- Альперович занервничал, - говорю я Антону, хотя и не знаю - зачем объяснять про Альперовича парню, который не знал в своей жизни ничего, кроме секса, наркотиков и развлечений. - Альперович занервничал. Он думал: если нас станет четверо, его доля прибыли возрастет. Вот он и свел Женьку и Онтипенко, вот он и рассказывал Леньке про наркотики, пока тот, как дурак, сам не попросил свести его с наркомафией.
- Нет никакой наркомафии, - говорит Антон.
Папа говорил: сынок, будь настороже. Я запомнил, что ты мне говорил, папа. Иначе я бы не дожил до 1994 года. Я - настороже. Нет никакой наркомафии. Удивительно. Нефтяная мафия есть, алюминиевая - есть, а наркомафии - нет. Впрочем хозяйка, покупая алюминиевую кастрюлю, тоже не знает об алюминиевой мафии.
Папа говорил: сынок, в доме должна быть хозяйка. Поэтому я не зову папу в гости. У меня - беспорядок. Пустая водочная бутылка, грязные кофейные чашки, отломанная спинка стула, тома "Британики". У меня в доме нет хозяйки. Хозяйка моего дома живет в Лондоне, вместе с моим сыном. Я вижу их раз в месяц.
Зачем тогда Альперович сам приехал к вам и сказал, что от кислоты не умирают? спрашивает Антон.
Папа говорил: сынок, друзей у человека немного. Да, папа, я знаю их как облупленных. Я могу все о них рассказать. Ты ведь говорил: будь настороже, держи удар. Ты помнишь, я сказал тебе, что всему научился у тебя?
- Альперович всегда был манипулятором, - продолжаю я, - он все делал сложно. Когда Женька умерла, Круглов был в бегах, деньги кончались, мы решили не продавать Женькину долю Поручику. Наверное, Альперович на это рассчитывал, думал - сразу получит живые деньги. А теперь пришлось ждать первых проводок, успешных сделок, дележа прибыли. Все пошло не так, как он рассчитывал.
Зачем объяснять что-то про Альперовича парню, который не знал в своей жизни ничего, кроме секса, наркотиков и развлечений? Он не поймет, что значит: Альперович все делал сложно. Это значит: он мог попросту заказать одного из нас. Я бы на его месте так и сделал. Без колебаний. Настоящий самурай принимает решение мгновенно и никогда не раскаивается.
- Альперович думал, - продолжаю я, - если начнется расследование, ситуация изменится. Теория возмущений, кажется так. Он любил про это говорить: если положение неблагоприятно - сделай что-то неожиданное и резкое.
- Бизнес-дзэн, - говорит Антон.
Я делаю вид, что не понимаю. Что может понимать в дзэне парень, который не знал в своей жизни ничего, кроме секса, наркотиков и развлечений? Папа говорил: в детстве у меня была кормилица-кореянка. Наверно, я впитал дзэн с ее молоком.
- Да, бизнесмен, - говорю я, - настоящий бизнесмен. Все сработало: теперь ему принадлежит треть дела.
Папа говорил: сынок, Родина у человека одна. Где она, твоя Родина, папа? Где пятнадцать братских республик, которые ты объездил вместе с мамой из одного военного городка в другой, пока мама тебя не бросила? Республики не удержались вместе. Неудивительно, их ведь было пятнадцать. А нас было пятеро - и мы все равно не удержались. Вас с мамой было двое - и даже это не помогло.
Поэтому путь самурая - это путь одиночества.
- А почему Альперович убил Зубова? - спрашивает Антон.
- Наверное, боялся, что тот покажет на него, когда спросят, кто свел этого Зубова с Онтипенко, - отвечаю я. - Альперович знал: Ленька его не выдаст. Они же ближайшие друзья, еще со школы.
Папа говорил: сынок, береги своих друзей. Понимаешь, папа, у самурая нет друзей. У самурая есть только честь. Воин - защищает, учитель - учит, врач - лечит. Что делает бизнесмен, папа? Ты говоришь - ворует? Но ведь у воров нет чести, а у меня она - есть.
Самурай принимает решение и никогда не раскаивается. Но если бы я знал, чем все закончится, когда пошел в коммерсанты по комсомольскому призыву, - честное слово, я бы на все плюнул. Уехал бы себе в Америку, работал бы на фирме какой-нибудь, ездил бы на подержанном "форде". Может, даже не отличал бы его от "ауди" - хотя вряд ли. Мужчина все-таки должен разбираться в технике. С Альперовичем я бы переписывался. Мы же - друзья. Друзей у человека немного. Их надо беречь.
Антон смотрит на фотографию на столе. Машка и Петька, Трафальгарская площадь. Машка довольна, Петька вялый, апатичный. В доме должна быть хозяйка. Честное слово, если бы знал, чем все закончится, - плюнул бы на все. Самурай никогда не раскаивается. Но у самурая есть хозяин, а у меня ничего нет.
