— Ничего себе, малой! Вы представляете, что я в тот момент пережил?
— Сережа, — Глазунов подсел на кровать и наклонился над больным, — теперь ты знаешь, как чувствуют себя пациенты Храбростина, страдающие пиелонефритом. Ведь не зря же говорят — страдающие.
— А они шесть бутылок пива за раз выпивали? — вскинулся Романовский, — потом два часа по городу шлялись? Короче, Сидорин, вы — колдун. Я сейчас вам расскажу все, что знаю, но с одним условием.
— Слушаю вас, — Асинкрит примостился поближе к Романовскому. Толстикова, не ожидая от мужчин джентльменства, сама взяла стул и, в свою очередь, пристроилась рядом.
— Обложили, — неожиданно зло прошипел Сергей Кириллович. — Значит, так, мое условие: мне нужны гарантии…
— Гарантии чего? — не понял Сидорин.
— Что такого со мной больше не произойдет, что я буду жить долго и счастливо.
— Вы это серьезно? — удивилась Лиза.
— Абсолютно. И не смотрите на меня так — я не сумасшедший.
— Но разве Сидорин… мне даже сказать язык не поворачивается…
— Пусть повернется, — настаивал Романовский.
— …представитель небес?
— Не знаю, чей он представитель, но если так удачно накаркал, пусть скажет мне что-нибудь хорошее.
— Сергей, у тебя, случаем, крыша не поехала? — разозлился Глазунов. — Что ты несешь?
— А если будешь так со мной разговаривать — ничего я вам не скажу. Все, визит окончен. — И Романовский показал на дверь.
Сидорин повернулся к Толстиковой.
— Елизавета Михайловна, может вы попробуете поговорить с больным? Как любите — жалостливо. По-человечески, одним словом.
— Хорошо, попробую, Асинкрит Васильевич, — ответила Толстикова, и, уже обращаясь к Романовскому:
— Дорогой, хороший Сергей Кириллович, как вы не понимаете…
— Куда уж мне, — буркнул больной.
— …как вы не понимаете, что ваше дело — дрянь?
— Храбростин сказал, что через две недели я буду как огурец.
— А Храбростин не сказал, что некоего Тимофеева вчера нашли в пруду? Без малейших признаков жизни, естественно.
Романовский приподнялся на кровати:
— Скажите, что вы пошутили, Елизавета Михайловна… Нет, этого не может быть. Он же обещал… Что же мне теперь делать?
— Прежде всего, не трястись над собой, любимым, — неожиданно веско и спокойно произнес Сидорин, — а еще понять: все, кто ходит по земле — падают. Ведь люди же. Потом поднимаются, и идут дальше. А требовать гарантий, тем более от таких же падающих, как вы, глупо. Теперь рассказывайте, Сергей Кириллович.
— Хорошо. Этот человек представился Георгием… Сделал мне предложение… Отказаться я не смог.
— Он был так убедителен? — спросила Толстикова.
— И это тоже. Говорил спокойно, очень веско. Эмоций — минимум, аргументов же… Одним словом, я соблазнился, тем более, что я ничем не рисковал. Георгий мне даже аванс выдал.
— Как вы общались впоследствии?
— Общались? После суда, когда моя экспертиза… сыграла свою роль, Георгий появился второй и последний раз.
— С гонораром?
— Да. На прощание записал телефон. Мол, если возникнут осложнения, могу, — нет, он сказал иначе — должен ему позвонить. Если хотите, я дам вам эту бумажку с номером, но телефон…
— Связной?
— Правильно. Мне ответили, что Георгий мне перезвонит сам.
— Перезвонил?
— На следующий день. Я сказал, что меня один человек расспрашивал о деле Ивановых. Георгий поблагодарил, просил не беспокоиться. Вот, пожалуй, все. Но совершенно случайно, — Романовский даже понизил голос, — сам того не желая, я узнал кое-что более существенное. Понятно, Георгий был посредником. И вот однажды, повторяю, совершенно случайно, включаю телевизор, местный канал. Показывали, как один кандидат в депутаты с народом общался. Все, как обычно, разве что манны небесной не обещал, а чуть сзади него, скромно так, стоял Георгий. И я понял, кому потребовалось Тимофеева в психушку упрятать.
Все три посетителя палаты № 6 переглянулись.
— Удивлены? А все очень просто. С Тимофеевым много пришлось пообщаться. Похоже, он понял, что я хочу помочь, даже доверие ко мне почувствовал.
— Тимофеев был напуган?
— Не то слово. В отличие от меня, Алексей выбора-то не имел.
— То есть, что убивал не Тимофеев, вы знали?
— Догадался сам — сомнительно, чтобы кто-то из любви к этому алкоголику мне посулил такие деньги.
— Получается, что вы действительно обо всем знаете, — задумчиво произнес Асинкрит.
