— Мы еще увидимся, — пообещал Эль Хай, — и думаю что скоро. Никто не разделяет твоего мнения и кирпич все равно будет там где и должен быть!
— Время покажет, — загадочно улыбнулся Архангел, даже не посмотрев на него. Тут он в один миг преобразился в сияющее крылатое создание, завис в воздухе, взмахнув пушистыми белоснежными крыльями, похожими на лапы засыпанной снегом ели, и разбрызгав вокруг себя жемчужные брызги, исчез.
— Интересная у него версия, — полусонно пробормотал пес, когда на пол опали последние искрящиеся пылинки.
— Ты о чем? — удивился Эль Хай.
— О нас и о людях, — Берг открыл один глаз и пронзительно посмотрел на красивого молодого человека… Эль Хай был бледен и задумчив. Страж врат в материальный мир смотрел куда-то в пространство, словно вспоминая что-то.
— Надо обязательно побывать в одной из закрытых вселенных, — произнес он, — я ведь и правда ни разу там не был…
Скоростной лифт, представляющий из себя платформу с невысокими металлическими перилами, опускался минут десять. Некоторые сопровождающие задержанных преступников бойцы спецназначения и работники сверхсекретных служб, переживая столь долгое бездействие, даже начали скучать. Но разговор никто затеять не решался. Наверное от того, что вместе со всеми в бункер-полигон «Плаком» спускался сам, собственной персоной, секретный генерал безопасности Еремей Багдасарович Жирков. Он являл собой сосредоточенное суровое спокойствие и, как это не банально звучит, армейскую доблесть. Совершенно безразлично Жирков взирал на пленников, на своих подчиненных, на мелькающие металлические стены из-за скорости погружения начинавшие казаться футуристическим ртутным водопадом. У него даже, в отличии от большинства сопровождающих преступную троицу, не кружилась по этому поводу голова. Все время спуска он молчал и, казалось, ни о чем совершенно не думал. В присутствии генерала никто не решался не то что бы пошутить, но даже и кашлянуть побаивался.
Наконец платформа остановилась, чуть качнувшись, и Еремей Багдасарович, сухо крякнув в кулак, приказал:
— Выходим! Этого связать, — он указал на холодильник, — этих порознь и в цилиндры-ограничители!
Спецназовцы в один миг сковали истерзанный милицейскими дубинками холодильник кожаными ремнями, которые, надо полагать, совсем не случайно обнаружились в сумке одного сотрудника в черном костюме. Сотрудник этот, как и его непосредственный начальник — Еремей Багдасарович, имел каменное выражение лица и безразлично-суровый взгляд, и был, что называется, правой рукой генерала. Звали его Павел Первородько. Бойцы поставили охладительное чудо техники на подготовленную заранее тележку и держа наготове автоматы, покатили его по длинному глухому коридору. Сцена эта напоминала пленение злосчастными буржуинами Мальчиша-Кибальчиша. Холодильник так же как и отважный мальчишка героически молчал и из щели помятой его дверцы, словно кровь, капал на пол пролившийся внутри кетчуп. Ангела и Василия также быстро распаковали и втиснули в металлические саркофаги с окошками из бронированного стекла на уровне лица. Саркофаги и впрямь напоминали формой своей цилиндры, и скорее не цилиндры даже, а торпеды те, что входят в арсенал атомных подводных лодок. Надо признаться задержанные вовсе не оказывали сопротивления и вели себя спокойно, вероятно смирившись со своей неминуемой участью. Казалось, воля их сломлена окончательно. Генерал Жирков внутренне радовался этому факту. Он оглядел пленников и отдал приказ, согласно которому два саркофага, так же покатили по коридору вслед за холодильником.
Задержанных доставили в отсек № 113. Отсек этот, представлял собой бронированную, ярко освещенную камеру одна стена которой была абсолютно прозрачной и совершенно непробиваемой. Он использовался на «Плакоме» в качестве сверхгерметичной лаборатории для проведения опытов, последствия которых могли бы оказаться крайне плачевны. Здесь, к примеру, испытывали вредоносные вирусы, новое молекулярное оружие и прочие кошмарные изобретения, итог которых прогнозам не поддавался. Это было самое надежное во всем бункере-полигоне помещение, способное даже выдержать взрыв водородной бомбы малой мощности и полностью его нейтрализовать.
