В поселке зияет черная яма, которую издали не было видно, пасть, готовая проглотить их, бывший сарай, который разломали саперы, чтобы сэкономить двести метров. Однако снести его целиком саперы, как видно, поленились, и дорога проходит под балками. Солдаты дышат полной грудью. И даже смоются.
Но вот опять! И на этот раз дело куда серьезней. Машины вязнут, ухают в предательскую воду. Сзади столб синего пламени поднимается выше самых высоких тополей. Взрывы отдаются у солдат резью в животе. Абель ждет, уткнув нос в землю; вся вселенная сосредоточена для него сейчас вот в этих одуванчиках, забрызганных смазочным маслом. Гады немцы! Чтоб им всем передохнуть! Снаряды сыплются. Люди кашляют, харкают, им нечем дышать, им запорошило глаза. Наконец затяжная вспышка осветительной ракеты, и после этого огонь стихает. Зеленоватый туман сливается с дымом, до того густым, что солнечные лучи не в силах его прорезать. Из поселка выходят саперы со своим инструментом. Не считая гудящей и пылающей автоцистерны, попало еще в грузовик. Лежа на боку, уже наполовину засосанный грязью, он задрал кверху колеса. Софи! Абель бежит по грязи, оскользается и, обгоняя Птижана, толкает его:
— Жак! Жак!
Софи, падая, вырвала кусок бетона, а может быть, это не Софи, а угодивший в нее снаряд. На протяжении нескольких метров сборная дорога неожиданно круто спускается вниз, так что приходится цепляться за арматуру, от которой отваливаются куски грязного бетона. Теперь Абель упорно ползет на четвереньках. Ему протягивает руку механик.
— Где Лафлер? Водитель? — растерянно спрашивает Абель.
Но тут он видит Бенжамена — унтер-офицера с неприятно синими глазами и небольшими усиками.
— Леклерк! К своей машине! — приказывает он.
Абель тупо глядит на Софи, увязающую в грязи. Подбегает офицер из саперной части. Сюда же, отдуваясь, направляется Птижан. Он тоже цепляется, как краб, за арматуру.
Офицер инженерных войск — канадский англичанин, великан, сухой педант. В таких переделках он еще не успел побывать. Но он делает вид, что для него это военный эпизод, каких много.
— Жак! Жак! Жак!
Головная машина уже трогается, выплевывая струю горящего газа. Абель цепляется за крыло. Вот он, Жак! Из жидкой грязи торчит туловище. Лицо как у мертвеца. Абель близок к обмороку. Сзади слышится чей-то вялый голос:
— Еще один увяз. Этого уже не видать.
Но где же ноги Жака? Тут нет для них места. Жак моргает. Как он сразу постарел, какой он бледный, из-желта-бледный, как искажены его черты!
— Леклерк! — зовет Птижан. — В машину! Я вам приказываю!
— Я пропал! — кричит Жак. — Пристрелите меня! Пристрелите меня! Пристрелите меня! Да пристрелите же меня, трусы! Абель, пристрели меня! Абель, Абель, Абель!
Абель ползет вперед и ставит ногу на камень. Держит! Нужно подползти к Жаку сзади. Нет, ничего не выходит! Камень переворачивается, ноги уходят в грязь по щиколотку. Стоны раненого невыносимы.
— Стойте! — кричит врач.
Кричат два санитара. Все кричат одновременно. Начальник колонны схлестнулся с Птижаном. Врач, ловкий, как обезьяна, делает стойку на одной руке, а другой ощупывает раненого. Знаки отличия на его новенькой форме до странности ярко блестят. Из-под Жака брызжет красная грязь.
— Мы должны немедленно трогаться, — заявляет начальник колонны.
— Immediately[36], — повторяет сапер.
— Как же вы тронетесь, когда тут раненый?
— Вытащите его, — говорит Птижан.
— No, — возражает флегматичный краснолицый колосс.
Он машет рукой.
— Что вы делаете? — спрашивает Птижан.
— Бульдозер.
— Сволочь!
Птижан бьет лейтенанта инженерных войск кулаком по лицу. Тот в изумлении отшатывается, потом как бы нехотя протягивает руку за револьвером, достает его и щелкает предохранителем. Птижан рассматривает ссадину на своем кулаке. На лице у него появляется детская гримаска. Кажется, он сейчас заплачет. Офицер инженерных войск, держа в руке револьвер, говорит по-французски, растягивая слова:
— Вы больше не находитесь и споем уме, лейтенант.
Начальник колонны знает Птижана — он тоже шод; он разводит руками. Врач перестает шарить под водой; он что-то злобно говорит санитарам. Жак хрипит.
И тут из черной ямы сарая вылезает бульдозер.