— Но в суд не пойду. Надеюсь, господин Сидорин, это понятно?
— Конечно. Да и что вы можете суду предъявить?
— Рад, что наконец-то вижу перед собой разумного человека.
— Сергей, не томи, рассказывай дальше, — взмолился Глазунов, — а то все время отвлекаешься.
— Если совсем коротко: заказчик Исаев, причина смерти Ивановых — их собственный дом. Теперь все.
Вадим Петрович даже присвистнул. Романовский был доволен произведенным эффектом.
— Простите, я не местный, — начал Сидорин, — не могли бы вы…
— Исаев наш депутат. Живет в Москве. Очень богатый человек, но его в наших краях любят и даже гордятся им — земляк, — пояснила Толстикова. — На выборах в Госдуму засыпал всех деньгами и подарками.
— Про любовь не знаю, — возразил Глазунов, — скорее, ценят. Таких трудно любить: Исаев мне рыбу напоминает — холодный весь. Даже когда улыбается — глаза… Короче, нехорошие глаза, не хотят улыбаться.
— Вадим, ты с ним встречались? — спросил Сидорин.
— Ну не лично… Павел Валерьевич к нам в больницу приезжал, агитировал.
— Нас тоже в управлении культуры собирали на встречу с ним, — вспомнила Лиза, — мне он тогда понравился — не без юмора человек. К тому же, я слышала, Исаев — коллекционер, в живописи разбирается. Много сделал, чтобы в нашем городе не всю старину извели… Ребята, мне кажется, здесь какая-то ошибка. Может, Георгий тот случайно в толпе оказался?
— Постой, Алиса, — поднял руку Глазунов, — Георгий этот… светловолосый, залысины у него большие?
— Пожалуй, да, залысины приличные, — согласился Романовский. — Ты его видел?
— Когда Исаев огромную коробку лекарств нам дарил, ее этот человек подносил. Но на охранника явно не похож, скорее референт или помощник. А что ты, Сергей, про дом говорил?
— Я же отвлекаюсь все время…
— Да ладно тебе кисейную барышню из себя строить. Сказал «а», говори «б».
— Как-то Тимофеев зашел к Ивановым. Руки у него золотые, если бы не пил… Виктор попросил что-то в сантехнике подкрутить. Звонок, к телефону подошел Иванов. Тимофеев мне рассказал, что никогда не видел, чтобы его сосед так кричал. Но Алексей тогда подумал, что это связано с бизнесом Виктора.
— Вряд ли он со своим копеечным бизнесом мог встать на пути Исаева, если, как вы говорите, ваш депутат, чуть ли не олигарх, — перебил Асинкрит Романовского.
— Все правильно, — согласился Сергей Кириллович, — бизнес здесь не причем. Продолжаю рассказ. Вышла Валерия и спросила мужа: «Опять он?» Виктор кивнул. «Ты не сказал им, что мы этот дом пять лет строили и никому продавать его не собираемся?
«Я это говорю каждый день, а мне в ответ: «назовите вашу сумму».
Чуть позже Иванов рассказал Тимофееву, что когда-то он купил маленький дом в очень красивом месте. Кажется, деревня называется Кюртень. Или Ретюнь…
— Кюртень? — переспросил Сидорин, — место действительно сказочное: лес, озеро, церквушка. Местные те края Швейцарией зовут.
— Точно. Домик плохонький был, Виктор принялся строить на этом месте новый. Долго строил, но на славу. И вот однажды какой-то крутой увидел дом и сказал: «Хочу». Кто сказал и кому — это вы знаете…
— Сергей Кириллович, постойте, — опять перебил рассказчика Сидорин, — предположим, все так. Но что давало убийство семьи Исаеву? Как мог ему достаться дом?
— Уже достался.
— Но ведь наследница — Лиза.
— Вы про девочку? Плохо вы знаете Павла Валерьевича Исаева. Думаете, он сразу приказал убить Ивановых? После того звонка почти полтора года прошло. За это время дела у Виктора пошли очень плохо. Почему — догадайтесь с трех раз. Залез в долги, но дом в деревне не продавал. Мечтали, по словам Тимофеева, всей семьей жить в Кюртене. К тому же, судя по всему, Иванов пошел на принцип. И когда девочка чудом осталась жива, она осталась наследницей не только симпатичного домика, хотя это не дворец — точно, но и огромных долгов. Дом пошел в их уплату некой фирме, но все равно долг оставался. И тут появился добрый дядя Павел Валерьевич. За все заплатил, помог устроить девочку в лучший детский дом области.
— Все ясно, — грустно сказал Глазунов. — Вероятнее всего, та фирма принадлежала Исаеву.
Замолчали. Тишину нарушил Романовский, решивший сменить тему разговора:
