Что же теперь делать?
А в это время сама Роза Бидерман, прогуливаясь под цветущими платанами, звонила своей подруге Одиль Дантремон:
— Ну вот, дорогуша, дело сделано: теперь она знает, что у нее есть соперница!
Одиль Дантремон поблагодарила ее и воспользовалась случаем, чтобы расспросить, какова из себя любовница мужа.
— Да, — отвечала Роза, — выглядит очень вызывающе, сразу видно, что игрушка богатенького господина. Одета в соответствии с тем, какие у них всех в этом возрасте фантазии. Бедняжка… Довольно вульгарна, да. Нет, ну бойкая дамочка, что тут скажешь. Она не стерпит того, что я ей сообщила, ей захочется отомстить, это уж точно. И больше из самолюбия, чем из любви. На самом деле ты права, дорогуша, надо иногда им устраивать крупный переполох. Эти две его любовницы, Ева и Фатима, выставят Филиппа за дверь, и он вернется к тебе…
Роза чуть не добавила «поджав хвост», но вовремя остановилась:
— …и будет просить прощения.
Про себя Роза продолжила: «А потом все начнется сначала», но Одиль произнесла эти слова за нее. Роза выслушала ее объяснения, потом подтвердила:
— Ну конечно же, единственный, кто всегда ждет, принимает мужчину таким, какой он есть, любит его без всяких условий, — это жена. Ты права, Одиль. Мне было приятно поучаствовать в твоей задумке. Нет, благодарить меня не за что: замужней женщине всегда приятно рассказать любовнице, что ее обманывают.
В субботу утром Ева решила съездить в Кнокке-ле-Зут. Это странное для французского уха название имеет самый шикарный курорт в Бельгии, в северной ее части.
Северное море — море усталое, а Кнокке-ле-Зут — место, где оно позволяет себе передохнуть. Волны тут не совершают вообще никаких усилий. Они даже купальщика опасаются: застенчиво лижут берег, и все это похоже на огромную мелководную лужицу, где приходится пройти сотни метров, чтобы погрузиться в воду хотя бы по плечи; но и там они не встретят его с радостью, а скорее оттолкнут, их холод остудит его пыл, а соленые брызги будут хлестать по лицу. Нашему курортнику все время будет казаться, что море остается где-то вдали, отступает за горизонт, не дается ему, к тому же и цвета здесь скупые: волны сперва сливаются с бежевым оттенком песка, потом — с серым тоном неба и, наконец, с выцветшей голубизной горизонта. Северное море лениво, и, если бы по нему не фланировали неспешно нефтяные танкеры и пассажирские суда, можно было бы подумать, что эти воды неинтересны и бесполезны для человека.
Ева вышла к морю и тотчас прониклась курортной атмосферой. Хотя сама она приехала из Швейцарии, она быстро разобралась, что к чему на этом бельгийском пляже: никто не углубляется в пустынную часть берега, бесконечную и ничем не заполненную, — все курортники собираются на тесной полоске платного пляжа, где имеются шезлонги и бесполезные в этих широтах большие пляжные зонты от солнца и продают напитки, — этакий нарядный прямоугольничек берега, обращенный к морю: сине-белое убранство, а из громкоговорителей сочится приятная музыка.
При появлении Евы и мужчины и женщины впились глазами в такую непревзойденную красотку, а пляжный служитель кинулся к ней навстречу, чтобы галантно предложить ей место, достойное ее очарования. Лицо Евы скрывали большие круглые солнцезащитные очки, несколько минут она изображала нерешительность, а потом, будто бы подчинившись служителю, который держался как галантный кавалер, указала ему место, где ей бы хотелось устроиться. Он принес шезлонг, разложил полотенца, привел в порядок песок, установил две скамеечки, чтобы она могла разложить свои вещи, и пообещал принести фруктовый коктейль, который она выбрала.
В итоге Ева устроилась за спиной у семейства Дантремон, которое приехало сюда на свою приморскую виллу.
Филипп Дантремон, конечно, заметил ее первым, — возможно, он следил за ней еще с той минуты, как она появилась на верхушке лестницы, и молил небо, чтобы она не приближалась. Взбудораженный, взвинченный, делая вид, что ищет крем от солнца, он повернулся в ее сторону с недовольной гримасой: «Что за новости! Ты с ума сошла?» Ева же не удостоила его ответным взглядом, а просто сняла футболку, продемонстрировав свою великолепную грудь, едва прикрытую полоской материи с парой тесемочек.
