Мы опоясали памятник вождю колючей проволокой и украсили её разноцветными флажками. Это моя вчерашняя задумка. Конечно, нелепая картина, когда на военном атрибуте висят мирные бумажки, раскрашенные в цвета радуги, зато теперь мы уверены в том, что нас признают сумасшедшими. Безумцы опаснее бомб, так как непредсказуемы. И вообще народ, который мы ждём, прислушивается к юродивым. Мы боремся за Шанхай разными способами. Помнится, школьные учителя только приветствовали решение задачи вот так, а ещё вот эдак. Если провести параллели, прибегнуть, так сказать, к аллегории, то на Первомайской площади идёт первая контрольная работа по предмету «Гражданское общество». Все нервничают, потому что отличники пишут первый вариант, ударники — второй, троечники — третий, двоечники — четвёртый. Нет никакой возможности списать у соседа, так как каждый решает свою задачу сам. В придачу всех ещё и рассадили. По итогам контрольной будет выведена среднеарифметическая оценка всего класса, поэтому дежурный не имеет права выигрывать, власть — проигрывать, а народ — проспать весь урок. Одно дело делаем. Короче, или все постараются сработать на «пять», или в глазах мирового сообщества мы так и останемся дикими варварами. К слову, границы между отличниками и двоечниками размыты, пока непонятно кто есть кто. Мы с пацанами просто прилагаем все усилия, чтобы хорошо написать свой вариант. Безусловно, помарки и ошибки уже имеются у всех учеников, но ещё есть время их исправить.
12 часов дня. Площадь кишит зеваками и журналистами, а народа всё ещё нет. Подождём. Люди смотрят на нас, как на диковинных зверей в зоопарке. Что ж — их можно понять, так как мы действительно редкий вид, выловленный эпохой Бог знает в каких джунглях. Хорошо, что пока на нас просто показывают пальцем. Переживём. Другое дело, если кому-нибудь захочется просунуть руку в наш вольер. В этом случае, не церемонясь, отхватим любопытную корягу по самый локоть, потому что мы — дикие животные. Нас может приручить только народ, которого до сих пор нет.
Мы стоим по кругу на расстоянии трёх метров друг от друга; рядом с каждым дежурным — канистра с бензином. Стоят не все. Крест, — закутанный в пуховое одеяло, как гусеница в кокон, — лежит на раскладушке. Ему совсем плохо, и он вряд ли превратится в бабочку. Ленин сидит на постаменте. От нашей акции протеста ему не жарко и не холодно, но он — с нами. Глупо злиться на него за то, что он сделал с нашей страной в прошлом веке, потому что уже всё равно ничего нельзя изменить. Хотя нет. Пожалуй, можно. Коль обстоятельства сложились так, что за свои преступления Владимир Ильич не отсидел положенный срок живым, он отсидит его памятником рядом с нами и тем самым искупит часть своей колоссальной вины перед Россией. На мой взгляд, соратники Ульянова поступили правильно, размножив своего божка после его смерти. Да-да, партийная верхушка, сама того не понимая, явно занялась очищением вождя, сделав с него ксерокопии и разослав их по всем городам и весям, над которыми он надругался. Памятники ответят за всё. Ленин расплатится со страной во всех положениях. Он и отсидит, и отстоит, и отлежит мумией в мавзолее столько, сколько будет нужно. Сейчас его нельзя хоронить, так как ещё живы те, кто его ксерокопировал. Ничего страшного. Когда придёт время, мы придадим его земле; так принято у всех народов, кроме древних египтян и коммунистов. Надо приложить максимум усилий, чтобы злой гений не стал яблоком раздора; у нас и без этого проблем хватает. Я сижу на раскладном стульчике за низким столиком рядом с Владимиром Ильичом и, — постоянно макая замерзающую ручку в рот, как в чернильницу, — веду дневниковые записи. Хэ, прямо как дьяк гражданского приказа.
Боже мой, как же мы обрадовались, когда час назад в нашу клетку попросилась сердобольная бабушка. Она принесла нам чай в термосах. Мы впустили старушку к себе, но от горячего напитка наотрез отказались, несмотря на то, что от холода наши зубы беспрестанно выстукивают морзянку: SOS, SOS, SOS. Титаник с дежурными на палубе медленно уходит под воду, но мы бодримся и играем (правда, беззвучно) весёлые произведения, как те отважные музыканты, погрузившиеся в морскую пучину, не выпустив из рук оркестровые инструменты. Нам не нужны спасательные шлюпки. 22 января 2000-ого года мы столкнулись с айсбергом, но никто не дождётся от нас того, что мы станем делить город на казаков и разбойников. Я прослежу за этим. Или все выживем братьями, любящими друг друга, или все погибнем братьями, любящими друг друга. Третьего не дано. И первое, и второе прекрасно.
Только сейчас я понял, что в отличие от тех музыкантов на Титанике мы с ребятами не станем героями. В нас начисто отсутствует едва ли не самая главная добродетель — смирение. Мы баламутим тухлую воду в государстве, и за это Бог рано или поздно покарает нас. Все дежурные без исключения будут жестоко наказаны, а потом прощены.
