— Что заставило тебя думать, что я вернусь?
— Когда дело доходит до девяти растений, может случиться все что угодно. Любые поступки в стремлении их достать в конечном счете простительны. Когда мы встретились впервые, ты этого не знала. Но теперь я уверен, что ты поняла и простила меня. Кроме того, нам было так хорошо вместе. — Он щелкнул длинным ногтем по чашке. — У нас взаимное притяжение.
Краем глаза я увидела на полу, в углу хижины, змею и немедленно подобрала ноги.
— Друг?
— Вроде того. Люблю думать о нем, как и о твоей черной пантере. Он в некотором роде мой тотем. Он здесь с того самого дня, как я первый раз сюда попал. Это скорее его хижина, чем моя.
— Гремучая змея?
— Точно. Одна из самых ядовитых змей на земле. Ты ее помнишь? Она была с маленьким мальчиком-шаманом в джунглях. С тем, который украл твою машину, когда ты ехала ко мне. Когда приехала за мной в Мексику.
Я хотела было закричать, что я совсем не за ним поехала, но промолчала.
— Это та самая змея? — Я показала на пол.
— Ну да. Так я нашел тебя. Так я всегда смогу тебя найти. Ты ведь меня не видела? А я думал, что показался тебе.
— Да. — Я вспомнила, как тогда на дороге с маленьким колдуном у меня в мозгу вроде мелькнул образ Эксли — Я тебя видела.
— А знаешь, я ведь тебя спас. Она легко могла тебя убить. У нее во рту два полых клыка наподобие подкожных иголок. Она с необыкновенной точностью впрыскивает яд прямо в вены своей жертвы. А когда жертва умирает, заглатывает ее целиком. Она всегда очень аккуратная и чистая. Ни беспорядка. Ни крови. Ни кусков плоти. Насилие без всяких признаков насилия. Смерть без признаков смерти. Мне это нравится.
Эксли поднялся и открыл клетку с пищащими грызунами. Схватил жирную белку за хвост, раскрутил и швырнул змее. Белка ударилась о стену хижины и упала на пол. С быстротой молнии змея вонзила клыки в тельце. Сантиметр за сантиметром она заглатывала толстое меховое тельце, пока вся белка не исчезла внутри. Меня затошнило, пот стекал по спине.
— Не смотри с таким омерзением. Когда она не охотится, она даже забавная. Ты ведь видела, как она танцевала для маленького колдуна. Хочешь еще раз посмотреть?
Эксли встал и включил радио.
— У меня здесь только одна станция. Надеюсь, тебе нравится музыка в виде барабанной дроби, потому что это единственное, что они играют двадцать четыре часа в сутки. Иногда это сводит меня с ума, но она любит. По правде говоря, я почти все время держу радио включенным. Когда радио выключено, она становится раздражительной. И разрушает всякие вещи.
— Например?
— То, что я люблю больше всего. Растения. Она их тоже любит, к несчастью. Она любит их есть.
— Почему ты остаешься здесь?
— Я несколько раз пробовал переехать. — Он смотрел отсутствующим взглядом. — Но куда бы я ни пошел, она уже там.
— А Нью-Йорк?
— Он каждую ночь в моих снах и мечтах.
— Ты ее боишься?
— Я полжизни провожу, выслеживая кроликов, бородавочников, белок, крыс и других грызунов, только бы она была счастлива. Мне приходится все время убивать, чтобы ей угодить. Она сама ничего не делает. Я должен жить для нее, изощряться для нее. Ты меня понимаешь? Поэтому-то мне и нужны девять растений.
— Зачем?
— Чтоб достичь в жизни того, чего я хочу. Моей заветной мечты — избавиться от змеи.
В его безмерной жалости к себе я увидела лазейку. Как бы мне ни было противно, я поставила чашку и протянула к нему руку, коснулась его. Кожа была сухой, горячей и шершавой. Я сидела рядом, держа его за руку и пытаясь возродить образ внутри себя, образ сильного, жесткого Эксли с серебристыми волосами, который тогда, на овощном рынке на Юнион-сквер, так меня-заворожил.
— Хочешь посмотреть, как она танцует? — повторил он. — Это единственное развлечение, которое я могу предложить. Мне действительно хочется предложить тебе что-нибудь, кроме боли.
— Давай.
Эксли включил радио на полную мощность. Несмотря на сильные помехи, звук барабанов заставлял вибрировать стены, и лачуга прямо-таки затряслась, заходила ходуном, как при землетрясении. Я вцепилась в подлокотники своего кресла
— Сейчас вернусь! — прокричал он — Надо пойти и поправить антенну, чтобы устранить помехи.
В ту же секунду, как только он вышел за дверь, я вскочила и схватила ландыш. Стоило мне прикоснуться к растению, как гремучая змея издала ужасно громкое шипение, словно тысячи мелких рыбешек бросили в кипящее масло.