Квентин, старший сын Филиппа, заметил Еву так же быстро, как и его отец, но его лицо, в отличие от физиономии главы семейства, озарила улыбка. Он не скрываясь демонстрировал свою радость оттого, что Ева здесь.
Два младших сына не обратили на нее внимания: они были слишком заняты — один читал, а другой строил замок из песка.
Одиль Дантремон дремала на солнышке, намасленная, будто сардина.
Тут Ева достала из сумочки свое секретное оружие, которое поможет ей добиться всего, чего она пожелает: собачку.
На шезлонге появилась прелестная девочка породы шиба-ину, похожая на шпица или маленькую лисичку с черными глазками, изящно подведенными белым, грациозная, с тонкими лапками и пушистой шерсткой, напоминавшей нарядную одежку, настолько гармонично в ней сочетались рыжина и кремовые оттенки.
Филипп заметил, какое страшное оружие появилось на сцене. Он нахмурил брови и выпятил подбородок, недовольный, что не может вмешаться.
Ева надела на шею этой японской принцессы премиленький ошейник со стразами и вместе с ней прошествовала к кромке воды.
Все мужчины на пляже впились в нее глазами.
Ева, наслаждаясь успехом, отметила, что не зря она убедила свою подружку Присциллу обменяться на выходные: Ева получила собачку шиба-ину, а подруга — ее кошку вместе с квартирой. Ничего не может быть лучше такой приманки, если хочешь, чтобы мужчины заводили с тобой разговор: этот аксессуар сэкономит целые часы, которые не придется тратить зря.
Ближайшие полчаса нашу нимфу с четвероногой спутницей буквально осаждали разного рода купальщики и любители прогулок у моря. Ева принимала их внимание любезно, но не давала им повода думать, что за ней можно приударить; после двух-трех минут беседы она внятно сигнализировала, что ничего более значительного, чем коротенький светский разговор, им не светит.
Жена Филиппа Дантремона проснулась, поэтому он не мог подойти к Еве и приказать ей убраться отсюда. Он в растерянности смотрел, как вокруг нее увиваются мужчины, его одновременно переполняли ревность и гордость, он страшно злился и не мог сообразить, почему его любовница устроила всю эту комедию.
А Ева тем временем вернулась на свое место с изящной собачкой на поводке и устроилась в шезлонге, чтобы понежиться в лучах солнца. Естественно, ее кожа и так уже была безукоризненно загорелой, аппетитной, словно медовый пряник, загар был ровненький, румяный и свежий, как ни у кого на пляже. Предусмотрительная Ева ездила на курорт не для того, чтобы загорать, а для того, чтобы демонстрировать свой загар, тщательно подготовленный за зиму в солярии, не без помощи каротина и специальных кремов. Она вытащила толстенный роман — не меньше пятисот страниц, что должно было показать, какая она усердная читательница (меньше пятисот — это для несерьезных дамочек, читающих от случая к случаю), — подняла его к самому лицу и погрузилась в чтение.
Будь она одна, она и правда увлеклась бы сюжетом — читать она обожала, — но на людях книжка просто давала возможность наблюдать за тем, что происходит вокруг.
Прямо перед ней поднялся Квентин, подставляя новенькое, с иголочки, тело порывам морского ветра. По тому, как он старательно высматривал, что творится справа, слева и никогда — сзади, Ева догадывалась, что он позирует лично для нее, думает только о ней. Он красовался в разных выигрышных позах, поглаживая свои рельефные широкие плечи, которыми очень гордился.
Ева придумала, как еще можно досадить Филиппу, который пока не заметил, что занимает его сына: она отложила книгу и не таясь рассматривала юношу.
Квентин принял это как свидетельство своего триумфа. Ему захотелось показать ей, какой он сильный: он позвал братьев играть в бадминтон, предложив им сразиться вдвоем против него одного. Они отошли метров на десять, и он увлеченно стал демонстрировать Еве свою ловкость, быстроту и отличную реакцию.
Филипп еще не разгадал поведения своего старшего сына, но с ужасом заметил, что Ева проявляет к нему интерес. Если бы рядом с ним не было жены, он устроил бы ей разнос.
Ева же поняла, что теперь — ее ход. Она поднялась и предложила пикантной японской собачке прогуляться: вдвоем они направились к месту, где сражались младшие Дантремоны, остановились неподалеку и стали с увлечением наблюдать за игрой.
Возбужденный ее вниманием, Квентин мастерски отбивал воланчик, потом, чтобы спасти явно неудачный пас, ловко отпрыгнул назад и принял подачу.
