Сейчас в моде был именно этот тайский островок земного рая. Вход, стулья, колонны в зале, барную стойку, — все увивали гирлянды каких-то экзотических цветов. Ярких, но совсем без запаха.
Стэн был не один. Второй раз в жизни Вадим видел его жену Роз-Мари. Очень приятную, мило улыбающуюся американку, похожую скорее на европейскую аристократку, как себе их представлял Вадим, нежели на вашингтонскую чиновницу весьма высокого ранга, коей она являлась на самом деле.
Подошел официант. Молча, с каменным лицом поставил перед каждым по пустой миске, набор соусов, а на середину стола — большое, до половины наполненное водой глубокое блюдо с травой. Травы было много, разной и очень ароматной.
Именно в этот момент к Стэну и Роз-Мари подошла какая-то пара. Те встали из-за стола и начали оживленно общаться. «Друзья, видимо», — подумал Вадим.
Сидеть и тупо ждать, пока «америкосы» наговорятся, Вадим не хотел. Ситуация становилась глупой. Он решил действовать.
Вадим уверенно придвинул к себе тарелку с зеленью. Как заправский официант он, ловко орудуя вилкой и ложкой, положил немного травы себе и в тарелку Лены. Потом, с видом человека, только и делающего, что столующегося с утра до вечера в тайских ресторанах, полил свой салат сначала одним соусом, затем другим, и стал перемешивать.
Пока американцы разговаривали, не обращая на советских гостей никакого внимания, Лена с Вадимом приступили к трапезе.
— Вообще-то, не грех было бы нас и представить, — с удовольствием прожевывая добытое мужем произведение кулинарного искусства, бросила Лена.
— Да боге ними. Через два дня уедем и конец мучениям.
Вернулся официант с четырьмя папками в кожаном переплете.
— Меню в крокодиловой коже. Круто! — Вадим, поев, пришел в доброе расположение духа.
Чопорный с виду официант изменился в лице. Сначала он вытаращил глаза, потом задергал кадыком, руки с папками затряслись. И, наконец, не имея больше сил сдерживаться, официант заржал, словно жеребец при виде молоденькой кобылки.
Стэн, Роз-Мари, их американские друзья разом обернулись на смех официанта. Судя по выражениям их лиц, Вадим понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Посмотрел на себя, Лену — вроде, все нормально. Взглянул на стол — тоже порядок.
Видя растерянность Вадима, Стэн бросил друзьям: «Потом увидимся», и, изобразив подчеркнутую невозмутимость, сел за стол. Официант положил меню и быстро, почти трусцой, удалился.
Вадим, ничего не понимая, попытался разрядить обстановку:
— Очень вкусный салат. Советую попробовать!
Стэн не мог и дальше «держать лицо». Давясь от смеха, почти взвизгнув, произнес:
— Это икебана!
— Это была икебана! — заливаясь радостным чуть ли не детским смехом, уточнила Роз-Мари.
Машка от истории с икебаной пришла в неописуемый восторг. Она хохотала до слез, держась руками за живот, каталась по дивану, тыкала пальцем в отца, всхлипывала, похрюкивала и в итоге начала страшно икать.
Лена по дороге домой, в такси, уже одарила мужа порцией тонкой иронии. Но Машкин смех заразил ее по новой, и она тоже веселилась от души.
Наконец, улыбнулся и Вадим. Потом рассмеялся, ударил себя ладонью полбу, захлопал в ладоши… Из глаз полились слезы. У него началось что-то вроде истерики. Позор, пережитый в ресторане, нервное напряжение последних месяцев, предотъездная лихорадка, вид заливающихся хохотом «любимых девочек», — все собралось воедино и вылилось смехом и слезами. Вадим чувствовал, как комок внутри растаял, как стало легко на душе. Он вдруг осознал, что счастлив!
— Вот и договорились, — немного успокоившись, сказала Маша, — впредь в Америку ездим только туристами! Будем изучать экзотику дикого Запада!
— Нет, лучше откроем у себя ресторан «икебанской» кухни! — не унималась Лена.
— Мама, а ты уверена, что произнесла сейчас приличное слово?
— Машка, не будь пошлячкой! — Лене было смешно, но упустить шанс повоспитывать дочь она не могла.
— Не ссорьтесь! Идите ко мне! — Вадим протянул руки к Лене и Маше. Посадил Лену на левое колено, Машку на правое, так, что они оказались лицом друг к другу, сгреб их, прижал к себе и выдохнул:
— Девчонки! Как же я вас люблю!
