Это совпадение в процессе осознания, это соответствие форм веры, воздействие которых может простираться вплоть до часто упоминаемого совпадения характерных черт, присущих ортодоксальным евреям, с чертами, присущими кальвинистским швейцарцам или пуританским англичанам, это соответствие, естественно, напоминает нам об определенной схожести с внешними проявлениями: протестантизм как революционное движение, иудаизм как угнетенное меньшинство, и то и другое в оппозиции, это позволяет даже сказать, что сам католицизм, оказавшийся в меньшинстве, как хотя бы в Ирландии, проявляет аналогичные черты. Но католицизм такой пробы имеет так же мало общего с римским католицизмом, как и исконная протестантская идея с римскими тенденциями внутри High Church[44]. Произошло просто переворачивание признаков. Впрочем, как всегда, производится толкование эмпирических фактов, но ценность их разъяснения низка, ибо не было бы фактов, если бы за ними не стояло решающее переживание Бога.
В этом ли эта безмолвная, радикальная и безорнаментная религиозность, в этом ли эта подчиненная строгости и только строгости бесконечность, определяющая стиль новой эпохи? Лежит ли в этой чрезмерной строгости Божественного провозглашение отодвинутой в бесконечную даль точки приемлемости? Нужно ли в этом раздроблении всего содержательно-земного видеть корни раздробления ценностей? Да.
Еврей, в силу абстрактной строгости своей бесконечности, современный, "самый прогрессивно мыслящий" человек, образец всему: он тот, кто отдает себя с абсолютной радикальностью однажды избранной области ценностей и профессиональных занятий, он тот, кто возвышает "профессию", приобретенную профессию, которая стала для него случайностью, до неведомой доселе абсолютности, он тот, кто без привязанности к другой области ценностей и с безусловной преданностью своему делу поднимается до высшей духовной силы и унижается до самой животной порочности в материальном — в зле, как и в добре, но всегда впадая в крайности; возникает впечатление, как будто поток абсолютно абстрактного, текущий уже две тысячи лет, подобно едва заметному ручейку гетто рядом с большой рекой жизни, должен стать теперь основным потоком; кажется, будто бы радикальность протестантской идеи сделала заразной всю плодотворность абстракции, которая в течение двух тысяч лет обеспечивала защиту невидимого и была ограничена минимумом необходимого, будто бы взрывообразно освободилась абсолютная способность расширяться, которая потенциально присуща чисто абстрактному и только ему, в результате чего было разорвано время и невидимый хранитель идеи стал парадигматической инкарнацией распадающегося времени.
Кажется, что для христианина имеется только две возможности: или пока еще существующее чувство защищенности в католической всеобщей ценности, в истинно материнском лоне церкви, или смелость взвалить на себя с абсолютным протестантизмом ужас перед абстрактным Богом — где такое решение не принято, там довлеет страх перед грядущим. Дело обстоит действительно так, что во всех странах нерешенности неизбывно бродит и постоянно проявляет себя этот страх, пусть даже он находит свое выражение просто в виде страха перед евреями, перед евреями, чьи дух и образ жизни если и не узнаются, то все же ощущаются как ненавидимая картина грядущего.
В идее протестантского единого Органона ценностей живет, вне всякого сомнения, тоска по воссоединению всего христианства, по тому воссоединению, к которому стремился также Лейбниц: то, что он, охватывая все области ценностей своего времени, был вынужден делать это, воспринимается чуть ли не как необходимость, точно так же, как и то, что он, опередив свое время на столетия, предсказал lingua universalis[45] логики и абстрактность religio universalis[46], переносить холодность которой был, наверное, способен только он, глубочайший мистик протестантизма. Но протестантская линия требовала прежде всего перемалывания всего; протестантской теологией стала философия не Лейбница, а Канта, и повторное открытие Лейбница осуществили примечательным образом католические теологи.
Все эти многочисленные образовавшиеся секты, которые откалывались друг за другом от протестантизма и наталкивались на кажущуюся терпимость с его стороны, которая свойственна любому революционному движению, двигались в определенном направлении, являясь скверной копией, уменьшением, упрощением старой идеи протестантского Органона ценностей, были настроены "контрреформаторски": не говоря уже о гротескных американских сектах, Армия спасения демонстрирует, например, не только присущую иезуитам Контрреформации военную организацию, но также совершенно четкую тенденцию к централизации ценностей, к сбору всех областей ценностей, показывает, как все народное искусство, вплоть до уличных песенок, снова направляется в религиозное русло и заносится в программу "экстатической помощи". Трогательные и недостаточные усилия.
