Гудини схватил Бесс и театрально крутанул ее на месте.
Пуфф!
Раздался хлопок, и они исчезли в клубах дыма.
Шутка. На самом деле не было ни дыма, ни хлопка, и Бесс с Гудини не исчезли, а так и остались стоять на месте.
– Бесс, в чем дело?
– Не спрашивай меня. Может, ты уже истратил весь жидкий дым? Ты пускал его весь вечер!
– Ой, да ради бога! Ладно, поймаем такси.
По мере того как они удалялись по Центральной улице в поисках экипажа с шашечками, их сварливые голоса звучали все тише и тише. Тем временем Калеб открыл послание, которое передал ему Гудини:
Уважаемый начальник Спенсер,
Нам нужно многое обсудить, и сейчас для этого самое время.
Если вам дорога жизнь Элизабет, встретимся безотлагательно в доме мэра Рузвельта. Я все объясню.
Ваш профессор Аркибалд Кампион.
– Не бойся, добрый человек! Это я, Великий Гудини!
Глава 14
В которой ваш любезный рассказчик преследует подлого душегуба и приходит в смятение от его неожиданного обращения с некой опьяневшей проституткой
Ускользнуть от полиции оказалось легче, нежели следовать за таинственным человеком в цилиндре. Судя по его поведению, он тоже уклонялся от встречи с властями. Незнакомец то и дело прятался в дверных проемах, вынуждая меня проделывать то же самое в нескольких метрах позади него. Затем, почувствовав, что путь свободен, он возобновлял свою поспешную и утомительную прогулку. Похоже, никакой специальной цели у него не было, поскольку двигался он какими-то невразумительными зигзагами, часто меняя направление, как говорится, «два шага налево, два шага направо». Менял он и походку: то делал гигантские шаги, то семенил, то принимался прыгать как мальчишка, то пританцовывал, напевая «Милая Рози О’Грэйди». Как только он менял шаг, я делал то же самое. Я твердо решил не упускать его из виду.
Мы прошли через район красных фонарей, и через район очень красных фонарей, и через район, в котором всем всё до фонаря (он еще называется округ Колумбия), прежде чем добрались до Геральд-сквер, где незнакомец поддернул штаны и медленно побрел через навозное море. Скрепя сердце, я сделал то же самое.
На другой стороне площади он резко свернул налево. Так мы попали в темный пустынный проулок на Двадцать первой между Седьмой и Восьмой авеню. Я сразу понял, где мы – это были излюбленные охотничьи угодья Крушителя. «Настоящая Пицца Рэя» была всего в квартале отсюда.
Ноги человека в цилиндре размеренно шаркали по мокрому булыжнику, в то время как мои шаги прерывались, словно у одноногого калеки (я ведь потерял правый ботинок, помните?). Иногда он останавливался и озирался, будто догадывался о слежке, и мне приходилось нырять в дверной проем, или мусорную кучу, или сточную канаву, чтобы не быть обнаруженным.
Метрах в шести от конца квартала из переулка вышла потрепанная нетрезвая проститутка и прямо рухнула в объятия человека в цилиндре. Я остановился и присел, заняв наблюдательную позицию за мусорным баком.
– Пардон, сэр, не заметила вас! – прочирикала женщина и рыгнула. – Как насчет отсосать по-быстрому?
– Что? – недоверчиво спросил мужчина.
– Извини, командир, девушки на улице теперь только так и выражаются. Я в смысле, не желаете ли, чтобы я исполнила вальсок на вашей старой волынке?
– А, теперь понимаю, – сказал человек в цилиндре. – «Отсосать» звучит как-то… нескромно.
Времена, как и линия горизонта в великом городе, определенно менялись, и в анналы истории войдет, что в 10.45 вечера 26 августа 1882 года мерзкое слово «отсосать» было впервые использовано в разговорной практике Нью-Йорка (увы и ах, поскольку я искренне надеялся внедрить его сам). С этого момента и проституция, и семейная жизнь, и щенячья подростковая любовь уже никогда не будут прежними.
– Так что скажете? Всего-то полпенни или два.
– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал странный человек. – Однако я не привык к подобному великодушию. Видите ли, я и сам не особенно добр.
Я выпрямился. Я знал, что должно было произойти, и знал, что должен это предотвратить. В то же время меня парализовал инстинкт, присущий всем родившимся в Нью-Йорке, – не вмешиваться.
– О, – хихикнула шлюха, поигрывая пуговицами сюртука незнакомца и норовя прильнуть к его груди. – Так, значит, ты озорник?
– Не то чтобы, дорогуша. Скорее весельчак.
Я медленно приближался, шепча: «Нет, нет, не делай этого! Нет, нет! Бегите, леди, бегите!»
– И что мы теперь будем делать? – спросил мужчина.
