Чувство вины исчезло у Энни после того, как они с Флетчером спокойно провели десять дней в Шотландии. Они получили удовольствие от Эдинбургского фестиваля, где могли выбирать между Марло и Моцартом, или Линтером и Ортоном. Однако для обоих приятнее всего была долгая поездка с юга на север и потом с севера на юг по восточному и западному побережью. Перед ними разворачивались потрясающие пейзажи, и они решили, что нет в мире видов красивее этих.
В Эдинбурге они попытались отыскать следы предков Гейтсов и Давенпортов, но нашли лишь цветную таблицу шотландских кланов, да купили юбку, сшитую из безвкусно яркого тартана клана Давенпортов; Энни сомневалась, наденет ли она эту юбку хоть раз в Америке.
Как только их самолёт вылетел из Эдинбурга в Нью-Йорк, Флетчер сразу же заснул. Когда самолёт стал снижаться над нью-йоркским аэропортом имени Кеннеди, Энни думала только о том, что она скоро увидит Люси, а Флетчер с тревогой представлял себе, как он проведёт свой первый рабочий день в фирме «Александер, Дюпон и Белл».
* * *
Когда Нат и Су Лин вернулись из Рима, они были совершенно измотаны, но внезапная перемена в маршруте оказалась крайне правильной. С каждым днём Су Лин всё больше и больше успокаивалась. За всю вторую неделю они ни разу не вспомнили о Корее. Они договорились, что, вернувшись домой, скажут матери Су Лин, что провели весь свой медовый месяц в Италии. Один только Том будет озадачен.
Пока Су Лин спала, Нат ещё раз изучил рынок валют в газетах «Интернэшнл Геральд Трибюн» и лондонской «Файнэншиэл Таймс». Тенденция продолжала сохраняться: падение, затем небольшой подъём, а затем снова падение курсов, но иена всё время продолжала подниматься по отношению к доллару, так же, как и по отношению к германской марке, фунту и лире, и Нат продолжал следить, какой из курсов больше всего меняется. Как только они вернутся в Бостон, он поговорит с отцом Тома и воспользуется услугами отдела валюты банка Рассела. Он решил не открывать своих планов незнакомым людям.
Нат взглянул на спящую жену и с благодарностью подумал о её совете выбрать валютные курсы темой своей дипломной работы перед окончанием факультета бизнеса. Его обучение в Гарварде подходило к концу, и он понял, что не может больше откладывать решения, которое повлияет на их будущее. Они уже обсудили три возможности: он может искать работу в Бостоне, чтобы Су Лин могла оставаться в Гарварде (но она сказала, что это ограничит его выбор), он может принять предложение мистера Рассела и работать вместе с Томом в большом банке в маленьком городе (но это сузит его перспективы на будущее), или он может искать работу на Уолл-стрит, чтобы понять, сумеет ли он выжить в высшей лиге.
Су Лин не сомневалась в том, какой выбор он сделает, и хотя у них ещё было время, чтобы обдумать будущее, она уже вела переговоры со своими знакомыми в Колумбийском университете.
Вспоминая свой последний год в Гарварде, Нат мало о чём сожалел.
Через несколько часов после того, как самолёт приземлился в международном аэропорту «Логан», он позвонил отцу Тома и поделился с ним своими соображениями относительно курсов валют. Мистер Рассел указал, что сумма, которую Нат собирается вложить, крайне мала, чтобы ею занимался его отдел иностранных валют. Но он внёс контрпредложение: банк даст Нату кредит на тысячу долларов, и Нат с Томом инвестируют по тысяче долларов каждый: это стало первым валютным фондом Ната.
Когда об этом проекте услышал Джо Стайн, в фонде мгновенно появилась ещё тысяча долларов. Через месяц кредит вырос до десяти тысяч. Нат сказал Су Лин, что он больше беспокоится о том, что инвесторы могут потерять свои деньги, чем о том, что он может потерять свои. К концу семестра фонд Картрайта вырос до четырнадцати тысяч долларов, и чистая прибыль Ната составила семьсот двадцать шесть долларов.
— Но ты рискуешь потерять всё это, — напомнила ему Су Лин.
— Да, но теперь, когда в фонде больше денег, меньше шансов, что потеря будет серьёзной. Даже если тенденция неожиданно повернёт обратно, я смогу обезопасить свою позицию, продав свою долю заранее и тем свести потерю к минимуму.
— Но не отнимает ли это у тебя слишком много времени тогда, когда ты должен писать дипломную работу?
— Это занимает всего пятнадцать минут в день, — сказал Нат. — Я проверяю курс иены в Японии в шесть часов утра и на нью-йоркской бирже в шесть вечера, и — разве что мне не везёт — несколько дней подряд, мне нужно только реинвестировать капитал каждый месяц.
— Это отвратительно, — сказала Су Лин.
— Почему отвратительно использовать свои знания и немного предприимчивости? — спросил Нат.
