Собирая волосы Сисили так, чтобы они поместились в раскрытые ножницы, он невольно коснулся ее кожи. И сразу почувствовал, как тело Сисили напряглось — не то в предвкушении щелчка, не то в ответ на ласковое прикосновение.
— Прости, — пробормотал он. И следом: — Ну вот, я готов.
Сисили снова застыла.
— На старт… внимание…
— МАРШ!
Ножницы чикнули и дело свое сделали сразу. Волосы остались в руке Бенжамена, он крепко сжал их, не позволив ни одной пряди упасть на пол. Сисили встала.
— Держи.
Она протянула ему пакет магазина «Циклоп Рекордз», который бросила, придя сюда, на боковой столик, и Бенжамен с любовной неторопливостью сложил волосы втрое, так что они аккуратно поместились в пакет. Сисили же вытащила из кармана пудреницу и теперь оглядывала свою новую стрижку испуганно и удивленно.
— Ты сейчас немного похожа на Джоанну Ламли, — сообщил Бенжамен. — Из «Новых мстителей».
Полное вранье. Похожа она была на одну из узниц нацистского концентрационного лагеря, которых он недавно видел по телевизору в документальном фильме. Впрочем, Сисили его, судя по всему, не услышала, она поворачивала зеркальце так и этак и шептала самой себе: «О господи…»
— Так, э-э… — Бенжамен взмахнул пакетом с волосами, — что мне теперь с ними делать?
— Да что хочешь, — ответила по-прежнему занятая осмотром Сисили.
— Ладно. — Он пока положил пакет на стол. После еще нескольких секунд пристального созерцания Сисили захлопнула пудреницу и отложила ее в сторону.
— Хорошо, — сказала она. — Начало положено.
И, взяв со стола листок бумаги, нацарапала несколько цифр и протянула листок Бенжамену.
— Что это? — спросил он.
— Номер моего телефона.
Он смотрел на семь цифр, написанных подтекающей, бледно-зеленой шариковой ручкой. Несколько часов назад Бенжамен готов был отдать все, все что угодно, лишь бы набраться храбрости и хотя бы обратиться к Сисили с какими-то словами, — а уж о том, чтобы получить столь бесценные сведения, не мог и мечтать. И вот вся его жизнь переменилась. В голове не укладывается.
— Спасибо, — сказал он.
— Пожалуйста. А тебе спасибо за стрижку. Она повернулась, собираясь уйти. Нужно было задержать ее.
— Насчет рецензии… — начал Бенжамен.
— Смею надеяться, мы с тобой теперь будем видеться чаще, — отозвалась Сисили тоном столь безучастным, столь лишенным даже намека на какие-либо чувства, что Бенжамен понял: разговор окончен. — Тогда обо всем и поговорим.
— Хорошо, — сказал он, и Сисили ушла.
Бенжамен принес пакет с волосами домой, поднялся с ним в спальню, опустил на кровать и сам, устало вздохнув, улегся рядом.
И что теперь с ними делать?
Пять дней спустя Филип задал ему самый главный вопрос, на который Бенжамен — пришлось в этом признаться — ответа не знал.
— Так что — Сисили теперь твоя девушка? — Не думаю, — ответил Бенжамен и в пустой попытке избавиться от дальнейших расспросов поднял вверх палец, проверяя направление ветра.
— Ах, ты не думаешь? — неверяще переспросил Филип. — И что это значит? Послушай, она либо твоя девушка, либо нет.
— Ну тогда нет. — Откуда дует ветер, Бенжамен так и не понял. Что-то такое маячило в памяти насчет того, что палец надо сначала облизать, — а потом уж поднять, хотя зачем его слюнявить, в толк он так и не взял. К тому же ветра-то никакого вовсе и не было. — По-моему, восток там, — прибавил он, наобум указав пальцем вдоль покрытой грязью дорожки.
— Нет, но о чем же она тогда говорила? — настаивал Филип. — Что значит «Мы с тобой теперь будем видеться чаще»?
— Наверное, она имела в виду, что мы, так или иначе, будем сталкиваться друг с другом, что это в порядке вещей. — Сказать по правде, он и сам не понимал, что имела в виду Сисили, и его злило, что Филип, похоже, об этом догадывается. — Слушай, тебе не кажется, что чем стоять здесь, обсуждая мою любовную жизнь, а вернее, ее отсутствие, лучше попытаться понять, куда мы, к чертям, забрели?
Была среда, день еженедельного «урока-прогулки», и сценарий разыгрывался уже вполне привычный. Их группа не только умудрилась заблудиться, пройдя всего-то ярдов пятьсот, тычась на пробу туда и сюда, пытаясь вернуть в свои ряды отставших, которые почти сразу начали теряться из виду, — она непонятным образом еще и разбрелась во все стороны сразу. Теперь Филип с Бенжаменом одиноко тащились по дорожке где-то в окрестностях водохранилища «Верхний Биттел», вот уже полчаса как утратив из виду злополучного мистера Тиллотсона с его прославившейся своей несостоятельностью дорожной картой.