Это как с Иудой Искариотом, предавшим Спасителя. Судьба апостола была предрешена за тысячи лет до его рождения. Если кому-то кажется, что один из двенадцати продал своего Учителя только потому, что сам этого желал, то я вынужден не согласиться с таким дилетантским выводом. Иуда просто исполнил волю Бога-Отца, которой не может сопротивляться ни один смертный. И рождение Христа, и предательство Иуды были предсказаны пророками. И Сын Божий, и его ученик совершили то, что определил им Отец. Эти две колоссальные фигуры, положившие начало новой эре, не были свободны в выборе жизненного пути, чтобы мы стали свободными. На своём примере Христос показал всё мировое добро, Иуда — всё мировое зло. Они дали ориентиры человечеству, и сегодня каждый из нас, прочитав Библию, легко может различить все оттенки белого и чёрного, а потом сделать свой выбор. Я не презираю Иуду. Я ненавижу поступок, который он совершил. Мне кажется, что Бог-Отец должен был простить человека, предавшего Его Сына, хотя, возможно, я и ошибаюсь.
Ситуация с дежурными немного другая. Мы, конечно, не предатели, но тоже будем наказаны, так как по доброй воле (Иуда в отличие от нас не был свободен) отвергли смирение и встали на путь борьбы. Наши руки сжимают рукояти мечей, хотя должны перебирать молитвенные чётки. В общем, кара неизбежна, и это в высшей степени справедливо. Если когда-нибудь мой дневник прочтёт человек, в котором всё восстанет против такого вывода, пусть знает, что только из-за этого дежурный по стране — я, а не он. Говорю всем, кому попадутся на глаза мои строчки: «Нам никто не давал права менять сложившийся порядок вещей в государстве, и это понимает даже бунтарь Левандовский. Может быть, за преступления, которыми Россия насытила двадцатый век, ей суждено страдать ещё не одно столетие, но вмешались Молотобойцев, Женечкин, Бочкарёв, Волоколамов, Левандовский и я. Не знаю, получится ли у нас всё, что мы задумали, но то, что за нанесённые удары по хребту страны по нам самим пройдётся хлыст, — ясно, как Божий день.
Дежурных не надо жалеть. Жалеют глупых, а мы в свои семнадцать лет дадим фору академикам. Людям, наверное, кажется, что наши мысли, слова, действия загадочны и непредсказуемы, но это не так. Если бы они выключили ум и сознание и включили бы сердце и подсознание, то прочитали бы нас от корки до корки. К слову, тогда бы отпала всякая необходимость в дежурных. К примеру, Левандовский, трудившийся над фашистами, благодарит судьбу за то, что она лишила его пальца, а не головы. Сегодня утром Алексей сам признался мне, что он не стал бы легендой переходного периода даже в том случае, если бы погиб в борьбе с национализмом. Хорошо, что мы оба понимаем, кем он является на самом деле. Какая, на фиг, легенда? О чём вы говорите? От его работы за версту несёт злодейством, а не мессианством. Левандовский бесцеремонно вторгся в чужие души, постирал их на руках, а потом выкрасил в нужный ему цвет. Разве это допустимо? Благо, что Алексей — не дальтоник, может отличить чёрный от белого. А если бы он перепутал краски или оторвал рукава у чьей-нибудь души? В общем, пальца он лишился справедливо. Душа человека имеет тонкую организацию, над ней надо трудиться годами, а мы сокращаем сроки. Время «Ч» поджимает. Мы несёмся вперёд со скоростью света, поэтому травмируем окружающих, которые не привыкли к перегрузкам. Не надо далеко ходить за примером, он лежит рядом. Это Крест. Левандовский в спрессованные сроки сделал из него человека, и теперь этот человек не хочет жить, потому что с таким званием в нашей стране можно только существовать и молить о смерти.
3 часа дня. Сорок минут назад подходили коррупционеры. То есть так-то, конечно, чиновники, но коррупционеры — слово звучное, нельзя не употребить. Таким определением следует награждать лишь достойнейших из достойнейших. Да-да, только лучших наших людей, народных избранников, а остальные… остальные пусть довольствуются шкодливым званием взяточника, пока не научатся служить так, чтобы для исполнения своих желаний не нуждаться в золотой рыбке, у которой помимо нищих стариков и старух и так дел по горло. Люди мечтают жить, как в сказке, но при этом даже пальцем не хотят пошевелить. А коррупционеры не ждут с моря погоды в виде позолоченного малька из карасиной стайки. Они своими руками создают молочные реки и кисельные берега. Их нередко лишают имущества, сажают в тюрьмы, а они всё равно не отказываются от сказки. Это каким же мужеством надо обладать, чтобы строить замки из хрусталя, которые рано или поздно всё равно будут конфискованы государственными людьми из сволочного разряда честных и порядочных? О, в последнее время эти честные и порядочные плодятся, как кролики. Если так и дальше пойдёт, то скоро все сказочники будут выселены в район Магадана, в котором, видите ли, некому валить сказочный лес. Ах, оставьте! Как это некому? Мелких воришек что ли мало? Шушеры всякой? Руки прочь от коррупционеров! Маститых не трожь! Впрочем, рано радуетесь, господа добропорядочные. Спасибо Пушкину, который давным-давно написал всем душителям сказок: «Над павшим строем свежий строй штыки смыкает». С гением не поспоришь.
