Денег и правда стало больше. Похожий на подросшего карлика заместитель уездного мандарина толковал мне про сотни миллионов юаней и миллионы долларов.
Подозреваю, львиную долю забирает государство. Остальное уходит на строительство небольших цехов, питомников, где разводят изумрудно-голубую ракушечью молодь, и на всякое благоустройство с целью приманить еще больше заморских капиталов – нынче в Китае на этом просто помешались.
Прежние коммуны давным-давно разогнали.
Вместо них учредили коллективные компании, что-то вроде наших колхозов, и велели богатеть. Но с умом, то есть поглядывая наверх. И с обратного конца – не с людей, а с новых офисов, гостиниц для всякой заезжей шушеры, с общественных мест, на крайний случай.
Жидкая денежная струйка, как и в других местах, проливается на прибрежных жителей подобно дождю – сразу на всех и сверху. То введут доплату за учебу детей (а школы в Китае платные), то проложат волостную дорогу.
Я проехал по одной из них.
Широкую и ровную, ее устилал свежий желтый песок. Ехать было мягко, удивляло только отсутствие автомобильных следов. Но и это объяснилось: примерно через каждый километр вдоль всего тракта стояло по человеку с деревянным скребком. И стоило пробежать машине, как он выходил и ровнял потревоженную колесами поверхность.
Заработки тоже растут, но медленно. Голодных уже нет, но в домах те же грязь, и теснота, и готовка на угольных плитах.
Одеты рыбаки неважно.
И по-прежнему курят грошовые сигареты в желтой сладковатой бумаге – правда, чертовски вкусные.
Все-таки почти повсеместно завелись телевизоры – гордость и радость китайца. Начальство и кое-кто из капитанов построили себе первые двухэтажные коттеджи, хотя пока и пустоватые внутри.
На пестром волостном базаре, заполняющем улицу всякий пятый день по лунному календарю, нарасхват идут яркие газовые платки, постельное белье, рубашки, нанизанные на палочки сладости. А в самом Шидао на горластой торговой площади, раздавшейся в переулки, можно полюбоваться, как лихо пробивается, приподнимая тяжелые гранитные плиты, дозволенная теперь частная предприимчивость.
Под брезентами на бамбуковых шестах радостно светятся груды зеленых, желтых, красных овощей.
В крошечном магазинчике приветливо улыбается молодой приказчик в малиновой жилетке, белоснежной сорочке и при бабочке.
Стучат разноцветные шары на установленных прямо на площади бильярдах.
И благоухают десятки узких, как пенал для веера, парикмахерских, открытых приезжими шанхайцами и гуандунцами.
Веками не ослабевающая отеческая забота властей внесла в китайский характер что-то детское.
Я уже писал тебе про их любовь к разнообразным праздничным действам.
И как на утреннике в детском саду не совсем очевидно, ради кого же клеили цветные гирлянды, разучивали стихи и хороводы – для самих ли ребятишек или для приглашенных родителей, – так и праздник рыбака, на который меня привезли, показался затеянным скорее для своих же журналистов и нескольких десятков раздобытых по случаю заморских гостей.
Впрочем, полюбоваться им со всей округи толпами валили и охочие до зрелищ местные жители, иной раз целыми деревнями.
Устроители потрудились на славу.
Весь город увешали разноцветными флажками.
На берегу сколотили помост в виде древнего парусника.
Сотни собранных по уезду артистов отрепетировали представление в традиционном духе.
Даже восстановили и заново разукрасили храм покровительницы рыбаков богини Мацзу.
С утра прямо у воды была совершена церемония жертвоприношения дракону моря, которую власти полагали театрализованной. Потом состоялись лодочные гонки и состязание сетевязов, победители которых получили, кажется, по термосу.
Рокотали большие красные барабаны. Опять трещали петарды.
Пропахшие морем парни в робах прогуливались, лакомились из газетных кульков мелкими витыми ракушками, что едят сырыми.
Высокими голосами кричала ярмарка.
А с наступлением сумерек на причале зажглась вереница праздничных фонарей с изображениями реальных и мифических обитателей моря и персонажей китайских легенд. Тут-то под вспышки фейерверка и началось самое гулянье, на которое, впрочем, рыбаков не пускали, разве что по специальным приглашениям.
Для гостей местные правители закатили банкет.
Боже, сколько раковин я там съел, отплевываясь жемчужинами! Даже не понаторевшие в китайской кухне новички бодро работали палочками, время от времени выбрасывая из тарелок всякие сомнительные включения, в которых часто и состояла главная ценность блюда. Впрочем, конец я плохо помню.
