Дрессированные дети с бумажными цветами и веерами в руках составляли на вытоптанном футбольном поле живые картины. Толстые юные музыканты в красных и белых ливреях били в огромные барабаны. Четыре взвода гитаристов с алой повязкой на лбу и с гитарой наперевес выполняли ритмичные военные упражнения. По боковым дорожкам бегали, посверкивая золотыми мегафончиками, распорядители, дирижируя всей этой массой.
Туристы пили пиво, фотографировали и загораживались от солнца ладонями.
И было чудное светлое небо, исчерканное десятками змеев в виде шелковых птиц и бабочек, иероглифов и стрекоз, а поверх всего перекинули свои громадные многочленистые хвосты два длиннющих летающих дракона – желтый и трехцветный....
написанное в рыбацком городке Шидао. В нем пахнет рыбой и дешевыми желтенькими сигаретами и звучат большие барабаны. А еще я гляжу по сторонам
В 1421 году, как ты знаешь, Китай отвернулся от моря, переместив столицу в сухопутный Пекин.
Он обратился лицом к северным кочевникам, откуда исходила опасность. Но при этом безвозвратно упустил неплохо, хотя и запоздало, начатую партию общения с миром. Все форточки захлопнулись.
Теперь здесь пытаются проделать обратный маневр.
Реформы, оживление и «западная зараза» идут от побережья. Витрина его – на благодатном юге. Я же отправился много северней, в едва просыпающееся захолустье на Желтом море.
Красноватые вспаханные поля перемежались зелеными, кирпичные дома сменялись глиняными. Время от времени за окном появлялись то ли развалины древних городских стен, то ли недостроенные заводы будущего. Наконец безотрадные фабричные задворки, поля и корабли на свинцовой полоске воды возвестили о приближении Циндао.
Мы проскочили к морю в час отлива.
Из лохматых серых туч сыпала мерзкая водяная пыль. По обнаженному глинистому дну бродили в поисках добычи чайки и одинокие горожане с кошелками.
Историческая родина водки-циндавки входит в тройку крупнейших портов Китая. В колониальную эпоху тут хозяйничали немцы. Недаром местный напиток, популярный у заброшенных на чужбину русских, по вкусу напоминает неважнецкий шнапс.
Приморские кварталы некогда добротных бюргерских домов, теперь порядком обшарпанных, сбегают по холмам к благоустроенной для прогулок набережной с парком. Дальше по берегу ветшающие островерхие коттеджи, от каменных стен которых веет трогательной неметчиной, соседствуют с новыми курортными домиками из тонкого бетона.
Старый Циндао выглядит европейским городом, в котором невесть когда победила китайская революция и только теперь подумывают, не разгрести ли разруху.
Палисадники за чугунными решетками заставлены ломаными велосипедами.
Балконы забиты тазами, пустыми цветочными горшками, банками.
Но тут и там уже высятся кучи разрытого песка, горы бетонных плит и железные остовы будущих офисов и отелей. И выросли первые стеклянные призмы свежеоснованных компаний.
От берега шоссе свернуло в серые кварталы безвременья, где среди мрачных мутноглазых корпусов единственным чудным видением мелькнуло розовое облачко цветущей сливы. Но дальше через низкорослый жилой хлам, презрительно топча его опорами, перекинулся новехонький виадук, и просторная и прямая, как взлетная полоса, скоростная автострада побежала через весь полуостров.
Природное трудолюбие китайцев часто преувеличивают. Пекинский служащий на зарплате еще ленивей своего далекого русского собрата. Но в сельской местности свой клочок земли плюс обилие рук дают поразительный результат.
Час за часом по обе стороны шоссе медленно поворачивались безукоризненные газоны полей, пробегали виноградники и грушевые сады, уже пустившие из своих толстых кривых ветвей желтоватые листочки.
Тут и там проступают первые следы ожидаемого благополучия. Ровные и прибранные, как военные городки, краснокирпичные деревни. Скосы дорог, выложенные тесаным камнем, горбатые мостики через ручьи. И хотя в домах затаился почти прежний нищенский быт, трудно не поддаться внешнему впечатлению.
Я влюбился в эту выпестованную землю с узкими террасами взбирающихся на холмы полей, с шеренгами юных садов и светлой мережкой теплиц. С плотинами, квадратными прудами, с аккуратными маленькими минаретами деревенских кирпичных заводиков. Это отсюда наполняются городские рынки, почти накормившие Китай.
В конце пути мы еще завернули в недавно отстроенный буддийский монастырь в горной деревушке.
