«Надо было снять диагноз отравления суррогатами и отказать этому сукиному сыну в приеме, — подумал Данилов. — Тогда ничего бы не было или если бы даже и было, то не в таком масштабе».
Спокойно сидеть и слушать Марка Карловича было очень трудно. Хотелось встать, послать всех к такой-то матери и уйти. Но это было бы не очень разумно. Зачем раньше времени сжигать за собой мосты? Мосты стоит жечь только тогда, когда убедишься, что другого выхода нет. Да и куда податься свежеиспеченному токсикологу с подмоченной репутацией? Токсикология — очень маленький, замкнутый мирок, это вам не терапия.
— Я же не призываю вас каяться в том, чего вы не делали! — продолжал Марк Карлович. — Просто будьте благоразумны, скажите, что сделали выводы и впредь будете относиться к пациентам более внимательно… Впрочем, это ваше дело, а не мое… Идите работать.
Работалось плохо — мешала головная боль и злость. А как тут не злиться? Возвращаешь женщине деньги, которые она пыталась «забыть» на твоем столе, и навлекаешь на себя подозрения в вымогательстве. Госпитализируешь пьяного придурка для динамического наблюдения, а он обвиняет тебя в воровстве. Здорово!
Сутки тянулись до бесконечности, несмотря на то, что под завязку были заполнены работой — пациенты перли косяком, только успевай осматривать да укладывать. Обычно при подобной загрузке время летит незаметно, но сегодня оно словно остановилось. Данилов пытался подбодрить себя при помощи самовнушения — не получилось.
Утром после пятиминутки он переоделся, выпил натощак для бодрости крепчайшего чаю и, для того чтобы собраться с мыслями, с четверть часа погулял по двору. Чай с прогулкой сделали свое дело — в голове немного прояснилось, правда, раздражение не улеглось. Поняв, что лучше ему не станет, Данилов сменил медленный прогулочный шаг на быстрый и спустя пять минут уже сидел в приемной заместителя директора по лечебной части.
Скучать не пришлось — смазливая секретарша закончила телефонный разговор, спросила: «Вы по какому вопросу?», заглянула в кабинет и тут же вынырнула обратно.
— Проходите!
Тон ее голоса был сух, а взгляд строг. «Молодец, хорошо улавливаешь настроение руководства», — про себя похвалил девицу Данилов и вошел в кабинет.
Максим Лаврентьевич встретил его неласково, можно даже сказать — откровенно недружелюбно. На приветствие не ответил и сесть не предложил. Ничего страшного — Данилов сам выбрал один из стульев и сел на него. В ногах правды нет.
— Что вы скажете по поводу жалобы? — Максиму Лаврентьевичу явно не понравилось даниловское самоуправство, но не сгонять же человека со стула. Пусть сидит, раз уж сел.
— Все эта жалоба — чистейшая ложь, от начала и до конца!
— Прямо так вот от начала и до конца? — усомнился Максим Лаврентьевич. — Ни одного слова правды?
— Правда только в том, что жалобщик действительно провел несколько часов у нас в приемном отделении…
— Заведующий его, кажется, смотрел?
— Да. Был совместный осмотр.
— И вы им занимались как положено?
— Да.
— И никаких денег не брали?
— Не брал.
— А он вас взял и оболгал? Так получается?
— Так.
— Почему?
— Откуда мне знать?
— Но согласитесь, что жалобы на пустом месте не возникают, не так ли?
— Мне трудно судить, как и почему возникают жалобы. Я могу сказать только одно…
— Только не оправдывайтесь! — Максим Лаврентьевич предостерегающе поднял вверх обе руки.
Ладони у него были красноватые. «Печень не в порядке», — машинально диагностировал Данилов.
— Я уже читал вашу объяснительную! И не намерен выслушивать то же самое!
— Тогда зачем вы меня вызвали? — Данилов просто не мог не задать этого вопроса, хотя и сознавал, что он только обостряет ситуацию.
— Уже и сам не знаю! — признался Максим Лаврентьевич. — Наверное, просто хотелось посмотреть вам в глаза.
Пересаживаться ближе Данилов не стал, но глаза раскрыл пошире — смотрите, раз хочется, разве мне жалко.
— У нас работает три тысячи человек, но мало на ком сходится столько негатива, как на вас, уважаемый доктор.
«Как величать его в ответ? — подумал Данилов. — Уважаемый заместитель директора? Как-то чересчур. Впрочем, можно попробовать…»
Мужик решил — мужик сделал.
— Как мне понимать ваши слова, уважаемый заместитель директора по лечебной части? — елейным голосом спросил Данилов, с удовлетворением наблюдая за тем, как меняется в лице Ромашов. — Что означает «сходится много негатива»?
