11 сентября
Удушливый зной. Из наполнившей воздух пыли получилась горючая смесь, которая держит легкие «од прозрачным огненным прессом. Жажда — белая смерть — разгуливает под руку с той, другой — красной; обе надели на голову каски из пыли. Санитары и водовозы работают без передышки, не щадя себя. Воды все равно не хватает. Да и как может жалкий десяток грузовиков обеспечить драгоценной влагой две дивизии? С пункта снабжения наши спасители тащат на плечах канистры с водой, петляют по извилистым тропкам сельвы, и большая часть бесценного груза по дороге расплескивается, испаряется или разворовывается. За двое суток офицерам выдали на каждого по полкотелка, а солдатам без малого полфляжки почти кипящей воды. От мясных консервов, которые входят в наш рацион, страшно хочется пить. Целые подразделения, обезумев от жажды, опрометью бегут с передовой, накидываются на автоцистерны или на несчастных каторжников с канистрами. Двоих из них мародеры прикончили штыками прямо у наших позиций. В назидание остальным негодяев расстреляли тут же перед порожними канистрами, из которых, стоя на коленях, они лакали воду, окрашенную кровью. Да, не случайно подполковник Эстигаррибиа поднимал тост за войну жажды: вот она перед нами. К ночи появился «Вифлеемский младенец» и рассказал, что с ним приключилось; ни один мускул на его лице не дрогнул. Оказывается, в самом начале паники и неразберихи он попал в лес, заблудился и долго ходил от одного поста к другому, пока не добрел до своих. Потемневшие глаза парня светились лукавым самодовольством. Странно, эти скитания как будто отвлекли его от мыслей о воде.
12 сентября
Жизнь на позициях снова вошла в привычный ритм, но надолго ли? Равновесие крайне неустойчиво. Дезертиров и охотников за водой поубавилось — с ними слишком сурово расправляются. Теперь изобрели новый способ «окапываться»; солдаты сами себя увечат, чтобы воспользоваться законной привилегией раненых — эвакуацией или котелком воды. Дезертиров, симулянтов, мародеров немедленно предают военно-полевому суду и расстреливают. Дисциплина понемногу налаживается.
Все говорит о том, что осада Бокерона затянется надолго. Командиры всех частей, от батальонного и выше, отдали приказ: каждому солдату на командных пунктах вырыть индивидуальные убежища глубиной в метр, завалить их сверху стволами деревьев и присыпать землей.
«Вифлеемский младенец» пришел ко мне и возмущенно заявил, что наш командующий велел выкопать себе щель трехметровой глубины.
— Копайте, копайте! — приказал он ординарцам.
— Докопаемся до того, что нефть брызнет, — проворчал кто-то из них.
Дело, конечно, не в том, с каким лукавством рассказывал мне об этом «Вифлеемский младенец», парень язвительный и с юмором, а в том, что едкие пары недовольства деморализуют армию. Ведь брызнет-то нефть, а не вода.
И снова я, словно воочию, вижу солдатские изнуренные лица: колонна ползет то старой дороге, спины горбятся под тяжестью снаряжения, головы запрокинуты, а глаза прикованы к сверкающему озеру, которое стало для жаждущих такой же навязчивой идеей, как захват крепости Бокерон.
13 сентября
Мы идем в разведку. Наши войска перерезали дорогу на Юхру — основной путь к крепости, занятой неприятелем. Теперь-то уж мы соединимся с северной колонной. Командование хочет загнать боливийцев в ловушку, а для этого ему нужно знать, где и как на этом участке располагаются оборонительные рубежи противника. Но боливийцы ловко замаскировали тылы Бокерона. Прикрыли, так сказать, зад. Стыдливость, прямо скажем, излишняя.
Мы змеями ползем по иссохшему жнивью, стерня и колючки впиваются в тело, — больше километра горящей земли. Впереди меня двадцать человек в оливково-зеленых отрепьях; люди приникают к полю, обливаются липким потом, который тут же превращается в розоватый клейстер. Никаких важных сведений мы не раздобыли, зато в назидание нам открылась еще одна картина из «трагедии жажды». На поросшем тростником островке, на ничейной земле, — индейский колодец, развороченный боливийскими и парагвайскими снарядами, угодившими в него одновременно. Спрятавшись за стену кустарника, я смотрел в бинокль на то, какой урок преподала нам мертвая природа. Вокруг колодца валялись трупы — целая груда. Людей здесь накрыло огнем. Одни едва успели окунуть лицо в воду и теперь пьют вечность неторопливыми глотками. Другие лежат, крепко обнявшись, тихие и умиротворенные. Хаки и оливковозеленые мундиры смешались. Они прошиты пунцовыми нитками запекшейся крови и как бы спаяны в нерушимом братстве.