– Все, что тебе заблагорассудится, дружок, – сказала поддатая шлюха, сворачивая голову бутылке с ромом и надолго прилипая к горлышку.
Я ускорил шаг. «Нет, нет, нет! Хватит так хватит…»
– Я хочу дать тебе кое-что. Это нечто такое, без чего я никогда не выхожу из дома, – сказал человек и медленно полез в свою сумку.
А потом…
Я бросился бежать со всех ног, однако недооценил, насколько далеко от них я был. Я не успею!
…а потом…
…а потом незнакомец вытащил музыкальную шкатулку и подал ее проститутке.
Не добежав каких-то десяти ярдов, я замер, а затем рухнул ничком на мостовую.
– Эта штука мне больше не нужна, – сказал он. – Пусть она останется у тебя. Хотелось бы совершить хоть одно доброе дело, прежде чем я покину этот нечестивый мир.
Мужчина приподнял цилиндр.
– Доброй вам ночи, сударыня, – сказал он и продолжил свой путь.
«Что произошло? Никакого головокрушения? Никакого смертоубийства? Никакой кишкографии?» (Почему я чувствовал себя слегка разочарованным? Фу, как гадко!)
– Эй, гляди-ка, что мне подарил этот добрый сударь. Она еще и работает! Я смогу выручить за нее пятьдесят монет, – прокудахтала осчастливленная шлюха, когда я поравнялся с ней. – Ух, а ты на него здорово похож! Ты ему, что ли, брат?
Я не ответил. Вспоминая череду совершенных убийств, я думал о Беззубой Старушке Салли Дженкинс и других жертвах Крушителя, который по какой-то неизвестной причине – возможно, в приступе угрызений совести или просто от скуки – отпустил свою последнюю жертву.
– Ну и ладно, можешь не отвечать! – крикнула проститутка. Затем она принялась подпевать: «Ах ты ж, О’Грэйди, ты ж мой нежный цвет!»
Хриплые звуки ее голоса затихли в шуме и грохоте повозок, шлепках мусорщиков, гудении парогазовых ламп и шорохе манговых листьев. Теперь больше походило на то, что не я преследую этого человека, а он ведет меня. Сейчас я шел за ним на опасно близком расстоянии, но ничуть не беспокоился. Я был уверен, что все это отвратительное дело закончится нынешним вечером.
Мы свернули за угол на Девятнадцатую улицу и прошли до середины квартала, где мужчина взбежал по ступеням неприметного кирпичного особняка. Он вытащил связку ключей и отпер дверь. Я кинулся через дорогу, чтобы получше разглядеть здание. Его фасад был зловеще непримечателен, как лицо спящего убийцы. Мужчина повернул ключ, засов отодвинулся, и входная дверь приоткрылась. Он остановился. «Что он, черт возьми, делает?» – подумал я.
Мужчина обернулся и посмотрел прямо на меня.
Тут мужчина обернулся и посмотрел прямо на меня.
Впервые я увидел это чудовище в лицо. Увидел – и обомлел. У него было мое лицо! Он был мной. Я был им. Мы были близнецами!
Я стоял, застыв на месте, а убийца поднял руку и поманил меня – словно Ахав,[64] прикованный к большому белому киту, чья рука безжизненно призывала команду последовать за ним в водную могилу. Но я не пошел. Во всяком случае, в ту же секунду.
Мужчина вошел и закрыл за собой дверь. Секунду спустя мутное окно на третьем этаже загорелось тусклым светом, и я разглядел силуэт убийцы, расхаживавшего по комнате. Я знал, что мне предстоит вступить с ним в схватку, но также я знал, что еще одна жизнь в ту ночь находилась в опасности – жизнь Элизабет.
Часы показывали 11.15, времени оставалось в обрез. Я должен был доставить сообщение – «в полночь в замке Бельведер», – но сначала следовало уладить одно важное дельце в неприметном особняке.
Глава 15
В которой скользкого мелкого жулика ожидает разоблачение, а порочная мадам Смит и дородный мэр Рузвельт оказываются в ужасно затруднительном положении, которое точнее можно определить как «смертельная опасность»
От тугих веревок у Лизы онемели конечности, и она пыталась шевелиться, чтобы восстановить кровообращение. Время летело. Стремительно приближалась полночь.
– М-м-м бр-р-р у-у-у-у м-м-р-р, – в отчаянии простонала она через кляп.
Неожиданно в зимний сад ворвался Рузвельт. Он явно удивился, обнаружив Лизу в столь плачевном положении.
– О, дорогая, что они с вами сделали! – проревел Тедди, открыл клетку и поспешил освободить Лизу от веревок и кляпа. – Боже мой, не следует обращаться подобным образом с дамой. Если бы кто-нибудь из моего полка посмел действовать столь невоспитанно, я бы отхлестал его… хлыстом!