— Слушай, а чего мы с тобой так надрываемся? — поинтересовался Филип, когда они прошли еще ярдов двадцать. — Давай присядем и перекусим.
Обнаружившаяся поблизости изгородь вполне для этого подходила. Они присели по разным ее сторонам: Бенжамен лицом к дорожке, Филип — к просторному выпасу, отливавшему под весенним солнцем зеленью и желтизной, с рассыпавшимися по нему, жевавшими травку голштинками. Филип залез в свой армейский рюкзачок, вытащил стопку толстых, завернутых в фольгу бутербродов с сыром и протянул один Бенжамену. Они открыли банку «Гиннесса» и по очереди отхлебывали из нее, морщась от густой, горько-сладкой маслянистости пива.
— Ничего нет лучше доброй прогулки, верно? — сказал Филип после нескольких отданных еде и питью безмолвных минут. — Мышцы тонизирует. Да и вообще начинаешь ощущать себя хозяином жизни.
От солнечного света, еды и спиртного Бенжамен немного размяк. Теперь он готов был пофилософствовать по поводу двусмысленного заявления Сисили. Самое главное, что она заговорила с ним. И отныне их связывают отношения, какие уж ни на есть.
— Не могли же мы заблудиться вконец, — продолжал, лениво озирая горизонт, Филип. — Уж если на то пошло, ты и живешь-то всего в паре миль отсюда, так?
— Да вроде бы, — ответил Бенжамен. Он неуверенно огляделся по сторонам. — Места как будто знакомые. По-моему, мама иногда привозила нас сюда.
Две девушки, подошедшие по той же дорожке, остановились, чтобы обменяться с Филипом несколькими словами.
— Мистера Тиллотсона не видели? — осведомился он.
Та, что пониже, с белесыми волосами в перманентной завивке, большой грудью и открытой, будоражащей воображение улыбкой, сообщила:
— Думаю, он к каналу пошел. Мы ему сказали, что несколько мальчиков улизнули туда покурить.
— А, понятно, — отозвался Филип, привалившись спиной к перекладинам изгороди. — Ну тогда, наверное, он скоро и здесь объявится.
— Так вы вот это называете прогулкой? — спросила, улыбнувшись еще шире, девушка.
— Присоединяйтесь, если желаете.
— Нет, спасибо. Мы думаем добраться этой тропинкой до Брант-Грей. Сядем там на автобус — глядишь, и домой раньше всех попадем.
Девушки пошли дальше, Бенжамен спросил: — Кто они?
— Темную не знаю. Хорошенькая, правда? А вторую зовут Эмили. Эмили Сэндис.
— О ней слышал. Это ведь она делала костюмы для «Отелло»?
— Очень может быть. Дуг говорил, что она, возможно, присоединится к редакции. Макеты будет делать и все такое.
Приоткрыв рот, он вглядывался в силуэты удалявшихся девушек, привычное выражение мечтательной, но несомненной похоти на миг сковало его лицо.
— Надо было заговорить с темненькой. По-моему, в ней есть нечто распутное.
Эмили с подругой скрылись из виду, мальчики примолкли. Каждый на какое-то время задумался о своем, о тайном. Идиллический сельский пейзаж, раскинувшийся перед ними, мог навести на какие угодно мысли. Мальчики находились всего в миле-другой от Лонгбриджа и дальних предместий Бирмингема, однако эти мягко волнистые просторы с ленивыми стадами и опрятными зелеными изгородями вполне могли вдохновить Бетжемена[35] на сочинение стихов, а Баттеруорта[36] — музыки. Пасторальная тишь оставалась невозмущенной лишь несколько минут, пока Филип не спросил:
— Ты часто представляешь себе голых девушек?
Бенжамен обдумал вопрос со всей серьезностью, какой тот заслуживал.
— Довольно часто, — ответил он. — Собственно говоря, почти постоянно.
— А глазами ты их раздеваешь? Ну, то есть, пытаешься?
— Бывает. Знаешь, я стараюсь не смотреть на них так, однако поделать с собой ничего не могу. Это же естественно.
Глядя в пространство, Филип, мысли которого приняли неожиданно отвлеченный оборот, сообщил:
— Женское тело прекрасно. — Вслед за этим он перевел взгляд на Бенжамена и поинтересовался, не без напористости: — А ты когда-нибудь — ну, знаешь, — видел хотя бы одну? Так, чтобы можно было все разглядеть?
Бенжамен покачал головой:
