— Я считаю, вы должны работать у нас, Джонсон, — решительно вклинивается Фрэнк Э. Миллер. — Золотых гор сразу не обещаю, но вы быстро продвинетесь. Нам нужны люди со свежими идеями. С мечтами. Без идей нет новой продукции, а без мечты нет идеи. Дональд вам что-нибудь подберет. Дональд, найди для Тайлера подходящую работу. Стойте… Я хоть спросил — вы хотите работать в «Бектоле»?
— Я бы очень хотел работать в «Бектоле», мистер Миллер.
— Фрэнк. Фрэнк!
— Фрэнк.
— Если вы пройдете со мной, мистер Джонсон, мы прямо сейчас что-нибудь для вас подыщем.
— На разговоры сейчас нет времени, Джонсон, — говорит Фрэнк. — Но ничего, проявишь себя в работе — скоро встретимся снова.
— Да, сэр.
— Фрэнк.
— Да, Фрэнк.
— Постарайся, чтоб я гордился тобой, Джонсон, — гордился!
Мы снова пожимаем друг другу руку, Фрэнк включает наушники, и Дональд Кепке уводит меня. Я оглушен — в голове снова и снова прокручивается блиц-разговор с Фрэнком. Мистер Кепке ведет меня в ту часть здания, где находится его служба. Из его кабинета открывается вид на океан.
Всего час спустя я уже сижу в автобусе, который везет меня домой, в Ланкастер. В одном Стефани была права: в жизни все быстро. Через две недели, считая с сегодняшнего дня, я перееду в Сиэтл, чтобы приступить к работе в корпорации «Бектол» — в отделе, контролирующем качество приема и обслуживания клиентов на территории Тихоокеанского северо-западного региона. Мне полагается служебная машина, медицинская/стоматологическая страховка, учеба на семинарах плюс денежные премии по итогам работы. Если я покажу лучшие результаты в своем регионе, то получу право на бесплатную поездку в Кабо Сан-Лукас, Мексика. Да, если…
Водитель переключает передачу. Мы перевалили через Каскадные горы и начинаем долгий медленный спуск в плодородные засушливые долины центральной части штата Вашингтон, все едем и едем через виноградники на склонах, и стада коров, и ширь небес, и память.
Где-то уже за Якимой старуха, которая сидит через проход от меня, начинает клевать носом, и вставные челюсти падают ей на колени и соскальзывают на пол. Я поднимаю их и вкладываю ей в руки, сжимая пальцы так, чтобы протезы снова из них не выскользнули. Потом я возвращаюсь на место, и тут со мной что-то случается: какое-то колесико внутри меня до того устало и истерлось, что вертеться дальше ему невмочь, и оно вдруг замирает, и я ничего не могу с собой поделать — я плачу.
Я плачу потому, что будущее снова засверкало передо мной и стало еще в миллион раз огромнее. И еще я плачу потому, что мне стыдно, до чего мерзко я обходился с людьми, которых люблю, — до чего мерзко я себя вел, пока длилось мое личное дремучее средневековье, пока я не обрел будущего и кого-то, кто сверху печется обо мне. Сегодня для меня словно раскрылось небо, и лишь теперь мне дозволено с ним соприкоснуться.
— Скажи мне.
— Сказать — что?
— Скажи, что было самое-самое первое, что ты во мне заметил. Почему из всех девчонок ты выбрал меня. Мне нужно знать. Чем я тебе понравилась, Тайлер?
— Честно?
— Честно. Ты пока не принят даже на испытательный срок. Так что выбирай: либо честно сейчас, либо никогда.
Этот телефонный разговор — первый шаг в моей кампании, задуманной с целью убедить Анну-Луизу изменить мнение обо мне и разрешить мне снова занять место в ее жизни. Мы уже договорились, что, может быть, сходим вместе пообедать, — начало многообещающее. Я даже не представляю, как теперь выглядит новая, суперстройная Анна-Луиза. Какая она сейчас там, в своей квартире, с трубкой в руке. Дейзи говорит, она теперь носит на голове обруч, убирает волосы со лба. «Сама поэзия и хрупкость, так-то, братец!»
Я говорю по Дейзиному беспроводному телефону. Сейчас я в моей прежней комнате — теперь это уже не просто «моя комната». Сижу верхом на моем мини-холодильнике, который стараниями Джасмин,
Дейзи и Марка укомплектован к моему приезду не хуже, чем любой мини-бар в гостиничном номере, все только самое мое любимое — ассортимент пива и газировок, призмы шоколада «Тоблерон», жестянки с орешками-кешью и макадамией, шотландское виски и полоска вяленого мяса. Ничего удручающего, излишне реального, вроде овощей. «Мы покупали только известные марки! — горделиво объявил Марк, как только я открыл дверцу, растроганный обрушившимся на меня потоком всеобщей любви. — Все проверено и вовсю рекламируется!»
