Князь. Забыл, что в его пухлую озябшую ручонку положили…
Вера. Камень.
Князь. Мерзавцы. Жестокий, подлый мир, в просящую ручонку малютки — камень… (Его уносят.)
Капитан плачет.
Мери. Вера, мы все сделали правильно. Просто тело куда-то завалилось.
Вера. Ты не успела. Он не умер. Такая древняя птица из папиной книги. Я видела.
ЭПИЛОГ
Тропа на Кавказе.
М. М, Бела, Казбич, Печорин.
Позже внизу «водяное общество».
М. М. Эх, Григорий Александрович, я ведь знал, что ты вернешься.
Печорин. Отчего же? Впрочем, да, здесь волнует по-прежнему. Эта та самая тропа?
М. М. Другая. Я тебя веду, брат ты мой, счастье тебе показать, такой покажу свет, поверишь ли, я, дубовый старик, всякий раз на колени падаю.
Печорин. Что за свет такой, М. М.?
М. М. Здесь, по капризу природы случается порой такой свет на Эльборусе, когда солнце воюет со снегом, и оба они — с целым небом! Эх, не умею сказать, прости!
Печорин. Напротив, образно. Успеваем ли?
М. М. По всем приметам успеваем. Можно и лошадей не гнать. Вишь — вот оно!
Печорин. Что?
М. М. Кавказ — говорю.
Печорин. Красиво.
М. М. Все ждал, все думал — свидимся, Григорий Александрович.
Печорин. Отчего такая уверенность?
М. М. Как! Ведь мы с тобой старинные друзья. Этого уж не вычеркнешь. Да, брат, где Печорин, там и Максим Максимыч.
Печорин. Я тронут, дорогой Максим Максимыч. Я и сам вспоминал вас сердечно. Что это?
Впереди раскрылся блистающий шатер.
М. М. Сбились! Не то это! Не туда нам! С тропы сбились. Григорий Александрович, побойтесь Бога, это ихняя птичья жизнь, стороной проходи!
Печорин (входя в шатер). Здравствуй, красавица!
Бела (через его плечо). Здравствуй, Максим Максимыч!
М. М. Эх, дочка, Бела, здравствуй, голубка!
Бела. Гяура привел?
М. М. Гостя, друга моего закадычного.
Печорин. Печорин.
Бела. Печорин.
М. М. Видать, с дороги сбились. Прости, дочка. Григорий Александрович, она совсем ребенок, а у меня, ты не поверишь, детей-то и нет.
Печорин. Какая дикая несказанная красота.
М. М. Ехать бы нам, а то пропустим мы свой свет над Эльборусом.
Печорин. Пери. Ты пери?
Бела (закуривая кальян). Угощайся, гяур. Печорин.
М. М. Не верь, брат Печорин, Бела добрая девочка, но ведь это Кавказ.
Печорин закуривает кальян.
Я такую дрянь не курю. Дай-ка мне, дочка, дыни кусок да фигу посочнее. Эх, ну что за истории с этим человеком. И в таком неспокойном месте!
Бела (показывает игрушечную лошадку). Вот кто у меня есть. Я плакала, а Максим Максимыч мне лошадку смастерил, будто я маленькая.
М. М. Что ж ты меня конфузишь, Бела! Всегда ты была озорницей!
Печорин. Дай-ка… (Разглядывает игрушку.) Карагезик, вылитый! М. М., а что, этот оборванец, Казбич, кажется, что с ним сталось?
М. М. Сгинул с тех пор.
Печорин. Бедняга.
М. М. С тех пор, сударь, как Карагез погиб, он и сгинул.
Печорин. Откуда вы узнали, что Карагез погиб?
М. М. Сам не знаю. Кавказ это, сударь.
Печорин. Вы были правы, Карагез не вынес нашей низменности, сломал ногу. Пришлось пристрелить. Черт возьми, мне вправду жаль, М. М.
М. М. Вы ведь не со зла, Григорий Александрович. Вам красоты хотелось.
