакая не овца, а замаскированная собака? С чего ты так любишь ластиться?
Внезапно сзади послышался звук, будто упал камушек. Неужели его овечки вздумали кидаться камнями? Или еще что-нибудь подобное пришло в их дурацкие кудлатые головы?
Он обернулся. Сзади была пещерка, где, очевидно, и упал камушек. Довольно большая, в человеческий рост. Наверно, это летучая мышь. Небось, отсыпаются днем! Надо посмотреть.
Ниссим вдруг ощутил в теле потрясающую легкость. Казалось, не человек поднялся на ноги с покрытого лишайниками ноздреватого камня, а птица вспорхнула в небо.
Пещерка ослепила темнотой. Но в этой темноте он ощутил, как нечто крупное мелькнуло в глубине. Каким-то, даже не внутренним, а сторонним, если не сказать зеркальным, взглядом он увидел себя, загораживающего вход в пещеру, загораживающего солнце от того, кто в пещере, а потом увидел себя тем, кто в пещере, – сжимающим нож в сердце тьмы, приготовившимся к прыжку. Едва успев вернуться в свое тело, Ниссим почувствовал смертельную угрозу и резко отскочил назад – назад и в сторону. И тут же, пронесшись мимо него с ножом в руках, из пещеры вылетел молодой араб. Вылетел – и, споткнувшись о подставленную Ниссимом – почти машинально – ногу, растянулся на покрытой травою площадке перед входом в пещеру. Лезвие сверкнуло на солнце, и это вывело Ниссима из оцепенения. Подскочив к покоящемуся на колючках несостоявшемуся убийце, он со всей силы ногою, одетой в бутс, врезал тому по руке, попав точно по запястью. Это действие имело двойной эффект – во-первых, судя по воплю, разнесшемуся по ущелью, рука надолго вышла из строя, а во-вторых, нож отлетел в сторону метра на полтора, и, хотя лучи продолжали играть на его стальной поверхности, он, замерев одиноко на кочке под ветвями старой оливы, сразу же перестал быть смертельным оружием – так, железка и железка.
