Гэннен обернулся.
Мимо прошел мальчик.
— Вы третий, Уолтерс. А вы второй, Сэвилл, — сказал Гэннен.
— Второй! — сказал отец и вдруг потряс его руку. — А еще в чем ты участвуешь?
— В эстафете, — повторил он: еще дома он перечислил все виды программы.
— Ну, ты уж пробеги хорошо.
Он пошел с отцом через поле.
Они сели на откосе под живой изгородью. Начались следующие забеги. Прямо под ними была линия финиша. Центр поля пересекала короткая дорожка, а справа от них у павильона находилась яма для прыжков в высоту.
Учитель с рупором объявлял забеги.
— Назови-ка мне их всех.
Колин показал на Гэннена, который все еще стоял у ямы для прыжков в длину с карандашом и пачкой листков в руке; он показал ему Плэтта, которого отец помнил, а потом Ходжеса, который в священническом воротнике вместе с Макриди тянул рулетку на беговой дорожке.
— Его я тоже знаю, — сказал отец.
Мальчики в белых майках, разминаясь, неторопливо бегали взад и вперед. Раздавались свистки, на дорожку выходила одна группа бегунов за другой. На доске в середине поля выводились мелом цифры, потом стирались.
Когда объявили эстафету, он спустился на дорожку. Он бежал предпоследний этап, на повороте перед финишем. Его команда пришла второй.
Он пошел в павильон и быстро переоделся. Когда он вышел, отец ждал его у двери. Они вместе пошли по проходу.
— А где тот паренек? — сказал отец. — Ну, который не любит стараться.
— Он не вышел ни в один финал.
— Другого и ждать нельзя было, — сказал отец. — Умен не по летам, ну, и хитрющий вдобавок.
На остановке они встали в очередь — по субботам люди приезжали в город за покупками. Мимо проходили ученики его школы с родителями.
— Хорошая школа, очень хорошая, — сказал отец.
— Откуда ты знаешь?
— А видно по тому, как они одеваются. — Он помолчал. — И как все организуют, — добавил он.
Колин ничего не сказал.
— Они заставляют тебя развернуться как следует, вот что.
— Да, — сказал он.
— Не то что там, где я работаю. — Отец засмеялся. — Где я работаю, там начальство одно норовит — поприжать тебя как следует.
Подошел автобус. Они влезли наверх. Отец опустился на сиденье рядом с ним.
— Что ты в этой школе учишься, для меня все. Ты это помни, малый, что бы там ни случилось.
14
В сарае стоял верстак, лежали части разных машин, покрышка от трактора, всякие лопаты и заступы, вилы и грабли, а к стене был прислонен мотоцикл — единственный предмет здесь, не требовавший починки.
— Раненько ты явился, — сказал старшой. — Вроде бы без четверти восемь. — Ой достал часы из жилетного кармана. — Выспался, значит?
— А вы с хозяином говорили?
— Он сказал, чтобы я тебя взял. — И добавил: — Он сегодня сам сюда заедет.
— А сколько я буду получать? — сказал Колин. Накануне он спросил только, не найдется ли для него работы.
— Мне про это, парень, ничего не известно. Я ведь тут за старшого, и все. Хозяин тебе сам скажет.
Колин сел на кучу мешков у двери. Снаружи на изрытом колеями дворе стоял трактор, а дальше под навесом — сноповязалка. Сараи и навесы сбились в тесную кучку посреди полей. Их крыши опирались на столбы, такие низкие, что даже он, входя, наклонял голову. Только там, где стояла сноповязалка, крыша была повыше.
Старшой снял пиджак и пошел к трактору. Он поджег лоскут, сунул его в отверстие спереди и начал крутить заводную ручку.
Колин встал и вышел вслед за ним.
— Отойди-ка, — сказал старшой. — Он, когда заводится, может и взбрыкнуть.
Он рванул ручку.
— Прогревается-то не сразу.
И снова рванул.
В моторе раздался негромкий сосущий звук.
Старшой выхватил тлеющие остатки лоскута, затоптал их и схватил еще один. Из жилетного кармана он вынул зажигалку, щелкнул, сунул пылающую тряпку в отверстие, быстро крутнул ручку и отскочил, когда мотор взял.
Из вертикальной выхлопной трубы вырвалось облако дыма. Несколько секунд старшой слушал, как работает мотор, потом уменьшил обороты и пошел назад через двор, вытирая руки ветошью.
— Надолго хочешь устроиться или только на каникулы? — сказал он.
— На каникулы.
— Значит, учиться не бросаешь?
— Нет.
— А вот и Джек.
Во двор въехал мужчина в комбинезоне. Он спрыгнул с велосипеда и поставил его в сарай.
