Я чую что-то… вселенскую весть в диком богозабытом кишлаке что ли… что ли…
Нет! нет! нет… да что я…
Кто может родиться в диком кишлаке безымянном…
Веет глиняной каменной чреватой родильной свежестью первобытностью…
И вдруг звезда встает средь дня в аксамитовом небе… и жжет, как солнце, а солнце за горами… денная звезда полыхает…
И вдруг крик новорожденного Агнца доносится чрез рев реки
Осел плодовый ревет трубит густо мохнато с вершины горы
Но тут осел замирает…
Но тут река замирает… можно брести по ней по волнам присмиревшим как по тверди… аки посуху…
И три захожих чабана в звездных колпаках уже бредут по водам за дневной звездой… говорят восторженно на древнем языке…
Кто они?..
О Боже…
О Щедре…
Опять! Родился! Иисус Христос!..
А мы опять — первоапостолы…
А мы опять — все из Вифлеема…
Пока не явится Пророк с Мечом Возмездия… за Крест Смирения…
…Господь всегда посылает на землю Пророков с божьим Словом, этих странников-посланников Двух Миров, но человеки не всегда узнают Их и не внимают Им…
Тогда обиженные и неузнанные Они уходят с земли и свежее Божье Слово уходит с ними…
Тогда мы бредем к Древним Пророкам и Они исцеляют нас от греха неверья…
…А я бреду по Фанским горам и прихожу к реке Пасруд…
Ойхххххйо!..
Ойхххйо!
…На одном берегу реки Пасруд, за праздничным дастарханом, сидят, пируют, ликуют таджики…
На другом берегу реки, за праздничным дастарханом, сидят, пируют, ликуют узбеки…
Бешеная горная белопенная непроходимая река разделяет их…
Ни один великий пловец не решится переплыть ее — останется навек в текучих цепких льдах…
Только Девочка в гранатовом кулябском платье, в бухарских изумрудных телячьих ичигах и в ташкентской бархатной золотой тюбетейке с ореховым блюдом дымного свежего плова с горохом и зирой ходит по реке — от одного берега к другому…
От таджиков к узбекам…
От узбеков к таджикам…
О, Боже!
У нее в руках дымящийся плов — то ли таджикской, то ли узбекский…
Издали не видно…
Она легко ступает по кипящим смертельным волнам, как некогда ступал по водам Иисус Христос…
От великой любви человек может ходить по водам…
Кто Она?..
Кто послал Ее?..
Ее Сам Всевышний Творец послал.
У Нее в руках вечный божий Плов Добрососедства и Любви.
С этим Пловом можно обойти весь мир и ступать по волнам океанов…
Кто любит всех человеков — тот ходит по волнам бушующим…
Бог — это Человек, который любит всех людей.
И тех, кто давно умер…
И тех, кто дышит нынче…
И тех, кто будет дышать через тысячи лет…
Бог — это Человек, который любит все человечество…
И всякого муравья текучего…
Эта Девочка на волнах — Бог…
Все реки таджикские… все реки узбекские покорны этой Девочке…
…А я покорно бреду по Фанским горам…
Айяяях!.. И забываю от красоты земной, что пора мне умирать…
И вдруг поле золотых пшениц встает колеблется предо мной…
Люблю я есть сырые мучнистомолочные зерна, выбирая спелые хлебные жемчужины из колосьев…
Глава XVIII
ПОЛЕ ВЕЧЕРНЕЕ ПШЕНИЦ ПЕРЕЗРЕЛЫХ ЗЛАТЫХ
…Я сижу в горах родных Фанских у поля вечерних златоспелых пшениц
Вот ветерок вечерний бежит в колосьях тучных согбенных и качает лелеет ласкает их
Я заворожен колыханьем качаньем златых спелых мучнистых тучных хлебных колосьев
Усыпляют они меня своим колосистым золотистым лепетаньем шептаньем качаньем
Чудится мне в лазоревых сумерках поле пшениц полем родных возлюбленных человеков моих
Вот качаются напоенные золотые колосья головки родных и друзей и подруг возлюбленных моих
Вот колосистые головки хмельных друзей моих и многих возлюбленных моих колышутся шепчутся от ветра
Вот качаются спелые хлебные зачарованные головки колосья тех бесчисленных которых любил я в долгой жизни моей
И тех кто любил меня — они дивно улыбчиво шепчутся между собой и со мной
Ах златистое колосистое спелое млелое шепчущее таинственное поле жизни моей
Ах поле златое и ты уходишь в ночь азиатскую бездонную звездную серебряную
Ах поле златое жизни моей
Ах родные колосья головки незабвенные сладчайшие моих возлюбленных друзей
Ах в ночи необъятной златишься необъятно ненаглядно непоправимо неутоленно
Золотишься ты в ночи серебряной поле жизни моей от алмазов звезд и бриллиантов Млечных Путей
О шепчущее о ворожащее о поле поле поле…
…А утром я пришел в поле златое золотое плещущих златоколосьев златоголовок
А оно покошено
И только несколько колосьев еще колеблются еще живут на окраине поля златоскошенного
Но голубоглазый черновласый согдийский жнец ли ангел ли в белой рубахе ли? в саване ли?
