– А прическа, одежда, манеры, друзья…
– Роб, так нечестно. Ты же сам понимаешь, мне нельзя появляться на работе с панковской стрижкой. Теперь я могу позволить себе покупать больше вещей. И за последний год или около того я познакомилась с двумя-тремя приятными людьми. Таким образом, остаются манеры.
– Ты стала жестче.
– Увереннее в себе, это возможно.
– Более толстокожей.
– Менее дерганой. А ты до конца жизни намерен оставаться все таким же? С теми же друзьями или тем же их отсутствием? С той же работой? Теми же манерами?
– Со мной все в порядке.
– О да, в порядке. Но и ты не безупречен и уж точно не счастлив. «Что будет, если ты вдруг почувствуешь себя счастливым?» Да-да, мне известно, что так называется диск Элвиса Костелло, я нарочно процитировала его название, чтобы ты внимательнее меня послушал. Ты что, станешь держать меня за полную идиотку? Или нам придется расстаться, поскольку я привыкла к тебе, несчастному? Что будет, если ты, ну не знаю… если ты создашь звукозаписывающую компанию и твой проект окажется удачным? Решишь, что неплохо бы завести новую подружку?
– Ты говоришь глупости.
– Почему же? Объясни, какая разница между тобой в роли владельца звукозаписывающей компании и мной в роли сотрудницы преуспевающей адвокатской конторы.
Мне ничего не приходит на ум.
– Я твержу об одном: если вообще веришь в возможность длительных моногамных отношений, приходится мириться с тем, что с людьми что-то происходит, а чего-то не происходит. В противном случае какой в таких отношениях толк?
– Никакого, – отвечаю я нарочито смиренно, но я и на самом деле смят – смят ее умом, ее напором и тем, что она всегда права. Во всяком случае, права настолько, чтобы заставить меня заткнуться.
5. (В постели, перед и, если понимаете, о чем я, в процессе, две ночи спустя.)
– Я не знаю. Извини. Это, наверно, потому, что я не уверен в себе.
– Прости меня, Роб, но я тебе не верю. По-моему, все дело в том, что ты выпил. Раньше подобные проблемы возникали у нас именно из-за этого.
– Сейчас – не из-за этого, а из-за неуверенности.
Со словом «неуверенности» не все выходит ладно – я проглатываю половину слогов. Это не усиливает моих позиций.
– Что, как ты думаешь, вселяет в тебя неуверенность?
Я издаю короткое безрадостное «ха!», расхожим способом изображая натужный смех.
– Видишь, я по-прежнему не очень догадлива.
– «Я слишком устала, чтобы расстаться с тобой». Все эти дела. И Рэй, и то, что ты постоянно, так сказать… раздражаешься на меня. Злишься, что я совсем безнадежный.
– На этом и закончим? – Она имеет в виду попытки заняться любовью, а не наш разговор и не наши с ней отношения.
– Пожалуй. – Я скатываюсь с нее и лежу, обняв ее одной рукой и глядя в потолок.
– Извини меня, Роб. Я была недостаточно… Я плохо давала понять, что мне этого хочется.
– И как ты думаешь почему?
– Постой. Сейчас попробую все как следует объяснить. Так вот. Раньше я думала, что мы с тобой связаны одной тонкой нитью, и стоит мне ее разорвать, как все и кончится. Ну я и разорвала ее, только ничего не кончилось. Нить была не одна, их многие сотни, тысячи, они везде: Джо замолкает, когда я говорю, что мы с тобой расстались, я чувствую себя как-то странно в твой день рождения, я чувствую себя как-то странно… нет, не во время секса с Рэем, а после, мне делается не по себе, когда я нахожу в машине и ставлю записанную тобой кассету, я часто думаю, как ты там… да миллион самых разных вещей. А к тому же еще ты переживаешь больше, чем я думала… И потом, в день похорон… это ведь я захотела, чтобы ты пришел, а не мама. В смысле, она, наверно, была рада твоему присутствию, что ты был, но звать Рэя – такой мысли у меня ни на секунду не возникало, и тут-то я и почувствовала, что устала. Я не была готова взвалить на себя все это. Такие муки – и только ради того, чтобы отделаться от тебя. – Она тихонько смеется.
– И это, по-твоему, все объясняет?
– У меня всегда было плохо с проявлениями нежности. – Она касается губами моего плеча.