— Потому что за пятнадцать минут в день ты зарабатываешь больше, чем я получаю в год в качестве старшего научного сотрудника в Колумбийском университете, — и даже больше, чем получает мой начальник.
— Твой начальник будет занимать свой пост в будущем году, что бы ни случилось с рынком валют. Это — свободное предпринимательство. В худшем случае я потеряю всё, что вложил.
Нат не сказал жене, что английский экономист Мейнард Кейнс однажды заметил: «Предприимчивый человек должен быть способен сколотить себе состояние до завтрака; чтобы иметь возможность весь остальной день заниматься настоящим делом». Он знал, как серьёзно его жена относится к тому, что она называет «лёгкие деньги», поэтому он говорил о капиталовложениях только тогда, когда она затрагивала эту тему. И он, конечно, не сказал ей, что, по мнению мистера Рассела, настало время обдумать использование кредита для биржевой игры.
Нат нисколько не упрекал себя за то, что тратит пятнадцать минут в день на свой мини-фонд, потому что он знал, что едва ли кто-нибудь из студентов его курса занимается прилежнее, чем он. Он отрывался от учёбы, только чтобы час в день побегать, и кульминационным моментом года стало то, что он занял первое место на соревнованиях с Коннектикутским университетом.
После нескольких собеседований в Нью-Йорке Нат получил кучу приглашений от финансовых компаний, но только два из них он обдумал серьёзно. Обе эти компании были одинаково крупными и солидными, но когда он встретился с Арни Фрименом, который возглавлял отдел иностранных валют в банке Моргана, он тут же принял предложение этого банка. Арни обладал даром убеждать людей, что четырнадцатичасовой день на Уолл-стрит — это одно сплошное удовольствие.
Нат пытался представить себе, что ещё может произойти в этом году, пока Су Лин не спросила его, какая прибыль накопилась в Картрайтовском фонде.
— Около сорока тысяч долларов, — сказал Нат.
— А какова твоя доля?
— Двадцать процентов. Ну и на что ты хочешь истратить эти деньги?
— На нашего первого ребёнка, — ответила она.
* * *
Вспоминая свой первый год в фирме «Александер, Дюпон и Белл», Флетчер тоже не испытывал никаких сожалений. Он понятия не имел, каковы будут его обязанности, но сотрудников фирмы в первый год не зря называли «ломовыми лошадьми». Он быстро понял, что его главной обязанностью было обеспечить, чтобы, над каким бы делом ни работал Матт Канлифф, он имел под рукой все нужные документы. Флетчеру потребовалось лишь несколько дней, чтобы понять, что только в телевизионных сериалах адвокаты изо дня в день защищают невиновных женщин, огульно обвинённых в убийстве. Большая часть работы Флетчера заключалась в том, чтобы старательно, дотошно подбирать факты, что чаще всего завершалось согласованным признанием вины ещё до назначения даты суда.
Флетчер также обнаружил, что, только став партнёром, сотрудник начинал зарабатывать большие деньги и уходить домой с работы до наступления темноты. Но Матт облегчил его жизнь, не настаивая на соблюдении тридцатиминутного обеденного перерыва, что позволило ему дважды в неделю играть с Джимми в сквош.
Хотя Флетчер брал работу домой, он пытался, когда возможно, по вечерам проводить часок с Люси. Его отец постоянно напоминал ему, что, когда её детство окончится, он не сможет перемотать обратно плёнку до места, называемого «важные моменты детства дочери».
Первый день рождения Люси стал самым шумным событием в жизни Флетчера за пределами футбольного стадиона. Энни завела в округе множество новых подруг, и его дом заполнился детьми, которые, казалось, всё время хотели одновременно смеяться и плакать. Флетчер изумлялся, как стойко Энни терпела мороженое, пролитое на диван, и шоколадные пирожные, втоптанные в ковёр. Она даже не переставала улыбаться. Когда последний ребёнок, в конце концов, ушёл, Флетчер был совершенно измучен, но Энни только сказала:
— По-моему, всё прошло замечательно.
Флетчер продолжал видеться с Джимми, который, благодаря своему отцу (как он сам признавался), получил работу в маленькой, но весьма уважаемой юридической фирме на Лексингтон-авеню. Джимми работал почти так же много, как Флетчер, но его отцовские обязанности, казалось, давали ему дополнительный стимул, который только усилился, когда Джоанна родила второго ребёнка. Вспоминая о разнице в их возрасте и в интеллекте, Флетчер диву давался, каким счастливым оказался их брак. Джимми и Джоанна просто боготворили друг друга, на зависть многим окружающим, некоторые из которых уже подали на развод. Когда Флетчер узнал, что у Джоанны родился второй ребёнок, он стал надеяться, что Энни вскоре последует её примеру: он так завидовал Джимми, что у него — сын. Он часто вспоминал о Гарри Роберте.