И вот, наконец, 4 августа 1991 года. День возвращения в Москву. Накануне Вадиму пришлось изрядно поволноваться. Один из поводов был, можно сказать, запланированным, — багаж. На каждый билет полагались два бесплатных места по тридцать два килограмма. Плюс ручная кладь. За перевес надо платить, и немало, за дополнительное место аж сто восемь долларов. Жалко!
Уже месяца два назад стало ясно, что это — последняя поездка в Америку, поэтому покупать многое приходилось впрок. Набралось в итоге три больших чемодана и пять коробок. Причем три коробочки тянули под сорок кг. Каждая.
Процедуру домашнего взвешивания злосчастных коробок Маша даже запечатлела на видеокамеру, так это было уморительно. Вадим вставал на напольные весы, купленные по случаю на распродаже домашнего барахла, потом вцеплялся в шпагат, перехватывавший коробку и, выгнувшись назад, приподнимал ее наподобие штангиста, готовящегося к рывку. Лена ползком влезала под коробку, смотрела на показание весов и быстро тем же манером ретировалась. Машка, радостно гогоча, снимала. При этом Вадим, пыхтя от натуги, сквозь сжатые зубы, шипел: «Не дергай камеру! Плавно води!» Машка, скисая от смеха, отцову волю, тем не менее, выполняла…
Но Вадим придумал-таки, как провести наивных американских стражей на стойке регистрации. Водружая очередную коробку на весы, он прежде всего делал это как бы с легкостью, мило улыбался и не переставал заговаривать зубы чернокожей американке, сетуя на трудности жизни в СССР и необходимости столько всего закупать в ее благословенной стране. При этом он незаметно ставил ногу на неподвижный край весов так, чтобы угол коробки приходился аккурат на большой палец ноги. Как только американка бросала взгляд на электронное табло весов, Вадим напрягал большой палец, стараясь максимально поднять его. Показатель тут же спрыгивал с сорока килограмм и начинал мелко колебаться в районе двадцати семи — тридцати. Вадим заранее продумал этот трюк (слава школьной физике!): за счет распределения веса часть его придется на ногу, а через нее — на неподвижную рамку весов. Сработало! Угроза сбоя возникла только один раз, когда негритянка увлеклась темой религии в жизни ее страны и долго, слишком долго не включала транспортер с уже взвешенной коробкой и не предлагала поставить следующую. Большой палец затек, подпирать им коробку было невмочь. Еще немного — и прощайте сто восемь долларов! Выручила Машка, наивно пролепетавшая: «Пап, а можно я взвешусь вместе со следующей коробкой?»
Американка поняла, что отвлеклась, и, наконец, нажала кнопку…
Проблему с двумя лишними местами, где никакой палец уже не сработал бы, удалось решить заранее через Потемкина. Тот легко согласился позвонить представителю Аэрофлота и сказать, что это его две коробки Осипов везет домой, в Москву. Мол, курьер просто. Отказать генконсулу глава представительства Аэрофлота никак не мог. Не улыбалась ему перспектива отзыва в Москву. Поэтому он сам, лично, приехал провожать рейс и все вопросы с оставшимся лишним багажом решил. Вадим же, по совету Лены, на двух коробках, перевязанных, кстати, на всякий случай веревкой другого цвета, крупно по-русски написал — «ПОТЕМКИН».
Следующая неприятность возникла неожиданно, когда, казалось, все кордоны прошли. В прибывшем из Москвы самолете что-то сломалось. Объявили задержку рейса. Пока на три часа. А до окончания очередных суток, то есть четвертого августа, оставалось всего пять. Значит, быстро сообразил Вадим, если задержку продлят, да не дай бог, тоже часа на три, он покинет США на сто восемьдесят четвертый день. Здрасьте, налоги! Сэкономленные почти восемнадцать тысяч долларов (Вадим давно высчитал, сколько составляют тридцать процентов от его зарплаты за полгода) могли повиснуть на нем навсегда. Ясное дело, что в аэропорту их никто не потребует, но больше ему в Америку — ни ногой! Здесь все просто — за неуплату налогов арестуют скорее, чем за убийство!
Но повезло. Ровно через три часа объявили посадку, и за час до наступления рокового сто восемьдесят четвертого дня самолет оторвался от земли. Ура!
* * *
Водителя Костю Кукушкина взяли на работу месяца за два до отъезда Осиповых-младших в США. Михаил Леонидович вначале сопротивлялся, мол, он и сам может водить, но Илона постоянно капала сыну на мозги, что отец стал рассеянным, все время попадает в опасные ситуации на дороге, ей неспокойно и, вообще, тот часто ездит в Жуковский, а это далеко.
Ситуации случались порой и правда просто анекдотические. Однажды Михаил Леонидович зазевался и проехал на только что вспыхнувший запрещающий сигнал светофора.