Каждый из восьмидесяти моих сотрапезников посчитал долгом выпить с бледнолицым гостем до дна, и я с запозданием уразумел, что у многих вместо водки в рюмках плескалась вода.
Так что когда чуть не в полночь за мной явились в номер и принялись расталкивать на еще какое-то фольклорное игрище, я с полным правом повторил великолепную фразу Ли Бо, каковою двенадцать с половиной веков назад он отослал императорских гонцов, разыскавших его в винной лавке. В ту ночь я впервые всерьез затосковал по дому.
На другое утро, чтобы освежить голову и впечатления, я попросил снова отвезти меня к рыбацким причалам.
Широкая площадь, где накануне в неистовстве барабанов и гонгов кружился, взметая тучи пыли, шелковый дракон, была безлюдна.
Мусор, оставленный многотысячной толпой, вымели, скамейки убрали, и на расстеленных по земле полотнищах вялилась выложенная из края в край убористыми строчками неисчислимая рыба.
Двое рабочих возились с досками, разбирая сцену-парусник.
Причал опустел, и лодки точками виднелись то тут, то там вдоль всего берега.
Как мне сказали, праздник обошелся в пять миллионов юаней. Но это официальная цифра, действительных расходов никто не считал....
ленивое из-за жары. Главным образом о пекинских садах и ночных базарах
В Поднебесной тепло. Теперь тебе не удалось бы найти утешения ни в тени, ни в прохладном шелке. Тени сделались душными, а шелк сразу намокает и липнет к телу.
В полдень цикады и кузнечики свиристят с таким остервенением, словно взялись перепилить весь гостиничный парк под корень.
Маленькие стеклянные офисы через дорогу, наполненные искусственной прохладой, запотели снаружи, как бутылки из морозильника.
И даже нищие возле ограды, где туристы подают милостыню валютой, стали какие-то вялые. А самый страшный из них, краснолицый и волосатый, высокомерно обмахивается зажатым в грязном кулаке веером с изображением изумрудной птицы.
Разок я проехался в автобусе в обнимку со всем китайским народом, так мне показалось, затиснутый в его пышущее нутро одним из дядек с красными повязками, поставленных для этой цели на остановках. Но то было испытание не по силам. Очень скоро появилось ощущение, что на мне плавятся пуговицы. Я выкарабкался наружу и отправился пешком, купив за юань банановый веер.
Работать лень. Однако летнее безделье тоже дарит впечатления.
Прошел арбузный фестиваль, на котором я познакомился с художником диковинного жанра – резчиком по овощам и фруктам. До того мне как-то не приходило в голову, что при ресторанах должен быть специальный человек, вырезающий все эти бесчисленные узоры на яблочной, арбузной, дынной кожуре, а в межсезонье хоть на огурцах, без чего украшение парадного стола считается несовершенным. Надо ли говорить, что на сезон дешевых арбузов у этих мастеров приходится пик творчества. В заведении моего знакомца резцу подлежали не только арбузы, обреченные на съедение, но и те, из которых тут выдолблены на потеху гостям тарелки, и компотные миски, и даже круглые абажуры со сквозными прорезями в виде иероглифов.
Еще приехал бродячий цирк. Самый настоящий, о таких ты только в книжках читала. С пестрыми латаными шатрами для актеров, с огороженной полотнищами маленькой ареной, с гремящей из охрипшего репродуктора музыкой. И с трогательными, старыми как мир номерами – жонглированием шариками, протыканием саблей девушки, накрытой платком, разрыванием цепей. Апофеоз представления явился в образе рослой, разодетой в блестки женщины, запустившей себе в ноздрю маленькую ядовитую змейку. Извивающийся хвост толчками втягивался с поднесенной к лицу узкой ладони, и обеспокоенные судьбой рептилии зрители восторженно ахнули, когда черная головка с раздвоенным язычком, отыскав путь, появилась из накрашенного рта исполнительницы.
Шаркающие толпы заполнили аллеи парков.
Вероятно, христианский рай похож на выметенные, затейливо спланированные китайские сады и в нем разлита такая же утонченная скука. Только в Поднебесной наслаждаться ею могут и грешники. Воскресные прогулки заменяют множеству горожан все другие развлечения. Они входят в благословенные общественные кущи, как праведники в иную жизнь. И чувствуют себя столь же счастливыми.