Уже подходит с серпом жатным к блаженным останним колосьям
Тогда я бегу к нему и рыдаю плачу как дитя и кричу:
В поле скошенном остались несколько нескошенных колосьев…
Это мама… папа… и я мальчик колосок неналитой неполный…
О жнец о Ангел Жатвы… Погоди… помедли… хоть бы их во поле скошенном не подрезай не трогай…
Пусть покачаются головками колосьями…
Подольше…
Да поздно…
…О Боже!..
Скоро и мне вставать под серп…
…Я выйду затеряюсь в поле золотых пшениц
И там воздвигну спелый фаллос колос
Исполненный серебряных кишащих бешеных семян
Превосходящих поле золотое
О Боже!..
О доколе…
О смерть скорей приди
Да покоси угомони златосеребряный несметноурожайный колос молодости…
О Боже!..
А я пришел в Фанские горы в старости моей…
Дервиш сказал, задыхаясь от весеннего ветра или от летней жары:
— Старость — это когда ты все более зависишь от движенья облаков ветра и воздухов…
Птица ты что ли?.. А где крылья твои?..
Господь где крылья мои?..
Ты вышел из природы — и вот она зовет тебя вернуться в первобытный сладчайший хаос первотворенья…
И что же печалишься когда зовет манит тебя твой дом вечный родной первобытный?..
И вот я бреду по родным моим фанским горам — и всякая пропасть зовет меня…
И всякая пропасть хочет алчет чтобы я вернулся бросился в нее и напоследок полетел как птица…
Господь где крылья мои?..
А я устал блаженно от тайного зова пропастей моих…
И вот я сладостно закрываю глаза и иду к ним, как в детстве шел бежал к матери моей…
Я вспоминаю, как был древней птицей…
Я бреду к пропастям и вспоминаю крылья…
И грифы-кумаи — братья-сестры мои близятся…
Но!..
Но тут я увидел седого старца на седом осле
И это был тысячелетний уставший от бессмертия мудрец, странник многих эпох и дорог, герой 43 стран и множества городов пыльных — Ходжа Насреддин Варзобский…
И он сказал мне:
— Я устал от бешеных машин, самолетов, кораблей, от бешено несущихся в небытие народов…
Я устал даже от четырех ног моего осла…
И вот отпускаю его на волю…
И буду древним божьим двуногим пешеходом… как меня сотворил Аллах…
Нынче никто не хочет беседовать с мудрецами…
Разве нужна мудрость бегущим?..
И вот я ушел в безлюдные Фанские горы и камням водам травам птицам рассказываю притчи мои…
…Тогда я вспомнил притчу «Человек, говорящий правду…»
Глава XXI
ЧЕЛОВЕК, ГОВОРЯЩИЙ ПРАВДУ
…Однажды ранней весной, когда бегут по таджикской блаженной святой древней земле тысячи пенных ручьев и водопадов, я встретил тысячелетнего мудреца-бродягу всех эпох Ходжу Насреддина.
Мы обнялись со старцем древним, который, по слухам, жил еще во времена Адама и Евы, а потом беседовал с царем Соломоном о мудрости, а потом с Чингисханом о военном искусстве, а потом со Сталиным об управлении государством, а с Махатмой Ганди о непобедимой силе ненасилия…
И вот герой сорока трех стран и множества народов позвал меня в Варзобское ущелье, чтобы в какой-нибудь высокогорной чайхане отведать шурпы, шашлыка и выпить зеленого чая, а, может быть, и шахринаусского медового вина…
О, Всевышний!.. какое счастье, что я бреду по родному талому ущелью с бессмертным Суфием!..
А тот, кто общается с Вечным — сам становится вечным…
Айххх!..
Мы долго искали в райском ущелье честную чайхану — в век грязного, как горный сель, капитализма трудно найти такую наивную чайхану, чтобы не отравиться и досрочно не отправиться на кладбищемазар…
