Норман явно упивается собственным всезнанием. Место называется «Усадьба Вандербильта», но теперь здесь гостиница «Фишер-Айленд отель энд ресорт». Указывая, Норман машет рукой так, будто здесь все принадлежит ему. Магдалену порядком достало, что его так распирает от удовольствия. Это удовольствие – часть какого-то… плана, который Магдалене невыносим.
Почти сразу за отелем дорога приводит их в гавань Фишер-Айленд-марина. Что ж, впечатляет. Больше ста судов, в основном настоящие яхты, стоит у причала на слипах – Норман так сказал, «на слипах», – многие добрых сто футов в длину, а иные и гораздо больше. Все вокруг как будто излучает… богатство… пусть Магдалена даже отдаленно не представляет, кто здесь кто. Куча рабочего люда снует с корабля на корабль и по деревянным – мосткам? – между слипами. Пестрота флагов, перекличка игривых названий, начертанных на носах сияющих белоснежных судов: «Милашка», «Унесенная ветром», «Bel Ami», череда пухлых, гладких, маслянистых, зобастых судовладельцев – так думает Магдалена, – которых Норман приветствует так небрежно, так дружески: «Привет, Билли», «Привет, Чак», «Привет, Гарри» и «Привет, Клив», «Привет, Клейборн», «Привет, Клейтон», «Привет, Шелби», «Привет, Тэлбот», «Привет, Гован»…:::::: но они все сплошь Баки да Чаки – американос! Все до одного!::::::
В этот момент Норман как раз произносит очередное «Привет, Чак!». Еще один Чак! Чак и Бак! Подходит крупный мясистый краснолицый малый… в спецовке с закатанными рукавами и в бейсболке, и то и другое – с надписью ФИШЕР-АЙЛЕНД-МАРИНА.
– Приветствую, доктор Льюис! Как жизнь, еще стоит? О, прошу прощения, мэм. – Он заметил позади Нормана Магдалену. – Не хотел («Не хэл») вас смутить.
Его круглое лицо краснеет пуще прежнего. Магдалена не понимает, что он имеет в виду.
– Чак, – говорит Норман, указывая на Магдалену, – это Магдалена, мисс Отеро. И, Магдалена?.. Чак. Чак здесь докмейстер.
– Сердечно рад, мисс Отеро, – говорит Чак.
Магдалена едва заметно улыбается. Этот Чак еще и не простой американо. Образцовый. Настоящий крэкер[24]. В ней опять закипает враждебность.
Чак спрашивает Нормана:
– Идете в море? («Эте в морь?»)
– Да вот, думал прокатить Магдалену на сигаретнице, показать, как оно, – отвечает Норман. – Надо посмотреть, горючего, наверное, маловато. У нас концы неблизкие.
– Без проблем, доктор Льюис. Как пойдете, подойдете вон туда, Харви все сделает («Без праам, доктор Лус»).
Голос Чака действует Магдалене на нервы.
:::::: И Харви тоже явно не может оказаться латино.::::::
Чак оборачивается и кричит:
– Эй, Харви!
Норман хихикает, надувает щеки, растопыривает локти, согнув руки и сжав кулаки, и говорит Магдалене:
– Чак – монстр, правда?.. И один из милейших парней во всем мире.
От этих кривляний Нормана Магдалену слегка мутит.:::::: Да, и вы братья, правда?:::::: Она гадает, понимают ли эти двое, такие разные во многих смыслах, что принадлежат одному племени… да, слегка мутит. Ей хочется поскорее сбежать с Фишер-Айленда.
Норман ведет ее по узкому деревянному настилу и машет рукой на лодку в одном из доков.
– Ну, вот она… Не самый большой корабль в гавани, но могу тебе гарантировать кое-что другое. Он самый быстрый. Вот увидишь.
Рядом с другими судами лодка Нормана кажется малышкой, но у нее стремительный обтекаемый современный силуэт. Как у гоночной машины. И она напоминает Магдалене Норманов кабриолет. У лодки тоже нет крыши. А места внутри еще меньше, чем в «Ауди». Спереди – два глубоких сиденья. Как называется водитель лодки? Магдалена не знает. Может быть, пилот?
Или капитан? Позади еще два ряда сидений: подушки из бурой кожи с темно-красными кантами. Или в открытые лодки вроде этой кожаных сидений не ставят? Выглядит в любом случае как настоящая кожа. При таком тесном салоне корпус лодки кажется гораздо длиннее, чем оно есть на самом деле. Корпус белый, по обоим бортам от носа к корме тянется аккуратная полоса кофейного цвета, обведенная красным поверху и понизу, шириной шесть-восемь дюймов. На полоске ближе к носу жирными, но не выше трех-четырех дюймов, белыми буквами с такой же красной обводкой выведено: «гипоманьяк». Буквы резко заваливаются вперед.
– Это название корабля… лодки – «Гипоманьяк»?
– Ну это такая профессиональная шутка, – поясняет Норман. – Слыхала о маниакально-депрессивном психозе, правда?