Я достаю картонную коробку из-под зефира, отсчитываю сотенные купюры. Я обещал заплатить Антону, если он поможет найти убийцу. Мужчина должен держать свое слово, не помню, говорил ли мне об этом папа. Я обещал найти убийцу, я его нашел. Хотя лучше было бы по-простому расстрелять всех нас, чтобы виновный точно не выжил.
Мне надоедает считать деньги, я захлопываю коробку и отдаю Антону. Зачем столько денег парню, который не знал в своей жизни ничего, кроме секса, наркотиков и развлечений? Это не мое дело. Самурай держит слово, никогда не раскаивается. Он всегда настороже. Он держит удар. У него одна Родина и один хозяин.
Папа говорил: сынок, деньги в жизни не главное. Кто спорит, папа. Вот видишь, я только что отдал, не считая, все пенсии, которые ты получил за свою жизнь и получишь до самой своей смерти. Деньги не главное, папа. С каждым новым трупом я становлюсь все богаче. Осталось совсем чуть-чуть. Друзей у человека немного, ты сам говорил.
- И что вы будете делать? - спрашивает Антон. - В милицию позвоните?
Была ли во времена самураев милиция? Обращается ли настоящий мужчина за помощью к милиционеру? Настоящий мужчина разбирается в технике, в машинах и в оружии. Он держит удар. Я говорю:
- Не надо милиции, я уж как-нибудь сам.
Я помню: еще недавно я говорил мы уж как-нибудь сами. Путь самурая - это путь одиночества. Теперь я понял: это значит - никакого мы не существует.
Антон кивает, кладет в рюкзак коробку из-под зефира, идет к двери. Что вы будете делать? спросил он меня. Что я буду делать? Ну, папа, ты же знаешь: настоящий самурай всегда выбирает смерть. И никогда не раскаивается.
Это было последнее видение Горского, достойное завершение истории про семь лепестков. Яркое и немного пугающее - возможно, благодаря марокканскому гашишу.
Осенний вечер. Мужская фигура в пальто. Черная иномарка. Садится в машину - шофера он отпустил. Сегодня хочет вести машину сам, есть о чем подумать.
Несколько лет он потратил, чтобы научиться зарабатывать деньги. Поначалу думал: надо хорошо просчитывать варианты - и тогда все получится. Но люди, умевшие считать, откалывались один за другим, и он понял: зарабатывать деньги - это не про деньги, а про что-то другое. Это как в "Звездных войнах": чтобы попасть в цель, надо закрыть глаза. Так и тут: деньги зарабатывают не те, кто интересуется деньгами, а те, кто мыслит в терминах финансовых потоков и движения капитала. Если целишься в другую сторону - попадаешь в цель. Так он думал год назад.
Он вел машину уверенно и легко. Перестроился из ряда в ряд, мягко подкатил к светофору. Все сложнее, и забыть о деньгах - как бы забыть о деньгах - недостаточно. Этого хватало на прорыв - но не хватало, чтобы удержать заработанное. Деньги таяли, вчерашние друзья превращались в конкурентов. Деньги - думай о них или нет, - обладали уникальным свойством: их никогда не хватало на всех.
О них надо не думать - и одновременно их надо любить. Деньги не прощали возможностей, которые ты упустил. На шестом году деловой жизни он понял: все совсем просто. Надо использовать каждый случай. Надо брать, что дают. Те боги, что ведают миром финансов и денежных потоков, не прощают ни отказа, ни промедления. Они ждут жертвы - ждут все время. И лишь когда жертва принесена, ты можешь вздохнуть спокойно.
Вот я убил человека, - размышлял он, - не своими руками, но это неважно. Убил человека, а я знал его много лет, он был моим другом, я любил его. Жалко мне его? Да. Или - нет. Точнее - неважно. У меня не было другого выхода. Все так сложилось.
Он подъехал к дому и выключил мотор. Выходя из машины, на секунду почувствовал себя героем античной трагедии, человеком, который следует своей судьбе - без радости, без гордости, без надежды. До самого конца. Следует, потому что нет выбора. Все, что он делал эти годы, привело к решению, которое он принял. Доброе утро, античный герой. Здравствуй, античный герой.
Человек в плаще уже устал ждать, он на ходу вынимает "макаров", несколько раз стреляет, почти не целясь. Шесть выстрелов, седьмой, контрольный, в голову обрывает пульсирующую сквозь боль мысль, что это конец.
Это конец. Горский видит: дворники подметают выпавший за ночь снег. Если бы на дворе было лето, уже бы светало. А так - утренний сумрак, в домах напротив зажигаются окна. Скоро приедет Олег, поможет сесть в машину, уложит в багажник чемоданы, отвезет в аэропорт.
Да, Антон отдал Горскому все деньги. Несколько месяцев ушло на визы и согласования - и вот теперь Горского ждет операция в одной из лучших американских клиник. В любой книжке это называлось бы хэппи-энд. Автор, кто бы Он ни был, оказался милостив к полупарализованному Ниро Вульфу.