Охххх! У каждого из нас в душе столько тайн. Столько темного. Возможно, ты уже начал замечать это. Судя по адресу, который ты оставил Дейзи, ты сейчас в Западном Голливуде. Если мне не изменяет память о давних днях, связанных для меня с микроавтобусом-«фольксвагеном», Западный Голливуд — местечко неплохое, однако далеко не оазис патриархальной нравственности. Так что, возможно, теперь, когда ты там пожил, ты начал приглядываться к не самым светлым сторонам людской природы.
А! Как вспомнишь о собственной молодости… И все-таки, Тайлер, мне хотелось бы думать, что мой «заскок», растянувшийся на последние несколько лет, был не совсем впустую. Вот почему сейчас, мне кажется, пришла пора поделиться с тобой моими собственными представлениями о некоторых вещах — кто знает, может, когда-нибудь это поможет уберечься тебе.
Вот что я хочу поведать тебе, сын мой возлюбленный: очень скоро, если это еще не произошло, ты начнешь замечать черноту в каждом из нас. У тебя самого начнут появляться черные тайны, и ты мало-помалу станешь совершать черные дела. Ты будешь поражен, на какую душевную черствость, на какие неблаговидные помыслы и поступки ты, оказывается, способен, и все-таки ты не сумеешь этому воспрепятствовать. И к тому времени, когда тебе исполнится тридцать, у всех твоих друзей тоже будут черные тайны, но пройдет еще много лет, прежде чем ты доподлинно узнаешь, какие именно черные тайны они скрывают. Представляешь, каково играть в «летающую тарелку», фризби, посреди кладбищенских могил? Вот так будет выглядеть жизнь на этом этапе. И главную радость от общения с друзьями ты будешь извлекать из разительного контраста между тем сиянием, которым была озарена ваша юность, и чернильно-черным морем, которое теперь разливается у ваших ног.
А потом, когда ты доживешь до моих лет, ты увидишь, как твои друзья начнут умирать, терять память; ты станешь с горечью замечать, как кожа их покрывается сеткой морщин и увядает. Ты увидишь, как все их темные тайны начнут выходить наружу — как они будут сказываться на психическом и физическом облике твоих друзей и зазвучат в их собственных откровениях — да-да, Гармоник, Гея, Мей-Линь, Дэвидсон и все прочие, все по очереди начнут говорить начистоту, где-нибудь поближе к рассвету, пока ты смазываешь йодом их ссадины, делаешь необходимые приготовления, чтобы ввести им противостолбнячную сыворотку, звонишь в «911» и терпеливо ждешь, когда они выплачутся. И единственная награда за все это — за то, что их когда-то юные сердца превратились в черный битум, — в любви к твоим друзьям, которые после всего этого, как ни странно, станут тебе еще дороже, хотя из-за них мир покажется тебе пустыннее и страшнее, — и в их любви к тебе, потому что ты тоже станешь им дороже. Нулевой баланс (формула успеха из учебного пособия для распространителей «Китти-крема»®).
Наши достижения — это то, благодаря чему мы, возможно, вызываем у других интерес, Тайлер, но любят нас за наше потаенное, темное. У тебя будут свои темные тайны, Тайлер, а я все равно буду любить тебя. У Дэна есть свои темные тайны (ну, в его случае не такие уж тайны, верно?) — а я все равно по-своему его люблю. И — да, Тайлер, да, — у меня тоже есть свои темные тайны. И я надеюсь, меня ты все равно будешь любить. Прекрасное и печальное сплетены неразрывно; и даже Франкенштейну бывает одиноко. Потому, Тайлер, тебе нужно простить Дэна, только и всего. Если у тебя это получится, ты преуспеешь больше, чем я сама, но в конечном счете прощение — это то, к чему нам надлежит всеми силами стремиться, в противном случае мы ничем не отличаемся от животных. Темные звери. А с этим смириться уж совсем невмочь. И если ты сидишь дома и ничего не делаешь, Господу это понравится куда меньше, чем если, ты отважишься пуститься в путь и, не исключено, нарвешься на неприятности. Рискни пойти на неприятности и прости Дэна. А после просто забудь о нем.
Ну, хватит, хватит. Последнее, что тебе нужно, — чтобы твоя хипповая мамашка тебя доставала. Ты мой сын, Тайлер, и, смею надеяться, я указывала тебе верную дорогу. Дом у нас был, может, и не совсем как в семейных телесериалах, но ты знаешь: тебя здесь любят, и что бы ты ни сделал, я никогда не разлюблю тебя. Поступай как знаешь, только потом возвращайся домой. Возвращайся скорее. Мы по тебе скучаем, мы тебя любим… и, возможно, Норман наконец-то ответит тебе на вопрос, почему Киттикатя барабанит лапами по крыше у тебя над головой.
Ну вот, опять рассюсюкалась. Что с меня взять, старуха-олдуха? Не пропадай из виду, драгоценный плод сердца моего.