— Поставь ландыш, Лила.
Я не двинулась с места.
— Я только хотела понюхать. — Я стояла к нему спиной.
— Ну, теперь понюхала. Поставь его на место.
Повернувшись к нему, я увидела, что гремучка перегородила дверь. Я поставила ландыш на стол и вдруг осознала, что у меня очень немного шансов выбраться из этого дома живой.
Эксли, словно ничего не произошло, отрегулировал настройку на старом радио.
— Давно надо было это сделать. Так ведь намного лучше.
— Да намного.
Он протянул ко мне руку.
Я глубоко вдохнула, представила Диего прежним, взяла его за руку, ту самую, с длинными грязными ногтями.
Под громкую без помех музыку змея заелозила туда-сюда по грязному полу. Она двигалась из одного угла хижины в другой все быстрее и быстрее, приходя в сильное возбуждение. Мы с Эксли стояли в углу лачуги, держась за руки, как некая странная пародия на двух подростков в танцевальном классе.
— Она будет раскачиваться, пока не поймет, что хижина для нее слишком мала и что двигаться некуда, кроме как вверх, — прошептал мне Эксли. — Тогда она начнет подниматься, пока не вытянется во всю свою длину, и начнет танцевать, как индийская танцовщица, исполняющая танец живота. Это единственная радость, которую она мне доставляет.
В полном соответствии с описанием Эксли гремучая змея поднялась до потолка хижины. Она раскачивала тело туда-сюда, поднимала свою гремучку и трясла, словно бубен, точно в такт барабанам.
Эксли отпустил мою руку. Он начал вторить движениям змеи, волнообразно изгибая свое тело, как ленту, и издавая странные шипящие звуки. Заплесневевшая лачуга раскачивалась от барабанного грохота, и танцующий Эксли с длинными ногтями и разлетающимися белыми волосами гипнотизировал меня.
Как робот, я подошла к ним, уставившись прямо перед собой в никуда, и присоединилась к Эксли и змее в их танце.
Эксли сопел, как собака. Он положил руки мне на плечи, уткнулся лицом в подключичную ямку, страстно вдыхая запах моей кожи. Он обнюхивал меня шумно, как животное. Под звуки барабанов и гремучки мы все втроем танцевали, словно занимались этим с рождения.
Где-то в глубине сознания я помнила, что гремучая змея мастер гипноза. Она — профессионал, который звуками своей погремушки в одно мгновение доводит жертву до состояния ребенка. Эта мысль пронзила меня как молния. Так быстро я еще никогда не зависала и не входила в транс.
— Останься со мной, Лила. Твой запах прекраснее, чем у ландыша.
Я едва помнила, зачем мне нужен ландыш. Я так расслабилась в объятиях Эксли, что почти заснула на его тощем костистом плече, и в этот момент услышала голос. Громкий, он словно исходил из моей головы:
— Просыпайся, Лила. Проснись! Не спи!
Это был голос Армандо. Я открыла глаза, словно меня окатили холодной водой, и была потрясена, обнаружив себя в объятиях Эксли.
— Соблазни его. Делай это прямо сейчас.
— Не слушай Армандо. — Эксли как будто мог слышать его. — Армандо лжец. У него есть девять растений. У него всегда были все девять растений.
Я пыталась развеять туман, которым обволакивал меня Эксли. Он все еще обнимал меня, прижавшись лицом к груди, и, как сумасшедший, нюхал, фыркая, духи Лурдес Пинто.
— Не понимаю. Что ты сказал об Армандо и растениях?
— Подумай сама, Лила. Подумай об исключительной ценности этих растений. Их способности приносить все, чего только человек может пожелать в жизни. Если бы у тебя были все девять растений в собственной прачечной, неужели ты бы не взяла от каждого растения черенок, десять черенков, сотню черенков? И неужели бы ты не размножила их, посадив где-нибудь? В каком-нибудь потайном месте? Просто на всякий случай?
Я была поражена. Конечно, ведь Армандо мог взять черенки от растений. Он был бы глуп, если бы не сделал этого, а он весьма смышленый человек. Как я могла это упустить?
— Он пытается тебя одурачить, Лила, — произнес Армандо. — Сосредоточься на Диего. Тебе надо достать ландыш для Диего, иначе он умрет. Это единственное, о чем ты должна думать.
— Почему я здесь? — спросила я Эксли. — Если у него есть все девять растений, тогда зачем я здесь?
— Не знаю. Но не для того, чтобы достать девять растений.
Я была смущена, и хотя знала, что не должна думать о растениях, не могла не думать. Я не могла быть уверена, есть они у Армандо или нет, и не была уверена, надо ли мне помогать Диего. Но если он умрет, я не смогу жить с этим.
