Я был почти рядом в тот день, когда напротив нее сел молодой человек и произнес фразу, с которой у них началась захватывающая любовная история.
Как видите, мои отношения с Гортензией начались не вчера.
Вот резюме того, что нам сейчас нужно знать о былых приключениях Гортензии:
1) встреча с молодым человеком.
2) Гортензия влюбилась, у Гортензии возникли подозрения, Гортензию обманули (но не в любовном смысле), Гортензия разлюбила, ибо молодой человек обманул и разочаровал ее.
3) Тем не менее она не перестала ездить на автобусе «Т» в Библиотеку и нашла в себе силы дописать диссертацию.
4) Но был еще кот по имени Александр Владимирович. Это был кот необычайной красоты, настоящий герой. Красивый героический кот. Его любила мадам Эсеб. А он влюбился в очаровательную рыжую кошечку по имени Чуча.
5) А еще был преступник, преследуемый инспектором Блоньяром и его верным помощником, инспектором Арапедом.
6) Все эти события, все эти детективные или/и любовные истории происходили вокруг церкви Святой Гудулы с ее Польдевской капеллой и расположенного рядом с ней сквера Отцов-Скоромников (см. План места действия рис. 2 гл.21).
7) Инспектор Блоньяр довел расследование до победного конца, нашел и арестовал преступника.
8) Александр Владимирович и один из князей Польдевских, князь Горманской, исчезли в один и тот же день.
9) Мадам Эсеб была безутешна; Бальбастр, пес отца Синуля, вздохнул с облегчением.
10) Прошло время.
11) Прошло время, и настала весенняя ночь, когда несчастный Бальбастр был зверски убит.
_________
Мы с вами не раз замечали, что в жизни все безнадежно перепуталось. Настоящее купается в прошлом, как муха в варенье. Вот почему экскурсы в прошлое Гортензии необходимы, чтобы понять ее настоящее, то есть настоящее время нашего повествования.
Заметим, однако, что Гортензия, поддерживающая отца Синуля с левой стороны, выглядит озабоченной.
Лори тоже это замечает.
Вряд ли можно объяснить эту озабоченность смертью собаки Бальбастра, сколь бы трагична она ни была, и горем отца Синуля. Отец Синуль справится со своим горем. Гортензия никогда не была в близких отношениях с Бальбастром, хоть тот и принимался иногда обследовать носом те части тела Гортензии, которые мне запрещено описывать.
Мы уверены, причина в чем-то другом.
Лори тоже так думает. Пойдем за ними.
Проводив отца Синуля до его садика и немного утешив его с помощью ласковых слов и холодного пива, Гортензия и Лори пошли в «Гудула-бар». Лори заказала кофе и стакан воды у Красивого Молодого Человека, который был новым официантом у мадам Ивонн. Гортензия заказала кофе без воды, но с тартинкой.
— Ну как у тебя, получше? — спросила Лори.
— Нет, — ответила Гортензия.
Надо вам сказать, что Гортензия была замужем.
Случилось это так: после того, как Гортензия полюбила, а затем разлюбила, ей стало грустно; а поскольку ей было грустно, она немножко влюбилась в того, кто решил оказать ей утешение и поддержку.
Она с головой ушла в занятия философией.
Ее утешителя и опору звали Жорж Морнасье; он был журналист и рассказчик. Как журналист он публиковал в «Газете» нашего Города отчеты о расследованиях инспектора Блоньяра, чьим секретарем и биографом он стал. Как рассказчик (персонаж, который говорит «я» и рассказывает о происходящем) он действовал в моем романе, повествующем о приключениях Гортензии, о том, как она влюбилась в Красивого Молодого Человека, как и почему она перестала его любить, и как она встретила месье Морнасье, журналиста и Рассказчика в романе о том, как Гортензия… вы поняли, что к чему?
Они поженились.
Вначале все шло неплохо. Муж Гортензии был сильно влюблен в нее, она отвечала на его чувства симпатией и благодарностью, хоть и не испытывала таких конкретно-телесных восторгов (точнее сказать не могу: самоцензура Издателя), как в первое время. Но что поделаешь? Брак есть брак!
Но постепенно ситуация стала ухудшаться. С одной стороны, гимнастическое рвение Гортензии все более ослабевало; все менее хотелось ей изображать куклу… С другой стороны, внимание и предупредительность мужа, вначале казавшиеся ей приятным проявлением его привязанности, стали ее утомлять: «Куда ты идешь, дорогая?» — спрашивал он. «Когда ты вернешься, дорогая?» — интересовался он. «Радость моя, с кем ты говорила в одиннадцать тридцать четыре в автобусе „В“ между остановками „Казакова“ и „Клео де Мерод“?»