Трогательные и недостаточные усилия, обманутые надежды спасти протестантскую идею от ужаса абсолютного. Трогательный призыв о помощи, призыв о "помощи" божественного сообщества, пусть оно даже будет ощущаться всего лишь скверной копией бывшего большого сообщества, поскольку перед дверью во всей строгости стоят немота, ужасность и нейтральность и призыв о помощи становится все более настоятельным со стороны тех, кто неспособен взвалить на себя грядущее.
Во второй половине воскресенья, которое последовало за праздником в "Штадтхалле", майор фон Пазенов, к своему собственному удивлению, решил воспользоваться приглашением Эша и посетить занятия по изучению Библии. Произошло это следующим образом: он, собственно, вообще не думал об Эше, а причиной этому послужила, наверное, прогулочная трость, он случайно увидел ее в кольце вешалки; прогулочная трость с белым наконечником из слоновой кости, которая неизвестно как попала в багаж и была, должно быть, до последнего времени спрятана в шкафу, Он знал эту трость уже целую вечность и тем не менее она была чужая. На какое-то мгновение майору фон Пазенову показалось, что нужно было бы одеть гражданскую одежду и навестить одно из тех сомнительных увеселительных заведений, куда офицерам заходить в форме не разрешается. В качестве, так сказать, пробы он не надел на пояс шпагу, а взял в руку трость и вышел из гостиницы. Он задержался ненадолго перед зданием, затем направился в сторону реки. Он прогуливался медленным шагом, опираясь на трость, наверное, как раненый или больной офицер на курорте; в голове промелькнула мысль, что у трости отсутствует резиновый наконечник. Он незаметно для себя оказался за городом, и в душе шевельнулось ощущение свободы человека, который в любой момент может повернуть обратно. Он действительно вскоре повернул обратно — это было подобно счастливому и успокаивающему, но в то же время беспокоящему чувству обретения дороги домой, в то же время это было похоже на обещание, которое он должен выполнить как можно скорее, и он поспешил самым кратчайшим путем к дому Эша.
За прошедшие дни численность участников кружка увеличилась, а поскольку в теплое время года все равно не было необходимости в отапливаемом помещении, собрания проходили в одном из пустующих складов, использовавшихся когда-то в хозяйственных целях. Плотник, участник кружка, принес простые скамейки; посредине комнаты стоял маленький стол со стулом. Поскольку в помещении не было окон, дверь оставлялась открытой, и майор, войдя во двор, сразу же понял, куда ему повернуть.
Как только в дверном проеме показалась фигура майора, входившего медленно, дабы дать возможность глазам привыкнуть к сумеркам, царившим в. помещении, все сразу же встали; было похоже, что они ждали начальника, инспектирующего казармы; это впечатление усиливалось присутствием военнослужащих. Возвращение, пусть даже и условное, к привычному отдаванию чести ослабило ощущение необычности ситуации; все напоминало движение легкой, но тем не менее жесткой руки, возникало беглое ощущение только что возникшей опасности, и он приложил руку к головному убору.
Эш вскочил вместе с остальными; он проводил гостя к стулу за столиком, а сам остался стоять рядом — в определенной степени ангел, приблизившийся к нему, дабы хранить его. Майор, похоже, так и ощущал ситуацию, да, казалось, что этим уже достигнута цель его визита, как будто его окружает атмосфера защищенности, простое жизненное пространство, подобное обретенному пути домой. Даже окружившее его молчание напоминало самоцель — пусть бы так длилось вечно; никто не произносил ни слова, пространство, наполненное и странным образом опустошенное молчанием, казалось, вышло, за свои собственные границы, а золотистый солнечный свет перед открытой дверью струился, подобно вечному и неизмеримому речному потоку. Никто не знал, как долго длилась молчаливая неподвижность, подобная застывшей нерешительности секунды, когда смерть оказывается рядом с человеком, и хотя майор знал, что тот, кто стоял рядом с ним, был Эш, он узрел все братство смерти, ощутил ее угрозу, словно сладостную поддержку. Он попробовал повернуться к нему, но произошло это с таким напряжением, будто он, пытался до последнего мгновения выдерживать форму. Повернувшись, он сказал: "Прошу вас, продолжайте".