Вы слышали? У нее всегда было плохо с проявлениями нежности. Для меня это серьезная проблема, как и для любого мужчины, в чувствительном возрасте слушавшего «The Look of Love»[99] Дасти Спрингфилд. Я ведь представлял себе, что так оно все и будет, когда я женюсь (тогда я называл это «женюсь» – сейчас использую выражения «поселиться вместе» или «поладить»). Я представлял себе сексуальную женщину с сексуальным голосом и обильным сексуальным макияжем, всеми своими порами излучающую преданность мне. А любовный взгляд, это отнюдь не выдумка – не то чтобы Дасти совсем уж водил нас за нос, – но вот только в действительности он оказывается не таким, каким виделся мне в воображении. Это не взгляд огромных глаз, пышущих желанием с просторов двуспальной кровати, едва прикрытой гостеприимно откинутым одеялом; это скорее великодушно-снисходительный взгляд, каким мать смотрит на своего карапуза, или взгляд изумленного недовольства, или даже болезненно-заботливый взгляд. А как же любовный взгляд по Дасти Спрингфилд? Выкиньте из головы. Это такой же миф, как и экзотическое белье.
Женщины напрасно сетуют на средства массовой информации, насаждающие стандарты женской красоты. Ведь мужчины прекрасно понимают: не всем же иметь грудь Брижит Бардо, шею Джеми Ли Кёртис и задницу Фелисити Кендалл, а потому особо не возражают против такого несовершенства. Естественно, мы отдадим предпочтение Ким Бэсингер перед Хэтти Джакс, точно так же как женщины предпочтут Кеану Ривза Бернарду Маннингу,[100] но внешняя привлекательность не самое главное – главное, насколько ты способен опустить планку. Мы довольно быстро сообразили, что джеймс-бондовские девушки – не про нашу честь, но осознание того, что женщины вряд ли когда-нибудь будут смотреть на нас теми же глазами, какими Урсула Андресс смотрела на Шона Коннери или хотя бы Дорис Дей смотрела на Рока Хадсона,[101] к большинству из нас приходило гораздо медленнее. Ко мне оно, похоже, до сих пор не пришло.
Я начинаю, как мне кажется, привыкать к мысли, что Лора вполне могла бы стать той женщиной, с которой я готов провести остаток жизни (или, по крайней мере, начинаю привыкать к мысли, что без нее я настолько несчастен, что искать ей замену просто не стоит). Но намного тяжелее привыкнуть к мысли о том, что мои детские представления о романтических отношениях, дамском белье, домашних ужинах при свечах и томно тлеющих взглядах не имеют ничего общего с действительностью. Вот о чем должна болеть голова у женщин; вот почему мы порой плошаем в ответственный момент. Дело вовсе не в целлюлите и не в шершавых пятках. Дело в… в… оплеванных мечтах.
Недели через две, в течение которых у нас было много разговоров, много секса и терпимое количество споров, мы идем ужинать к Лориным друзьям Полу и Миранде. Вам это может показаться пустяком, но для меня поход к ним очень важен – как вотум доверия, как подтверждение моего статуса и сигнал внешнему миру, что минимум несколько ближайших месяцев Лора предполагает провести со мной. Мы с ней всегда расходились во взглядах на Пола с Мирандой, которых я не видел ни разу в жизни. Лора и Пол пришли работать в юридическую фирму приблизительно в одно и то же время, и между ними сложились хорошие отношения, так что, когда ее (и меня) пригласили в гости, я идти отказался. Мне не нравилось ни то немногое, что я знал о Поле, ни то, с каким воодушевлением отзывалась о нем Лора. Когда же она в надежде, что я пойму, какую глупую ошибку совершаю, сообщила, что там будет некая Миранда, я наговорил ей лишнего. Я сказал, что он как раз один из тех, с кем ей с ее нынешней умопомрачительной работой впредь и положено водить компанию, в которую я не вписываюсь, и она рассердилась, тогда я поднял градус и начал предварять каждое упоминание его имени определением «этот кретин», а еще приписал ему бабий голос и полный набор склонностей и привычек, скорее всего, ему не свойственных, и Лора рассердилась уже по-настоящему и пошла в гости одна. А потом мне стало неудобно, что я столько раз ни за что ни про что обозвал Пола кретином, и поэтому, когда Лора пригласила их к нам, я смотал из дому и не возвращался до двух ночи, хотя и знал, что у них ребенок и к половине двенадцатого они точно уйдут. После всего этого я очень оценил, когда Лора сказала, что они снова зовут нас, – во-первых, она не махнула на меня рукой, а во-вторых, повторное приглашение означало еще и то, что она рассказала им о нашем воссоединении, и вряд ли в ее рассказе все было так уж плохо.
Стоя на ступеньках их дома (отнюдь не роскошного, обычного дома с тремя спальнями в Кенсал-Грин), я тереблю пуговицу на ширинке своих «пятьсот первых»; есть у меня такой тик, и Лора, по вполне понятным причинам, его не выносит. Но сейчас она улыбается, глядя на меня, и, чтобы приободрить, пожимает мне руку (другую, не ту, что занята в области паха), и не успеваю я оглянуться, как мы уже в прихожей, где на нас обрушивается шквал улыбок, поцелуев и приглашений к знакомству.