— Вон кролик объявился, тот, что вчера приходил насчет работы, — сказал старшой и добавил. — А тут заикнись про работу, так только пыль завьется.
У приехавшего было длинное худое лицо, тощие, костлявые руки, редкие, коротко остриженные волосы. Закатив велосипед в сарай, он снял куртку и открыл сумку, висевшую на руле.
— Позавтракать, что ли. Дома так и не успел, — сказал он, вытащил бутерброд и сел на мешки рядом с Колином.
Старшой принес из глубины сарая косу, обмотанную мешковиной и перевязанную веревкой. Он неторопливо развязал узлы и освободил клинок.
Появился третий человек, низенький, плотный, с кривыми ногами. Он выглядел старше первых двух. Он пришел по тропинке, которая тянулась через поле вдоль живой изгороди. На нем тоже была кепка, а с плеча свисал на веревке небольшой коричневый мешок.
— А вот и Гордон! Лучше поздно, чем никогда, — сказал второй, откусил еще кусок и убрал остатки бутерброда в сумку.
— Джек, а сноповязалку надо бы смазать, пока хозяин не приехал, — сказал старшой. Он прислонил косу к мешкам, еще раз ушел в глубину сарая и вернулся с зубчатым ножом сноповязалки, тоже аккуратно завернутым в мешковину.
— А малый, значит, пришел, — сказал кривоногий. Он снял кепку и вытер лоб. — Черт! Колосья нынче рано высохнут. — Он посмотрел на Колина и снова перевел взгляд на поле.
— Начинать, пожалуй, рановато, — сказал старшой. Кроме ножа сноповязалки, он принес небольшую косу, наточил ее на бруске и подошел к мешкам.
— Умеешь с ней управляться? — сказал он.
— Да, — сказал Колин.
— Ну, так у меня есть для тебя работка.
Он повел его через двор. Трактор выплевывал клочья дыма, подрагивая на массивных шинах.
Старшой перешел изрытый колеями проселок, и они перелезли через забор. Большой луг уходил вниз к железнодорожной насыпи. По нему там и сям были разбросаны купы деревьев, среди высокой травы широкими полосами тянулись заросли крапивы.
У забора паслись лошади.
— Скоси-ка мне ее, — сказал старшой, указывая на крапиву. — Значит, косу ты в руках держал?
— Да, — сказал он.
— Всегда коси от себя. Не вздумай повернуть косу.
Трава была вся в росе. Пока они шли от забора, он успел промочить ноги.
Старшой направился назад к сараям.
Он работал быстро. Оглядел огромный луг, пересчитал ближайшие заросли и быстрее замахал косой.
Солнце жгло сильнее. Легкий туман, висевший над полями, когда он вышел из дому, давно растаял. С безоблачного неба лился зной.
Лошади, когда он подошел к ним, подняли головы. Он протянул двум, которые стояли поближе, по пучку травы.
На проселке показался автомобиль и, не остановившись у сараев, поехал дальше, к видневшемуся в отдалении дому.
По насыпи прогромыхал поезд. Лошади подняли головы, а одна вдруг помчалась галопом вокруг луга, и он почувствовал, как земля содрогается под ее копытами.
Проехал назад автомобиль. За стеклом мелькнула светловолосая голова, машина выехала на шоссе и скрылась из виду.
Теперь позади него на лугу лежали кучи скошенной крапивы и чертополоха. Он переложил косу в другую руку. Лошади, подергивая хвостами, ушли от жары в тень деревьев.
Рокот трактора замер.
Через час вернулся старшой. Он окликнул его от забора и замахал рукой.
Во дворе кривоногий натачивал косу. Старшой кончал точить другую. Трактора и сноповязалки нигде не было видно. Второй мужчина все еще сидел на мешках.
— Где же это ты был? — спросил он, дожевывая бутерброд.
— Ты готов, Джек? — сказал старшой.
— А как же, Том, — ответил он. — Уж который час дожидаюсь.
Они свернули за сараи и пошли по колее у края пшеничного поля вдоль металлической ограды, за которой склон постепенно поднимался к большому каменному дому. Пшеница полегла от ветра, и старшой иногда нагибался и приподнимал колосья концом косы. Среди них попадались совсем почерневшие.
— Черная гниль. Да уж, Смитти не обрадуется.
Остальные двое, однако, не обратили на его слова никакого внимания. Кривоногий с косой на плече шел сзади, разговаривая с костлявым, который все еще жевал бутерброд; свою сумку он нес в руке.
Они вышли на широкое поле, которое ровной волной поднималось к близкому горизонту. Нижний его край граничил с пастбищем и был отделен от него изгородью из боярышника и чахлой рощицей.
— Вот отсюда и пойдем, Гордон, — сказал старшой. — Ты как выберешь, вверх или вниз?