14 сентября
Погиб командир батальона. За минуту до его смерти мы ожесточенно спорили и орали что есть мочи, стараясь перекричать свист шрапнели. Я просил у него разрешения перевести роту на менее уязвимые позиции. Командир ответил мне грубостью. Я толком не расслышал его слов, очень разозлился, но тут вдруг увидел, что он взмахнул руками и странно, с каким-то женским кокетством прищурился, потом медленно покачнулся и повис у меня на шее. Обескураженный такой разительной переменой в поведении командира, я не понял, что же произошло, пока наконец мои пальцы не погрузились в кровавую патоку, сгустившуюся у него на спине.
В батальоне я был самым опытным офицером, поэтому мне пришлось заменить убитого и переселиться в его блиндаж.
15 сентября
У осажденных явно скудеют силы. Теперь зеленожелтые самолеты сбрасывают на парашютах не ледяные глыбы, а медикаменты и съестные припасы, которые большей частью попадают на наши позиции.
16 сентября
Винт, соединяющий обе половины «клещей», заново подмазан и подкручен. Теперь, когда мы получили подкрепление, они плотно сомкнулись, не оставив зазора. Численность наших войск выросла вдвое. Около десяти тысяч хорошо вооруженных солдат и офицеров затягивают петлю на горле полумертвого бастиона, но он живуч, как кошка. Порою чудится, что перед нами обезумевший от голода и жажды ягуар. Он сидит на задних лапах и зализывает раны. Лес вокруг него объят пожаром, а он спрятался в нем невидимкой, готовясь к решающему прыжку. Сейчас он единым духом перемахнет через расставленные нами капканы и даст выход яростному опьянению, которое подчас помогает этим хищникам вырваться из тисков смерти.
Командование отдало приказ атаковать крепость с тыла. С началом этой решающей операции придут в движение все наши растянувшиеся с севера на юг части, которые станут понемногу сжимать концентрические кольца, словно анаконда, обвившая свою жертву.
Батальон под моим командованием направляется на левый фланг; нам поручено захватить дорогу на Юхру, находящуюся во власти Корралеса, и выставить патрули в малоизвестном секторе около форта Арсе, чтобы предотвратить возможное просачивание противника в этот район. Приказ отдан устно и сформулирован не очень четко. Насколько я понял, передо мною поставлены совершенно разные задачи, для выполнения которых у меня явно недостает сил. Посылаю адъютанта, пусть дадут приказ в письменном виде. Батальон — игрушка, которой забавляется каждый сумасброд. То его отводят в резерв, то выдвигают в боевой эшелон. Сегодня ему поручают убирать мусор, а завтра — стирать белье.
17 сентября
Конца битвы за Бокерон даже не предвидится. Отбита еще одна атака. Да, крепкий орешек эта крепость.
Напрасны все перистальтические конвульсии наших линий. Орешек не расколоть и не проглотить. Есть что-то колдовское в неистовой и слепой одержимости, с которой горстка незримых, засевших в лесу защитников крепости сопротивляется нам. Мы ведем борьбу с призраками, наделенными неиссякаемой роковой силой, силой обреченности, которая может побороть усталость, отчаяние, предсмертную агонию.
Помню, в детстве отец велел мне прикончить кошку, покрытую лишаями. Преодолев отвращение, я засунул ее в мешок и принялся вслепую наносить удары ножом, пока не онемела рука. Каково же было мое изумление, когда из развязавшегося мешка выскочила израненная кошка и с душераздирающим воем, от которого сжалось мое сердце, стала кататься передо мной.
18 сентября
Шли всю ночь. Было очень тяжело. На рассвете наткнулись на вражеский отряд, который, очевидно, хотел пробиться к Бокерону. После короткой стычки неприятель предпочел отступить, оставив в качестве трофеев нескольких убитых да издыхающую ослицу.
Мы опять оказались на грани катастрофы: авангардная рота, атакованная с фланга, дрогнула и обратилась в беспорядочное бегство, грозя увлечь за собой остальные подразделения. К счастью, боливийцы отступили, и мы снова быстро построились в колонну, хотя минуту назад были на краю гибели. Потеряли пятерых, в том числе и командира этой роты. Принять ее я приказал своему адъютанту. Вчера ночью наши дозоры напоролись на засаду противника и погибли. Их перестреляли трассирующими пулями. Мы сильно приуныли и, обескураженные неудачей, были вынуждены избрать новое направление. Так мы забрели в какое-то ущелье, но что эго было за место — никто не имел ни малейшего понятия.