— Скажи, Тайлер, — требует Анна-Луиза на другом конце провода.
Так, снова возвращаюсь к нашему телефонному разговору, к ее требованию сказать, почему из всех я выбрал ее.
— Условие принимается, — говорю я. — Я сам себе дал слово стараться говорить только правду тем, кто мне дорог. Ты когда-нибудь собирала марки?
— А?… Нет. И вообще, при чем тут марки?
— При том. Это по существу, Анна-Луиза. И это как раз правда.
— Слушаю.
— Значит, марки. На планете штук сто разных маленьких государств, у которых процентов примерно восемьдесят семь национального валового продукта приходится на доходы от продажи марок детишкам в индустриально развитых странах. Чтобы подогреть покупательский интерес, идут на любые ухищрения — отсюда марки с голографическими изображениями разных героев мультяшек поверх обработанной лазером золотой фольги: потрешь их пальцем — они поют. Марки с рекламой. Всех уловок и фокусов не перечесть.
Ну и я, конечно, тоже собирал марки и аккуратно размещал их в специальном альбоме, потихоньку сколачивал свой первый капитал и заодно учил географию и запоминал всякие занимательные факты, например, какие страны экспортируют полевой шпат и ячмень. Но самое увлекательное в этом деле — совершать воображаемые путешествия. Моя коллекция стала для меня каталогом тех мест на планете, где я хотел бы побывать, но где, как я понимал, побывать мне, может, и не доведется — слишком далеко, слишком дорого, да мало ли еще что… в общем, побывать там я только и мог, листая мой альбом с марками.
И была там одна страна, захудалый арабский эмират, где даже нефти нет, — так они придумали выпустить серию марок с отдушкой. Я покупал их в бостонской филателистической фирме Харриса по шестьдесят девять центов за штуку. И весь мой альбом насквозь пропах этими духами, то есть у него с тех пор появилось еще одно свойство, которого раньше ему явно не хватало, — свой особый запах, как, допустим, у лососевой протоки, его ведь ни с чем не спутаешь. Или как запах дома, твоего дома.
Так вот, суть всей этой истории в том, что когда я первый раз увидел тебя возле фотокопировальной машины…, ну да, мы с тобой почти сразу перешли на телемарафонский и всякое такое, но главное — от тебя тогда пахло теми духами… это был запах моего альбома с марками, запах стран, где я мечтал побывать, но где, как я думал, мне побывать не доведется. В общем, от тебя пахло так, будто в тебе — целый мир.
На том конце молчание.
— Анна-Луиза?…
— Я здесь. — Дышит. — Что тебе снилось сегодня ночью?
— Ну, это просто. Мне снилось, что неделю за неделей идет дождь, настоящий потоп, и на газоне перед твоим домом разлилось озеро. И однажды утром на твое озеро прилетел лебедь.
— Лебеди — это молитвы, Тайлер.
— Да?
— Да. А скажи мне — что тебя сейчас тревожит? — Голос у нее как у маленькой девочки, которая снова и снова просит попить, лишь бы оттянуть момент, когда нужно укладываться в постель.
Я обдумываю вопрос.
— Меня тревожит, что тело мое слишком быстро стареет. Волоски в бровях делаются толстыми, непослушными — и точно такие же торчат теперь из ноздрей. Почему же в школе никто не предупреждает нас, что все так будет?
— Ты пользуешься все тем же гнусным одеколоном?
— Нет. Перешел на другой, для пробы. Хочется, чтобы запах был стильный, как от свежего номера «Вэнити фэр». И волосы у меня теперь не особенно тщательно причесаны и совсем не уложены — существуют, так сказать, в вольном режиме. Для меня это что-то новенькое. Пытаюсь изменить себя.
— В чем именно?
Я набираю в легкие побольше воздуха.
— Пытаюсь стать уязвимым. Признать, что мне кто-то нужен.
— А ты часом не пытаешься водить меня за нос, Тайлер?
— Анна-Луиза, сделанного не воротишь. Я совершил ошибку. Так разреши мне признать это. Уступи хоть чуть-чуть.
— Мне нужно время, Тайлер, и тебе придется с этим смириться. Ты обошелся со мной подло. Не знаю, Тайлер, что и думать о тебе. Знаю только, что я чувствую. Я разрываюсь. — Судя по тональности, Анна-Луиза собирается закруглять разговор. — Так и быть, ты принят на испытательный срок. И только. Насчет сходить пообедать пока не знаю. Там посмотрим.
— Через двенадцать дней я уезжаю в Сиэтл. Сразу после Рождества.
— Не дави на меня, Тайлер.
— Но мы еще поговорим?
— У тебя испытательный срок.
