От его американской коллеги Винни Майнер тоже никакого толку. Когда на прошлой неделе они виделись в Британском музее, она обещала поговорить с Розмари, объяснить, что Фред не по своей воле уезжает из Лондона, что он любит ее… Ничего не вышло из этого поручения, если Винни его и выполнила, хотя это вряд ли. Даже если она поговорила с Розмари, думает Фред, то наверняка все только испортила. Вряд ли Винни хоть раз испытала настоящую любовь, не говоря уж о страсти, а если и было в ее жизни истинное чувство, то она наверняка уже забыла об этом.
Тем временем Фред страдает телом и душой и ничего не может с собой поделать. И днем и ночью думает он только об одном. О Розмари. Он пытается работать дома, ходит в БМ, но не может сосредоточиться, не может читать, писать, сочинять. А ведь свободного времени у него впервые за многие месяцы сколько угодно. Одинокие дни и ночи тянутся бесконечно.
И снова, как прошлой зимой, у Фреда вошло в привычку бродить по Лондону. Но теперь он знает, что город — живой, настоящий, что за его стенами, ставнями и занавешенными окнами течет сложная, интересная, насыщенная жизнь. На каждом шагу ему попадаются дома, рестораны, конторы, магазины, кварталы, где он бывал с Розмари; кажется, что улицы населены живыми воспоминаниями. На душе неспокойно, Фреду везде чудится Розмари: то она заходит в универмаг «Селфридж», то стоит в толпе зрителей в антракте, то мелькает вдалеке на Холланд-парк-роуд ее золотая головка, стучат легкие шажки, то она выходит из такси в Мэйфере. Сердце Фреда готово выскочить из груди; он бежит со всех ног, уворачиваясь от машин и расталкивая прохожих, — но всякий раз это оказывается не Розмари, а незнакомка.
Сегодня Фред попал туда, где вряд ли можно встретить Розмари. Солнечным июньским днем он прогуливается вдоль Риджентс-канала неподалеку от Кэмден-Лок вместе с Джо и Дебби Вогелер. Идут они медленно: Джо катит коляску с малышом, а старинная набережная в воскресный день запружена гуляющими. Когда Фред доберется до дома и сядет за пишущую машинку, почти весь рабочий день пропадет. С другой стороны, останься он дома — все равно ничего бы не сделал. Трудно сосредоточиться на восемнадцатом веке, когда все мысли занимает век двадцатый, особенно та минута, когда он впервые за две недели увидит Розмари и объяснится с ней. До этой минуты остается уже меньше суток.
Джо и Дебби тоже озабочены, однако в отличие от Фреда своих чувств не скрывают. Их волнует умственное развитие малыша, точнее, его задержка. Джеки уже год и четыре месяца, а он все еще не начал говорить — ни единого словечка не сказал, между тем другие дети его возраста, даже младше (следуют примеры), уже болтают вовсю. Их беспокойство, отмечает про себя Фред, идет, как сказали бы некоторые современные критики, от переоценки роли языка. Так ли уж важно, что малыш пока молчит, если Джеки (и на это Вогелерам сейчас указывает Фред) — здоровый, крепкий, подвижный ребенок.
— Он станет похож на человека, — объясняет Дебби, — только когда начнет говорить. То есть… я, конечно, понимаю, что он здоров, иногда он просто прелесть, но как бы не совсем человек… Понимаешь?
— Обидно ведь, что нельзя с ним разговаривать, — сокрушается Джо. — А так хочется узнать, о чем он думает, что чувствует. Это же наш малыш! Интересно, что он нам скажет, когда начнет говорить?
— Он может вас разочаровать, — предупреждает Фред. — Мой отец рассказывал, что, когда я был маленький, он смотрел на меня в глубоких раздумьях о детстве, в духе Вордсворта, и ждал, что за послание из высших сфер я ему принесу. А моими первыми словами были: «Хочу печенья!»
— Сколько тебе тогда было? — спрашивает Дебби, так и не поняв самого главного.
— Понятия не имею, — вздыхает Фред.
— Большинство детей начинают говорить предложениями где-то к двум годам, — сообщает Джо, — но отдельные слова умеют произносить намного раньше. Джеки лопочет без остановки, только всегда что-то бессвязное. Как думаешь, к чему бы это?
— На мой взгляд, с ним все в порядке, — отвечает Фред, никогда не имевший дела с маленькими детьми. Возможно, с Джеки в самом деле что-то не так — откуда ему знать?
Фреду вообще сейчас не до Вогелеров с их заботами, он едва замечает, что делается вокруг. А ведь места здесь красивейшие: по одну сторону — берег, заросший высокой травой и полевыми цветами, по другую — ярко раскрашенные прогулочные катера и стройные каштаны в садах на дальнем берегу, которые уже роняют в воду цветы, превращая гладь канала в ковер, расшитый бело-розовыми звездами. Теперь настоящий Лондон видится Фреду только в мучительных воспоминаниях; большую часть времени он живет в городе невнятных шумов и угрюмых призраков.
После вечеринки у Розмари Фред видится только с Вогелерами; видится чаще, чем хотелось бы, просто потому, что нет сил каждый раз придумывать отговорки. С приходом тепла Лондон стал нравиться Джо и Дебби больше, но ненамного.
— Да, здесь стало лучше, — признает Джо, — но для июня все равно холодина!
— Дома мы уже давным-давно бы купались, — поддакивает Дебби. — А уж о том, чтобы как следует загореть, здесь и мечтать не приходится.
Взгляды Вогелеров разделяют их новые друзья — двое канадских историков, с которыми Джо и Дебби познакомились в столовой Британского музея, и еще одна пара из Австралии, родственники канадцев. Все четверо согласны с Джо и Дебби: еда здесь невкусная, пиво теплое, народ угрюмый, а все памятники архитектуры такие крошечные, что смотреть не на что.
Есть у них и объяснение всему этому. Энди (австралиец) на прошлой неделе, в хэмпстедском баре, вкратце изложил Фреду свою теорию.
— Все беды нынешней Британии, — утверждал он, — оттого, что на протяжении трех веков самые храбрые, предприимчивые, независимые и стойкие из ее жителей уезжали отсюда к чертовой матери и отправлялись в колонии — в том числе в Америку, так? Ну а оставшиеся благодаря естественному отбору мало-помалу сделались робкими, косными, хилыми и раболепными. Да черт подери, оглянись вокруг! — твердил Энди. — Нынешние британцы — сборище бледных несчастных выродков, жалкие остатки благородного племени. Согласен, — признал Энди, — Австралию заселили каторжники, но погоди их хулить, приятель. Для начала подумай: за что они попали на каторгу? На самом деле это были ребята из низов, которые не принимали классовую систему и прочее дерьмо, не желали трудиться в поте лица за гроши, а в старости жить подачками. Это были люди смелые и с фантазией, они шли на риск, боролись за место под солнцем. Молль Флендерс, одним словом, а не Оливер Твист.
В сущности, потомки этих первопоселенцев, в том числе и Вогелеры, теперь относятся к Британии, как преуспевающие люди — к старичкам родителям. Восхищаются историей и традициями Англии, трогательно любят ее природу и архитектуру, но жить здесь — боже сохрани!
Соприкоснувшись на вечеринке у Розмари с настоящим (по мнению Фреда) Лондоном, Джо и Дебби не изменили своих взглядов. Почти все новые знакомые показались им «надутыми и фальшивыми», а о том, как отнесся кое-кто из гостей к малышу, им до сих пор больно вспоминать. Особенно оскорблена Дебби. Фреду даже кажется, что она лелеет свою обиду, словно уродливого, капризного ребенка — скажем, самого Джеки, когда у него плохое настроение. Ссора Фреда с Розмари и его рассказ о последней встрече с ней только укрепили их подозрения.
— Англичане все такие, особенно богатеи, — поучает Джо Фреда, пока они возвращаются по набережной к Кэмден-Лок. — Никогда не знаешь, как они на самом деле к тебе относятся.
— Коварный Альбион, — кивает Фред. Отчасти он согласен с Джо, отчасти жалеет его за ограниченность.
— Угу, угу. — Джо как будто не понял шутки. — Они умеют быть чертовски любезными, если пожелают. Ничего удивительного, что ты влюбился в Розмари Рэдли, она и меня сперва очаровала. Но вы с ней совсем разные люди.
— Гм, — недовольно мычит Фред. В который раз он удивляется, почему супружеские пары так бесцеремонно обсуждают любовные дела своих холостых друзей. Между тем, скажи он что-нибудь о семейной жизни Джо и Дебби, те преисполнились бы праведного гнева.
— Совершенно разные, — вторит мужу Дебби. — Что с тобой, мой маленький? — Она опускается на корточки рядом с Джеки, который беспокойно ерзает в коляске — у него сегодня плохое настроение.
— По-моему, он хочет вылезти, — догадывается Фред.
— Он всегда не прочь вылезти. Ну ладно, глупышка. — Дебби помогает малышу выбраться и ставит его на неловкие ножки — ходить Джеки научился всего лишь несколько месяцев назад. — Да погоди ты капельку! Бог ты мой. — Она поправляет на Джеки полосатый комбинезон и шапочку, в которых он похож на гномика-железнодорожника, и крепко берет малыша за пухлую ручонку.
— Пришла тебе пора подумать, что для тебя главное, а без чего ты вполне проживешь, — наставляет Фреда Джо, двигаясь по набережной со скоростью малыша и толкая впереди себя пустую коляску.