— То самое и означает! — рявкнул «уважаемый заместитель директора по лечебной части». — Доцент Холодков сразу сказал, что вы неприятный и конфликтный субъект…
«Ай да Холодец-молодец! — восхитился Данилов. — Вот падаль!»
— …а Тишакова, пообщавшись с вами, чуть ли не рыдала здесь, в моем кабинете!..
«Бедная Нина Дмитриевна. — Данилов почти искренне посочувствовал заведующей гинекологией. — Как же я так сумел ее допечь?»
— …Я собственными глазами видел, как вы пытались брать на дежурстве деньги!..
«По умению делать правильные выводы на основе личных наблюдений ты, уважаемый заместитель, превзошел такого клинического идиота, как доктор Ватсон. Респект и уважуха!» — говорил Данилов сам себе.
— …Калинин жаловался на то, что какой-то ваш протеже пытался украсть из ординаторской свою историю болезни!..
«Сказать, что это был не мой так называемый «протеже», а его безмозглая подружка? И что я не имею к этому никакого отношения? Зачем? Этот перец все равно мне не поверит», — подумал Данилов и не стал оправдываться.
— …А теперь еще и эта жалоба в департамент! — Максим Лаврентьевич победно посмотрел на Данилова. — Что вы скажете?
Данилов ничего не ответил.
— Почему вы молчите?! — Максим Лаврентьевич еще больше повысил голос. — Вам нечего сказать!
Данилову было что сказать. Еще как было! Только позволь себе начать, так не остановишься… Только вот почти все слова, вертевшиеся у него на языке, были матерными. Вряд ли стоило их озвучивать.
— Ну скажите хоть что-нибудь! — настаивал «уважаемый заместитель».
Данилов понимал, что от него ждут покаяния и униженных просьб «дать шанс» и «позволить исправить положение». А вот вам хрен вместо покаяния, малоуважаемый заместитель директора!
— Дорога к истине вымощена парадоксами, — сказал Данилов.
— Это кто так считает?
— Оскар Уайльд, — ответил Данилов. — Слыхали о таком?
Весь смак укола, «весь цимес», как выражался Полянский, заключался в слове «слыхали». То есть Данилов как бы даже и предположить не мог, что его собеседник читал «Портрет Дориана Грея» или хотя бы сказку о Кентервильском привидении.
— Вы получите строгий выговор с занесением в личное дело! — известил Максим Лаврентьевич, не отвечая на обидный вопрос.
«И два следующих не заставят себя ждать!» — прочел Данилов в его глазах.
— Больше вас не задерживаю! — Максим Лаврентьевич уткнулся в бумаги, лежавшие на его столы.
Вечный прием руководства — демонстрация собственной занятости и одновременно тонкий, но уловимый намек подчиненному на его ничтожность. Вали отсюда, козявка, не мешай заниматься важными делами.
Что можно было ответить на такое? Только одно.
— Спасибо за содержательную беседу.
Еще раз, но очень недолго — секунды две-три, полюбоваться тем, как быстро меняется цвет начальственного лица, вежливо (впрочем, в данной ситуации как раз невежливо) улыбнуться и уйти.
Для полноты впечатления, проходя через приемную, Данилов игриво подмигнул секретарше Максима Лаврентьевича, сопроводив подмигивание нагловатой улыбкой. Секретарша, явно мнившая себя большим начальством, от изумления чуть не выронила телефонную трубку.
«Теперь к Карлмарксычу и домой, — подумал Данилов. — Вещи сегодня забирать не буду, дождусь сперва следующего выговора. Интересно, за что мне его дадут?»
Вариантов было великое множество. Например, напишет один из пациентов, что Данилов откровенно заигрывал с ним во время осмотра и делал намеки непристойного характера. Не заигрывал? А зачем тогда раздевал, по голой груди пальцами стучал да живот мял? За ноги зачем хватал? Рефлексы проверял? Знаем мы эти рефлексы. Пусть будет не пациент, а пациентка — это ничего не меняет.
Или кто-то заявит, что во время осмотра в приемном покое у него с руки пропали часы. Золотые, чуть ли не в полкило весом, дедушкино наследство или же какой-нибудь новомодный швейцарский хронометр. И все — готов выговор.
А можно сделать проще — достать врача придирками на пятиминутке. Почему этого положили, а того не положили? Почему историю не как надо оформили? Почему на консультацию в гастроэнтерологию пришли только через сорок минут после вызова? Или по совокупности мелких грехов выговор огребешь или не выдержишь и огрызнешься. Тогда получишь строгий выговор за недисциплинированность.