Врач, которого поддерживают его помощники, засучивает Жаку рукав и делает укол. Выпрямившись, он вылезает на дорогу, облегченно вздыхает, обменивается красноречивым взглядом с офицером инженерных войск, потом переводит взгляд на других. Солдаты смотрят на офицеров, те переглядываются между собой.
— Сколько времени нужно, чтобы отбуксировать? — спрашивает Птижан; голос его звучит глухо.
— Три часа.
Рев бульдозера становится оглушительным. Офицер инженерных войск свистит. Бульдозер останавливается шагах в двадцати. После укола Жак почти теряет сознание.
— Абель!.. — шепчет он.
— Тебе больно?
— Легче стало.
— Сейчас тебя вытащат.
— Три минуты, — говорит долговязый офицер инженерных войск и трет распухшую нижнюю губу.
Птижан оторопело смотрит на начальника колонны, на офицера инженерных войск, на вереницу машин. Между грузовиками вклинился мотоциклет. Руки у Птижана повисают как плети. Врач уже куда-то исчез. Бенжамен твердит одно и то же, но без прежней настойчивости:
— Идите к своим машинам. Вперед. Никому не оказывать помощи. Леклерк! Леклерк! Я к вам обращаюсь.
Взлетает ракета и грациозно опускается на землю… Жак закрыл глаза. Он заснул. И тут всеми овладевает страстное желание с этим покончить. Жаку все равно крышка, все равно крышка! Почему же из-за него должны погибать другие? Ракета — сигнал немецкой артиллерии. Сейчас начнется! Надо скорей трогать! Смыться отсюда! Ведь он уже мертв!
Абель загораживает дорогу; его шатает.
— Уведите его, — говорит Птижан.
Прикосновение чужих рук выводит Абеля из оцепенения. Он пытается оторвать от себя повисшую на нем гроздь людей и воет от ярости:
— Жак! Жак! Сволочи! Сволочи! Сволочи!
Четверо молодцов оттаскивают его от машины, за которую он ухватился. Грубой силы они не применяют. Обращаются с ним осторожно. Абель бьется, высвобождается, вырывается, в исступлении бросается на Бенжамена. Унтер-офицер бьет его рукояткой револьвера. Абель теряет равновесие и падает в грязь. Его поднимают.
— Перестань дурака валять, старик! — шепчет ему один из товарищей.
Сержант Бенжамен мрачно смотрит на свой револьвер.
Офицер инженерных войск влезает на бульдозер. Рев моторов становится нестерпимым. Над яблонями расцветает вторая ракета. Бульдозер скрежещет, толкает, взрывает, перемалывает. Грузовик сопротивляется ему всей своей тяжестью, как-то странно покачивается, медленно приподнимается, становится на дыбы, огромный, как цирковой слон, задирающий передние лапы. Сопровождающие колонну солдаты, снабженные миноискателями, надсаживаются, помогая бульдозеру. Их всего двадцать человек, подталкивающих к смерти рядового Жака Лафлера.
Грузовик бесконечно долго раскачивается и наконец погружается. Гнилое болото вздувается крупными желтыми пузырями, и они тут же лопаются.
Бульдозер дает задний ход и возвращается в поселок. Грузовики, весело пыхтя, следуют за ним «нос в нос» и как будто бы готовы от нетерпения спихнуть его с дороги.
Лежа на спине в кузове грузовика, Абель видит, как над ним покачивается грозовое небо, а по лицу пробегают зарницы. Дрожь машины отдается в спине. Абель чувствует, что он жив, и, несмотря на весь этот ужас, счастлив тем, что он жив. Вот так его будет подбрасывать, и в конце концов он, конечно, вылетит из автомашины и упадет в небо, туда, где загорается звезда первого снаряда, а стрельба между тем возобновляется, но уже не прицельная, а беспорядочная, и снаряды ложатся дальше, обдавая брызгами искалеченные приречные ракиты.
«Она ласкается, не гася света». Сказать так про женщину в добродетельном Квебеке значило бы нанести ей оскорбление. Малютка ласкается только при свете. Ну, а Валерия?.. Вздорная эта мысль время от времени прорезает Абелю мозг и то засядет у него в голове, а то ворочается, как трактор на поле… Я рассказываю о смерти Жака, а сам думаю: что, если эта женщина хочет ласкаться, не гася света? Малютка любит ласкаться при свете, только не очень ярком. Ну, а Валерия? Ну, а Валерия?.. На ферме какой-то монгольского типа большеголовый мужчина играет на гармонике. Другие упиваются чисто крестьянской тоской по родине. Они скучают без своих саванн. В проеме раскрытого сарая, имеющем форму трапеции, сгустился ночной мрак. Свинорылый дядька по прозвищу Золушка ударяет рукой по кастрюле. Рядом со связкой лука на балке сарая висит подкова. Тут отдыхают шоды. После Фалеза. Тогда я не знал, что это моя семья. Теперь я сирота. Сирота с 45 года. От шелестящей бузины исходит приторный запах.