В давние времена тут не то гостил, не то прятался некий японский негоциант, известный у себя на родине как путешественник. Чтобы было что показывать его соплеменникам, местные власти решили на голом месте восстановить обитель. Туда ведет вертящаяся среди круч дорога, к которой местные жители выносят свою маленькую торговлю.
В храме, пока нет туристов, пусто.
Девушка за прилавком сувенирной лавки скучает среди безделушек и вееров. Перед золоченым, как повсюду, Буддой курится ароматная палочка и расставлены блюдечки с угощением – несколько яблок, три мандарина, банан.
По каменной дорожке прогуливается бритоголовая монахиня в просторной розовато-коричневой рясе.
У нее приветливое, еще молодое лицо и умные глаза. Когда говорит, они заглядывают в собеседника. Состиранные, очень чистые пальцы привычно перебирают длинные четки, свисающие с шеи.
В глухой этот уголок, где прямо из камней растут яблони и женщины полощут белье в ручье, ее прислали три месяца назад из Пекина. Чем-то она запала мне в душу, какой-то чудесной, но вполне земной нездешностью: будто тысячелетний стоячий воздух Поднебесной ветерком просвистел мимо нее.
Мы уже собрались уходить, когда уединение разрушила привезенная снизу, от моря, школьная экскурсия. Храмовый двор мгновенно заполнился гомоном и запахом сырой рыбы. Через два дня от моей одежды пахло точно так же.
Водянистый вечер совсем сгустился, когда мы спустились с горных вершин.
Небо красноватым неровным ущельем извивалось в обступивших дорогу темных кронах.
В рыбацкий городок въехали уже черной моросящей ночью.
И оказались первыми постояльцами нетопленой гулко-пустой гостиницы, ожидающей под свои аляповатые потолки гостей на праздник рыбаков. Теплую воду дают всего два часа в день, и мы их уже прозевали.
Городок Шидао сидит в камнях на самой восточной оконечности Шаньдунского полуострова, где тот дальше всего уходит в Желтое море.
В переводе его имя означает «каменный остров», хотя на деле он окружен водою лишь с трех сторон. С четвертой залег караван горбатых гор. Да и с остальных отлив каждое утро обнажает россыпь морщинистых, облепленных ракушками красноватых скал.
Трудно вообразить себе что-либо более каменное, чем эта маленькая рыбацкая столица.
Здешнего гранита достанет на пару-тройку приличных европейских городов со всеми их мэриями, банками и оперными театрами. В Шидао из него сложены даже отхожие места, не говоря о домах, мостах через вонючие речушки, заборах и ступенях перебегающих по склонам лестниц.
Причина проста: ни леса, ни глины в окрестностях нет, а камень под ногами.
Но впечатление он производит фундаментальное. И я как зачарованный брожу среди этих гранитных хижин, изваянных на века из могучих тесаных блоков и крытых черной, не боящейся гниения морской травой.
Рыбацкую профессию городка легко угадать с закрытыми глазами. Тут сам воздух пропах рыбой.
Вдоль улицы расположились со своим нехитрым станком плетельщики канатов.
Маленькие черные суда стайкой выбегают из гавани.
В рыбном порту зеленеют горы сетей с дремлющими на них рыбаками.
Мерно колеблется роща мачт, покачиваются ржавые борта, деревянные надстройки.
Если заглянешь с пирса в крошечную рубку, увидишь вытертый до блеска деревянный штурвал, пару пустых пивных бутылок, заплеванный пол с рассыпавшимися по нему игральными картами.
В прежние годы, говорят, рыбы было пропасть, ловили на куриное перышко вместо наживки. Теперь не то.
В поисках добычи малосильные суденышки уходят через море до самой Кореи либо спускаются вдоль берега далеко на юг. В дурную погоду, когда креветка подымается со дна, ее промышляют с тяжелых деревянных лодок. Но больше теперь занимаются марикультурой, перенятой у японцев. Куда ни глянь, плантации поплавков, под которыми в несколько этажей висят садки.
Растят морскую капусту, трепангов, тех же креветок и всяких экзотических моллюсков вроде морского уха – эти жутковатого вида раковины с кулак величиной в Японии, Гонконге и за океаном идут по сорок долларов за кило.
По всему побережью, с тех пор как его «открыли» для иностранцев, вертятся десятки и сотни южнокорейцев, японцев, тайваньцев, основывая одно за другим маленькие, но очень прибыльные совместные предприятия.