Твоя мама,
Джасмин.
На очереди письмо от Дейзи, в которое вложено еще одно, нераспечатанное, письмо — письмо, пришедшее на мой ланкастерский адрес из (нет, не верю!) фирмы «Бектол», Сиэтл.
4 декабря
Дорогой нелюбящий БРАТ!
Вчера тебе пришло это письмо. «Бектол» — это ведь та компания, во главе которой стоит, как его, ну тот, о ком ты все уши прожужжал… Фрэнк Мейлер, кажется, нет? Не иначе зовут тебя к ним на работу, какое-нибудь искрометное предложение. Если вдруг окажется, что тебе припасли местечко в аппарате управления, постарайся пристроить на работу Мюррея. Увы, мой ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ все еще понапрасну обивает пороги. Он, правда, мог бы устроиться в «Бифштексы у Дейли» — на подноску в салат-баре, но тогда ему пришлось бы в рабочее время носить СЕТОЧКУ ДЛЯ ВОЛОС. Унизительно.
Само собой, тут у нас происходит УЙМА ВСЕГО ИНТЕРЕСНОГО, но ты не дождешься от меня ни словечка. Я нарочно пользуюсь таким подлым приемом, чтобы заставить тебя поскорей ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ. Или, на худой конец, снова ПОЗВОНИТЬ, Или написать. Почему молчишь?
Обнимаю, целую.
Дейзи.
P.S. Прилагаемые сувениры: 1) наводящие тоску, навеки замолчавшие наушнички от плейера; 2) красивый осенний лист, подобранный у нас за домом; 3) зернышко попкорна из киноцентра, где работает… АННА-ЛУИЗА
Корпорация «Бектол» Сиэтл, Вашингтон
12 ноября
Уважаемый мистер Джонсон!
Мистер Фрэнк Миллер с большим удовольствием прочел Ваше письмо от 31 октября и поручил мне условиться с Вами о встрече в нашем головном офисе в Сиэтле, как только у Вас найдется для этого свободное время. Прошу сообщить мне по телефону, когда Ваш график позволит Вам нанести нам визит. Мистер Миллер и я сам будем рады познакомиться с Вами лично.
С уважением,
Дональд Б. Кепке,
начальник отдела по подбору сотрудников
корпорации «Бектол».
Я звоню в «Бектол» из квартиры Лоренса, чтобы грохот машин, со всех сторон окружающий мой «офис» — телефонную будку на углу, не омрачал впечатления от моего звонка. Мистер Дональд Кепке, главный охотник за головами в «Бектоле» (код зоны 206, Сиэтл), отвечает с первой же попытки— добрый знак.
— В пятницу мистер Миллер инспектирует автомобильный завод в Теннесси, — говорит мистер Кепке. — А четверг вас никак не устроит? В четверг у мистера Миллера не такой напряженный график.
— Ну, разумеется, мистер Кепке, — соглашаюсь я, польщенный его предупредительностью. — Просто улечу обратно другим рейсом. — (Ха-ха. А что — лучше признаться Фрэнку, что я собираюсь трястись на автобусах?) Мы ко взаимному удовольствию уточняем всякие детали.
— Договорились, мистер Джонсон. Ждем вас в четверг в десять утра.
Никакого намека, зачем я понадобился «Бектолу». Им просто хочется со мной «поговорить». По всей вероятности, их заинтересовал «Мир истории»™. Хм-мм.
Я произвожу в голове полный микроанализ состоявшегося телефонного разговора. Что в итоге? Думаю, звонок из Калифорнии должен был произвести хорошее впечатление как довод в пользу моей деловой активности. А благодаря тому, что письмо из «Бектола» дошло до меня с большой задержкой, я «по умолчанию» оказался в выигрыше — не выказал излишней готовности бежать по первому зову.
Я смотрю в окно на героиновое семейство, на их нескончаемую распродажу на обочине.
— Знаешь, Лоренс, — говорю я, опуская на рычаг трубку, — я в Лос-Анджелесе уже — дай сообразить — пять недель? И за все пять недель мне ни разу не приснилось, что я в Лос-Анджелесе. А тебе снится, что ты в Лос-Анджелесе? Вот ты, ты где в твоих снах?
— Я снов не вижу.
— Не занудствуй, Лоренс. Все видят сны.
— Ничего подобного! — Лоренс занят тем, что раскладывает на кучки и помечает разными цветами экспонаты своего музея рубашек-поло. — По-моему, большинство людей во сне видят дом, где прошло их детство. Даже если потом они переехали в Нью-Йорк, или, скажем, на дно океана, или в какое-нибудь раскрутейшее место, все равно во сне они всегда обитают там, где жили в детстве. Дом, где ты жил в детстве, — это вроде как материнская плата, встроенная в тебя на всю оставшуюся жизнь.