– Да, – сухо подтверждает Магдалена.
Это не на шутку выводит ее из себя.:::::: Я профессиональная медсестра, и он спрашивает, знаю ли я, что такое маниакально-депрессивный психоз.::::::
– Вот, – продолжает Норман, – у меня куча пациентов с маниакально-депрессивным, биполярники, и все до одного – там и женщины встречаются, кстати, – говорят, что когда они в гипоманиакальной стадии – «гипо» значит «низкий»:::::: Ой, спасибочки, объяснил, что такое «гипо»:::::: – когда они в стадии, на которой еще не начинают говорить и творить всякие безумства, то, говорят, это абсолютное блаженство. Все чувства обостряются. Стоит им услышать что-то слегка забавное, катаются от хохота. Чуточку секса? Один несчастненький оргазм, и они думают, что это кайрос, полное и окончательное блаженство. Им кажется, будто они все могут и легко размажут всякого, кто вздумает чинить им неприятности. Работают по двадцать часов в сутки и уверены, что творят чудеса. На дороге они короли, а когда сзади кто-нибудь начинает дудеть, выскакивают из машины, потрясая кулаками, и орут: «Засунь свой гудок себе в жопу и сыграй “Джингл беллс!”, педрила!». Один пациент мне рассказывал вот точно такой случай, и тот парень в другой машине не посмел сказать слова поперек, потому что решил, будто имеет дело с психом, – как оно в точности и было! Тот же пациент сказал, что, если кто научится продавать гипоманию в розлив, тот в один день станет богатейшим человеком на Земле.
Норман машет в сторону надписи.
– И вот моя сигаретница зовется «гипоманьяк».
– Сигаретница?
– Ну такие давно делают. Постоянно рассказывают, как раньше их использовали для контрабанды сигарет из-за высокой скорости хода. Не знаю только, какому кретину придет в голову морочиться контрабандой сигарет.
– А какая скорость?
Снова та улыбочка. Норман горд собой.
– Не скажу, а покажу. Видишь, какой длинный нос? Там два роллс-ройсовских мотора по тысяче лошадей каждый, тысячи фунтов тяги.
Долгая пауза.:::::: Но это две тысячи фунтов, а две тысячи фунтов – это тонна… Я бы не подумала, что и вся-то лодка столько весит… и Норман какой-то не такой… перевозбужденный. Зачем я в это впуталась? Но как его попросить…::::::
Наконец:
– Но не трудно ли водителю – так называется? – управляться со всем этим, в смысле, с такой мощью?
Норман отвечает кривой улыбочкой, как бы давая понять: «Я знаю, к чему ты ведешь. Можешь не тратить время на околичности».
– Не бойся, малыш, – говорит он. – Я знаю, что делаю. Если это тебя немного успокоит, так у меня есть удостоверение судоводителя. Не могу сказать точную цифру, но я на этой лодке ходил по бухте сто раз, тыщу раз. Давай договоримся. Мы пойдем в море, но если тебе что-то не понравится, мы развернемся и пойдем обратно.
Магдалену это не успокаивает, но, как и многим, ей не хватает смелости признаться, что она трусит. Вымученная улыбка.
– Нет, нет, нет. Просто я не знала, что бывают такие мощные… катера?:::::: А может, «катер» – это хило? Не обидится ли Норман?::::::
– Не бойся, – повторяет Норман. – Запрыгивай. Гнать не будем.
Одним махом перелетев через ограждение, Норман первым запрыгивает в свой гипоманиакальный челн и галантно помогает взойти на борт Магдалене. Садится к рулю, что прямо под ветровым стеклом, Магдалена – рядом. На ощупь – точно кожа…
Норман включает зажигание, и моторы, ожив, дико ревут, пока Норман не сбрасывает газ. Магдалена вспоминает хайалийских мотоциклистов. Те, кажется, только ради этого рева и живут.
Норман задним ходом осторожно выводит лодку из дока. Двигатели глухо ворчат. А Магдалена вспоминает теперь дамочку, что жила в Хайалии по соседству. Та выгуливала на поводке питбуля. Пес по виду весил не меньше хозяйки. И был похож на акулу. Мозгов у него не было вообще – только пара глаз, пара челюстей и чутье на кровь, текущую в человеческих сосудах. В конце концов он загрыз пятилетнюю девочку, вырвал ей руку из плеча и объел полголовы, начав с щеки, глаза и уха и затем прокусив череп. Многие соседи потом признавались, что, как и Магдалена, боялись безмозглую тварь. Но никто из них, как и она сама, не отважился пойти и сказать, что полоумный пес их до смерти пугает.
И вот снова у нее то же самое: моторы безмозглого «Гипоманьяка» рычат глухим рыком, глухим рыком, глухим рыком, глухим рыком, глухим рыком, на поводке на поводке на поводке… и лодка медленно идет к выходу из гавани и к Харви-крэкеру, Харви-крэкеру, Харви-крэкеру…