Преступников, предварительно освободив от пут и саркофагов, по одному забросили в отсек № 113 и тут же заперли. Сквозь прозрачное стекло за троицей немедленно принялись наблюдать. Комиссия, должная произвести допрос злодеев совершивших невероятные в своей наглости и масштабности преступления, состояла из самого генерала Жиркова, его помощника Первородько, доктора психологических наук Зоркича Ивана Кузьмича, эксперта в вопросах взрывного дела Мурлонского, химика Прикидыша Петра Ильича, уфолога Никромантова, Саблеуховой Катерины Святославовны — главы института мозга и еще нескольких ученых и специалистов в различных областях наук и обороны.
— Ну что ж, господа, — с чувством обратился Жирков к собравшимся, — вот те самые выродки, что посягнули на нашу родину! Не знаю кто они, откуда взялись и чьи интересы представляют, кто их финансирует и какие ученые умы способствуют воплощению их фокусов в жизнь! Я имею в виду левитацию, мгновенную трансформацию останкинской телебашни, кражу самолета и прочие гипнотические эксперименты над гражданами, но знаю одно… — тут он сделал трагическую паузу и обвел взглядом всех замерших в ожидании ученых, — Все совершенные ими действия преступны! Они подорвали важнейшие стратегические основы государственности, разрушили управленческие механизмы, посягнули на наши идеологические принципы! Мы все с вами понимаем, как и чем держит народ в узде, власть! Это в первую очередь телевидение и алкоголь! Как и в любые времена, толпа хочет хлеба и зрелищ! Хлеба и зрелищ господа! И более ничего!
Ученые и специалисты согласно загудели и одобрительно закивали, переглядываясь друг с другом. Каменно непреклонным остался только Первородько. Незаметно для остальных он бегал по аудитории глазками, словно выискивая в толпе собравшихся научных светил, несогласного предателя государственных основ.
— Они же, — продолжал Еремей Багдасарович, тыча с бронированное стекло пальцем, — в одночасье все это разрушили! О чем теперь будет думать страна? Народ о чем будет думать? Чего станет желать? — вопросительно уставился он почему-то на Никромантова, словно это по его вине случились несчастья в государстве, — Телевизор не работает, а следовательно отвлечься от раздумий никакой возможности нет! Что человек делал раньше в таком случае? Правильно — пил! А теперь? Чем ему себя занять? Нечем. Водка же отравлена вся!
Тут среди ученых пролетел печальный вздох, будто речь шла о почившем, горячо всеми любимом, товарище.
— Еще чего доброго, — гневно возмущался генерал, — книжки начнут читать! И при чем все сразу! А вы знаете, что пишут в книжках. Что карябают там эти, так называемые писатели? Эти контрреволюционеры пера! Какие мысли у них? Представляете, что будет? Представляете, если каждый начнет думать, а от чего это я так живу? И живу-то плохо… А к чему это я стремлюсь? И кто виноват в этом? Задумается он… И чего захочет такой человек? Такое общество?..
Жирков пожирал жестким взглядом аудиторию, и гробовое молчание разлилось по ней.
— Мы знаем историю. Знаем, что вызревает в головах масс от отсутствия возможности самореализации. Революции и войны вызревают. Вот что нас ждет! А виной всему эти выродки, — он ожесточенно кивнул на фантастическую троицу, — Вот к чему они нас ведут.
Тут генерал задумался минутно и обвел мрачным взглядом решительно всех.
— Как знать, может и среди вас есть те, кто мог способствовать этим фокусникам в осуществлении столь коварной диверсии?
После этих слов, итак сконфуженный вниманием оратора Никромантов как-то моментально покраснел и потупил взгляд, словно ненарочно воздух попортил. Некоторые скосились на него подозрительно, а Первородько что-то пометил у себя в блокноте, переглянувшись с генералом.
— Так вот, — генерал принялся расхаживать перед интеллектуальным собранием, заложив руки за спину, — наша задача как можно скорее вывести их на чистую воду, обнаружить идейного вдохновителя диверсии и ударить молниеносно! Со всей мощью, на которую только мы способны! А мы, уверяю вас, — Жирков почему то снова, хищно посмотрел на совсем уже бледного уфолога Никромантова, — можем многое!
Павел Первородько ехидно ухмыльнулся от этих слов и еле заметно кивнув, скосился на уфолога, снова что-то записав в блокнот.
— Думаю, что время нам теперь терять не стоит. Итак многое потеряно. Предлагаю прямо сейчас, немедленно и приступить к допросу! — генерал сосредоточено осмотрел ученую комиссию и никто не ответил ему возражением.