В самом деле, если из предыдущих фраз убрать слова «дорогая» и «радость моя», то получится приблизительно следующее: «Куда ты идешь? С кем ты говоришь? В котором часу ты вернешься?»
Позже Гортензия заметила, что муж стал часто поглядывать на нее с каким-то странным выражением лица. Казалось, мыслями он где-то далеко. Казалось, что-то его гнетет, портит ему настроение. Он стал мало есть. За едой нервничал, скатывал шарики из хлебных крошек, нарезал мандариновую кожуру на триста шестьдесят пять кусочков (а иногда даже на триста шестьдесят шесть). Вдруг приходил с работы после обеда, хотя утром говорил, что будет допоздна сидеть в редакции. Уехав в провинцию, чтобы сделать репортаж об очередном расследовании Блоньяра, в полночь звонил домой. Гортензия не понимала, что с ним происходит.
Познакомившись с Лори — они мгновенно стали подругами, и между ними не было тайн, — Гортензия вскоре поделилась с ней своими заботами.
Это было в «Гудула-баре», Лори заказала две чашки кофе с двумя стаканами воды (был полдень, и она уже почти проснулась). Гортензия взяла горячее молоко с тартинкой. Лори разом выпила остывший кофе из второй чашки, запила глотком холодной воды, закурила сигарету от спички (и положила обгорелую спичку обратно в коробок), посмотрела на Гортензию и сказала: «Так ты не понимаешь, что это значит?»
Гортензия: Нет.
Лори: Ты правда хочешь, чтобы я тебе объяснила?
Гортензия: Само собой, тут что-то неладно, но я теряюсь в догадках, что именно.
Лори: Ну так вот, у твоего мужика сдвиг по фазе.
Гортензия широко открыла глаза (очень красивые, кроткие, с поволокой, большие и удивленные), полные простодушия и неискушенности глаза студентки философского факультета.
Гортензия: Что?
Лори: Ревнует он тебя, вот что!
К утру, когда стало известно об убийстве, дела вовсе не наладились, а наоборот, усложнились.
Место действия опять меняется.
Покинув место преступления, мы вышли из Святой Гудулы вслед за отцом Синулем, которого поддерживали Гортензия и Лори, мы перешли улицу Отцов-Скоромников, мы проводили отца Синуля до его отдохновенного садика, исцеляющего душевные раны, затем мы пришли в «Гудула-бар» и дожидаемся там Гортензию и Лори. Мы себе спокойно пьем — я, как обычно, виски с содовой, а вы, Читатель, то, что вам захочется: выбор остается за вами. Мы смотрим в окно, сквозь листья фикусов, и видим человека, который выходит из церкви и решительным шагом направляется к скверу Отцов-Скоромников.
Кто он, этот человек?
Я
Да, я, Автор этой книги.
Один хитрец сказал когда-то: «Нельзя выглянуть в окно и увидеть себя идущим по улице». Однако сейчас мы именно это и делаем. Я иду по улице, а вы, дорогой Читатель, идете рядом со мной. И одновременно я нахожусь в «Гудула-баре», опять-таки вместе с вами, за два столика от Гортензии и Лори, которые не замечают нас:
а) потому что они поглощены беседой, и вдобавок то и дело переглядываются с Красивым Молодым Человеком, недавно поступившим на работу в «Гудула-бар» (они точно помнят, что в прошлый раз его тут не было),
б) потому что мы невидимы и концептуальны.
Но следует учитывать, что есть «мы» и «мы». Или, вернее, есть «я» и «я» (с вами дело обстоит еще сложнее, и я предоставляю вам самому выпутываться из ваших топологических и экзистенциальных трудностей).
Если хотите, мое «я», находящееся в «Гудула-баре», можно называть «я-1». «Я-1» наблюдает и описывает происходящее. Это неотъемлемое право и священный долг Рассказчика: следить за событиями и сообщать о них Читателю. Согласитесь, однако: есть что-то унылое и даже раздражающее в пассивной роли невидимого наблюдателя, который не имеет в романе своего голоса, не может вмешаться в действие.
Тут в дело вступает «я-2». «Я-2» — это тоже я, Автор, но в качестве непосредственного участника событий, существо из плоти и крови, а не просто глаз и мысль. Я купаюсь в солнечном свете, заливающем поутру фасады домов на улице Отцов-Скоромников, «Гудула-бар», угол улицы Закавычек, где мы побывали накануне, Бакалейный театр, открывшийся недавно на углу Староархивной улицы (репертуар Бакалейного театра, — где зрители сидят на ящиках со сгущенным молоком, — состоит из замечательных, специально подобранных пьес: «Приключения Оливки», «Любовь и морковь», «Баклажан-проказник»), в то время как фасад дома 53 по улице Вольных Граждан, куда я направляюсь, пока еще в тени.