Печорин. А вот со зла! Если со зла? И загнал его со зла?
М. М. Такую лошадь невозможно не полюбить, сударь, вы знаете.
Печорин. Знаю. Танцуй, Бела.
М. М. Бела мастерица танцевать. Уж она и для меня, старика, часто плясала, она добрая девочка.
Бела. Красивый гяур, Печорин, тебе нравится моя лошадка?
Печорин. Ты мне нравишься, моя душенька. Но куда ускользаешь ты?
М. М. Григорий Иваныч, я вас по старинной дружбе умоляю, не тревожьте вы ее. Ведь она дикарка. И дитя.
Печорин. Бела, скажи, может быть, ты любишь какого-нибудь чечена?
Бела. Йок.
Печорин. Или богатого черкесского князя?
Бела. Йок.
Печорин. Почему же ты не любишь меня, моя девочка?
Бела. Ты гяур, Печорин.
Печорин. Бог един. Он велел любить. А ты ускользаешь, я даже не могу коснуться тебя.
М. М. Это кальян, сударь. Прековарнейшая вещь.
Печорин. Э, нет, Бела, ты коварна, ты хочешь разбить мое бедное сердце.
Бела. Я хочу любить твое бедное сердце. Давай я буду тебе танцевать?
М. М. А вот это она умеет! Танцуй, дитя мое, радость моего сердца!
Бела танцует.
Кальян дурманит картину.
Печорин. Или вы думаете, господа, что я рад своему бесчувствию или наслаждаюсь страданиями других? Каждый, погубленный мною, мною же и оплакан. Правда, это злые слезы. Что ж, других у меня нет. Наружно я молод, красив, силен, а внутри я старик, и сердце мое, которое больше всего на свете хочет любить, изнывает от злобы.
Бела. Мой маленький коник, я буду целовать его теплые ноздри, я дам ему соли. (Баюкает лошадку.) Гяур Печорин, я видела твое лицо, оно летало над бездной. Я плакала. Но я знала, ты придешь и полюбишь свою Джаночку. Я умею плясать долго-долго и совсем не собьюсь с дыхания!
М. М. Она много грустила, сударь, и я выстругал ей эту лошадку. Она нянчится с ней, как с куклой. Она сущее дите. Такого, как вы, она никогда не встречала. Это даже невозможно представить, как легко вам ее погубить!
Печорин. Я могу провести свою жизнь здесь, как в Эдеме, раз уж до Эльборуса мы так и не добрались. Человек не может метаться всю жизнь, всю жизнь тосковать. Ведь если тошен тебе тихий людской покой, стань здесь, среди скал, среди этих неразгаданных мест, слейся с ними, выпусти свою душу на волю, у Бога и для тебя, мятежного, уголок найдется. Я люблю тебя, моя Бела!
Входит Казбич, видит лошадку у Белы.
Казбич. Отдай мою лошадь!
Вонзает нож в спину Беле, выхватывает лошадку, целует, гладит, плачет над нею. Печорин, одурманенный кальяном, «плавает», пытаясь поймать Казбича. Тот пинком отшвыривает его, уходит, горюя над лошадкой.
М. М. (укачивая Белу). Нож в спину — самый разбойничий удар. Дикарь.
Шатер исчез.
Тропа. По ней бредет Печорин. Вверху разгорается немыслимый бой света, снега, солнца и неба — это загорается Эльборус.
Печорин бредет туда.
На краю тропы, босенький, свесив ножки в бездну, сидит М. М. Внизу, в бездне «водяное общество». Все живы, все танцуют, смотрят в телескоп на Эльборус, принимают ванны, Вернер у всех проверяет пульс и язык.
М. М. Ишь, милая, заметелила как, будто и не Кавказ тебе тут, а степь, безбрежная русская степь. Всю, чай, бездну засыпала, каждую ранку остудила. Мети милая, мети, родимая, веселей!
Водяное общество в метели.
Занавес.
19 января 1999 г. Переделкино
